Три оппонента во фраках сидят за длинным дубовым столом. Они по очереди задают вопросы кандидатке. И господину Бути, и Липпманну, своему первому учителю с тонкими вдохновенными чертами лица, и господину Муасану Мари спокойно отвечает приятным голосом. Держа в руке кусочек мела, она рисует на доске схему какого-нибудь прибора или пишет основную формулу. Она излагает результаты своих работ сухим техническим языком с тусклыми прилагательными. Но в умах окружающих ее физиков, молодых и старых, жрецов науки и учеников, все это преобразуется по-другому. Сухая речь Мари превращается в зажигательный блестящий рассказ об одном из самых крупных открытий XIX века.
Ученые не одобряют красноречия и разглагольствований. Присуждая Мари степень доктора, судьи, собравшиеся на факультет естествознания, тоже употребляют выражения простые, не яркие, но, когда их перечитываешь через тридцать лет, эта крайняя простота придает им глубоко волнующее значение.
Председатель Липпманн произносит сакраментальную разу:
– Парижский университет дарует Вам степень доктора физических наук с весьма почетным отзывом.
Когда умолкли скромные аплодисменты, он добавляет просто, дружески, застенчивым голосом старого профессора:
– А от имени жюри, мадам, я должен передать Вам самые сердечные поздравления…
Этот строгий, серьезный и скромный церемониал защиты, совершенно одинаковый для талантливого соискателя, и просто добросовестного труженика науки, не должен вызывать иронического отношения.
В нем есть свой стиль, свое величие.
За несколько лет до защиты диссертации и до того как промышленное производство радия развилось во Франции и за границей, супруги Кюри приняли одно решение, не придавая ему особого значения, а между тем оно сильно отразится
Очищая уранинит и выделяя радий, Мари разработала для этого нужную технологию и создала самый способ производства.
С тех пор как стали известны лечебные свойства радия, повсюду начались поиски радиоактивных минералов. В нескольких странах возникают проекты промышленного производства радия, между прочим в Америке и Бельгии. Однако же заводы не смогут производить «чудотворный металл», пока их инженеры не узнают тайны, какими способами выделить чистый радий.
Как-то воскресным утром в домике на бульваре Келлермана Пьер освещает своей жене создавшееся положение вещей. Только что почтальон принес ему письмо из Соединенных Штатов. Пьер внимательно прочел его, сложил и бросил на письменный стол.
– Надо бы нам поговорить о нашем радии, – начал он спокойным тоном. – Теперь совершенно ясно, что производство радия широко развивается. Вот как раз послание из Буффало. Тамошние технологи намереваются создать завод для получения радия и просят меня дать им сведения.
– Дальше? – спрашивает Мари, не проявляя большого интереса к теме разговора.
– Дальше… у нас есть выбор между двумя решениями этого вопроса. Описать во всех подробностях результаты наших исследований, включая и способы очистки-Мари утвердительно кивает головой и быстро говорит:
– Ну да, конечно.
– Или же, – продолжает Пьер, – мы можем рассматривать себя как собственников, как «изобретателей» радия. В таком случае, прежде чем опубликовать то, каким способом ты обрабатывала уранинит, надо запатентовать эту методику и закрепить свои права на промышленную технологию получения радия во всем мире.
Он делает усилие, чтобы вполне объективно уточнить положение. Если, произнося мало ему свойственные слова: «запатентовать» и «закрепить свои права», его голос звучал в тоне едва заметного презрения, то это не вина Пьера.
Несколько секунд Мари раздумывает. Потом говорит:
– Нельзя. Это противно духу науки. Пьер сознательно настаивает:
– Я тоже так думаю…, но не хочу, чтобы мы приняли это решение легкомысленно. Жизнь у нас тяжелая, и надо опасаться, что она всегда такой и будет. А у нас есть дочь… Возможно, что у нас будут еще дети. Для них, да и для нас патент – это деньги, богатство. Это обеспеченная жизнь в довольстве, отсутствие забот о заработке.
С легким смешком он называет еще одну вещь, от которой ему тяжело отказаться:
– Мы могли бы иметь отличную лабораторию.
Мари смотрит в одну точку. Она обдумывает вопрос о практической выгоде, о материальном вознаграждении… И почти тотчас отвергает его:
– Физики публикуют результаты своих исследований всегда бескорыстно. Если наше открытие будет иметь коммерческое значение, то как раз этим не следовало бы пользоваться. Радий будет служить и для лечения больных людей. И мне кажется невозможным извлекать из этого выгоду.
Мари не пытается убеждать мужа. Она хорошо понимает, что о патенте Пьер заговорил лишь для очистки совести. Полная уверенность, звучавшая в ее словах, выражала чувства их обоих, их непреложное понятие о долге ученого.
В наступившем молчании Пьер, как эхо, повторяет фразу:
– Да. Это было бы противно духу науки.
На душе у него отлегло. И, в порядке разрешения как бы частного вопроса, Пьер добавляет:
– Вечером я напишу американским инженерам и дам им все указания, которые они просят.
