уезжать, когда были получены сведения, что Юшуньская позиция прорвана.
Я немедленно явился к Главкому и доложил, что при этих условиях уезжать из Крыма считаю невозможным и прошу назначения на фронт на какую угодно должность.
Главком поручил мне отправиться в распоряжение генерала Кутепова.
Немедленно же на автомобиле я выехал в Джанкой, куда прибыл утром 29 октября 1920 года.
Пессимизм в штабе 1-й армии был страшный.
Весь день шли разнообразные назначения меня генералом Кутеповым на разные боевые участки, но все эти назначения сводились к тому, чтобы куда-нибудь послать и дать какое-нибудь дело совершенно лишнему, но назойливому человеку. Назначения эти могли вызвать только наслоение одного командного состава над другим.
Пока шла эта преступная игра, разыгрываемая на глазах у гибнущей армии, было получено следующее официальное сообщение правительства Юга России:
«В виду объявления эвакуации для желающих офицеров, других служащих и их семей, правительство Юга России считает своим долгом предупредить всех о тех тяжких испытаниях, какие ожидают выезжающих из пределов России. Недостаток топлива приведет к большой скученности на пароходах, при чем неизбежно длительное прибывание на рейде и в море. Кроме того, совершенно неизвестна дальнейшая судьба отъезжающих, так как ни одна из иностранных держав не дала своего согласия на принятие эвакуированных. Правительство Юга России не имеет никаких средств для оказания какой-либо помощи как в пути, так и в дальнейшем». Все это заставляет правительство советовать всем тем, кому не угрожает непосредственной опасности от насилий – оставаться в Крыму. Севастополь, 29 октября /11ноября 1920 года».
Как видите, это сообщение можно охарактиризовать только словами:
– Спасайся, кто может!
Так оно и было понято в войсках.
В этот же день ночью я был послан на Юшунь-Симферопольскую дорогу к частям, отходившим из Таврии.
А часть в это же время уже шли веером в разные стороны на фронт Керчь-Евпатория.
Предыдущие распоряжения и знаменитое официальное сообщение правительства уже погубили армию. Даже приказа было нельзя отдать, потому что все равно его не доставят.
И вот утром 12 ноября н. стиля я приезжаю в Сарабузы к генералу Кутепову.
Я предложил генералу Врангелю все же произвести десантную операцию, на что получил ответ, что «Никакие десанты сейчас, за неимением средств, невыполнимы».
Вместе с генералом Кутеповым я выехал в Севастополь. Там ни о каком сопротивлении и не думали. Все думы сводились к тому, как бы уехать.
Генерал Врангель меня видеть не захотел (как сообщил мне генерал Кутепов).
Все мои желания остались только желаниями. Армия садилась на суда, покидая Крым, ничего сделать было нельзя, и я на ледоколе «Илья Муромец» выехал в Константинополь, покидая землю, которую всего несколько месяцев назад держал с горстью безумцев-храбрецов…
Время было другое, и штаб генерала Врангеля думал в октябре иначе, чем я в апреле.
На чужбине.
Еще в поезде в Сарабузе я разговаривая с генералом Кутеповым о том, что Ставка все погубит, что генерал Врангель не достаточно решителен в ту минуту, когда от вождя нужна именно решительность, а его «камарилья» достаточно типична именно для определения ее таким словом и, конечно, ни к чему хорошему не приведет.
Прибыв на Босфор, я возобновил этот разговор и указал Кутепову на необходимость смены штаба.
Кутепов во всем со мной согласился и взялся передать генералу Врангелю мой рапорт.
Что произошло на «Корнилове», куда Кутепов возил мой рапорт, я не знаю, ибо никакого ответа я на него не получил, но не могу не отметить, что после подачи этого рапорта Шатилов отдал распоряжение об исключении из Армии всех генералов, не занимавших должностей, хотя бы эти генералы и желали остаться в Армии, и о перечислении их в разряд беженцев.
Я не знаю, много ли честных, исполнивших свой долг людей было выброшено таким образом на улицы Константинополя без крова, пищи, и. по типичному беженскому выражению, «без пиастров», но я знаю, что я – Слащев – отдавший Родине все, отстоявший Крым в начале 1920 года с 3 000 солдат от вторжения 30 000 полчищ красных, – я, заслуги которого увековечил своим приказом сам Врангель, добавивший, по просьбе населения, к моей фамилии наименование «Крымский», – я выброшен за борт.
Я говорю все это не для того, чтобы хвастать своими заслугами, я намеренно подчеркиваю, что о них говорил не я, а сам Врангель, но я хочу сказать только, что если так поступил штаб со Слащевым, то чего же ожидать от него рядовому офицеру или солдату?
Заключение.
После всего вышеизложенного читатель и все общество невольно спросит:
«Кто же виноват в сдаче Крыма генералом Врангелем? Неужели войска оказались не на высоте и не исполнили своего долга?»
Я отвечу на это.
Нет – войска не виноваты войска были те же, что и при первой обороне. Мало того: их было не 3 000 против 30 000, а 60 000 против 70 000, т. е. силы их почти равнялись силам противника. Качеством они были лучше, т. к. подучились и устроились-сколотились. Они исполнили свой долг… Но что же делать:
Если высшее командование оказалось не на высоте своего призвания; если вместо своевременного отхода на Перекопские позиции их заставили две недели беспрерывно драться (октябрь), а затем пробивать себе дорогу на эти позиции; если провозглашенная всему миру неприступность этих позиций в действительности оказалась не отвечающей даже элементарным требованиям техники военного дела; если при морозе в 16 градусов им приходилось сидеть в окопах, лишенных землянок, без всякой теплой одежды, и, наконец, если вместо приказа о наступлении дали приказ – «беги все куда сможешь» (приказ правительств о неприеме нас союзниками, эвакуации и оставлении в Крыму тех, кто не боялся красных).
Виноваты не войска, а зависть, себялюбие, выставление своих интересов выше государственных и личные счеты.
Причина крушения заключается в том:
1) Что некоторые начальники не имели в себе достаточного гражданского мужества своевременно сойти со сцены.
2) Что ради своих личных интересов губили общее дело и умышленно, повторяю, умышленно отвергали всякий совет, исходивший от старых защитников Крыма. (В частности, лично я в августе указывал генералу Шатилову по карте направление удара красных: Каховка-Сальково, а затем неоднократно указывал на необходимость второй базы – Украины).
3) Что в вопросах о Перекопской позиции проявили преступную халатность, не приняв своевременно мер к ее соответствующей подготовке, к чему и времени и средств было больше, чем достаточно.
4) Что в вопросах по снабжению войск теплою одеждою проявили медленность и нераспорядительность, в результате чего войска остались наполовину неодетыми и настроение войск понизилось, а вместе с тем и их боеспособность.
5) Что предрешив вопрос об эвакуации Крыма еще за три недели до ее начала, не отвели войска своевременно из Таврии на Перекопские позиции и пожертвовали тысячами жизней героев за свою недальновидность и полную неспособность к надлежащей оценке политической и стратегической обстановке.
6) В том, что проявили полную растерянность в момент, когда можно еще было спасти положение,(мой совет о десанте в Одессу), и когда можно было бы продолжать оборону Крыма, если бы вожди дали личный пример Армии, а не отдавали приказа «спасайся кто может»». вместо этого – погубили и предали общее дело.
Я, может быть, тоже виновен в недостаточно настойчивом поведении общих интересов – судите меня, но одновременно судите и тех, кого я обвиняю.
Родина им простить не может, потому что Крым был неприступен, а войска дрались геройски, так пусть
