и Диме, чьи имена были указаны в открытке.
Когда же я приехал к нему еще через неделю, мне сказали, что Сгорбыш в больнице, чему я удивился. Спросил у всезнающей соседки:
— В какой больнице?
— Как это — в какой? — И, понизив голос, женщина сказала: — Он же алкаш!
— Как это алкаш? — еще больше удивился я.
— Так запойный же! Приехала «скорая» и увезла его в лечебницу. Сказали, белая горячка.
— А кто вызвал «скорую»? — поинтересовался я.
— Да он же и вызвал!
Это было нелогично. Человек, у которого приступ белой горячки, сам себя решает упрятать в клинику.
— А раньше с ним это случалось? Приступы?
— Да вроде как он уже лежал. Лечился, — пояснила словоохотливая соседка. — Я за ним приглядываю на всякий случай: когда приехал, когда уехал. Мало ли что? Алкаш ведь! Не дай бог, утюг забудет выключить или окурок незатушенный оставит. Спалит ведь и свою квартиру и мою. Когда забирали его, я все проверила.
— А в каком он был состоянии?
— Пьяный в стельку!
Значит, он знал место, где можно спрятаться. Но через несколько дней его и там нашли. Мне же это время понадобилось, чтобы самому найти Сгорбыша. Соседка не знала, в какую именно больницу его увезли. Честно признаться, я не спешил. У меня и в мыслях не было, что за фотографом охотятся. Тогда я никак не связывал его исчезновение с эпизодом в особняке у блондинки. С трупом в бассейне. А вот в том, что Сгорбыш запил, не было ничего удивительного. Я сам видел, как он сорвался. Я был на него зол. Вот чем объясняется мое промедление, которое стоило ему жизни.
Нашел я его уже в морге. Но и этот момент оттягивал, сколько мог. Сначала я подумал, что ларчик открывается просто. Проще некуда. И не нашел ничего лучше, как поехать на свидание со вдовой. Я имею в виду вдову Сидора Михайловича.
Я уже знал, что ее зовут Леной, что она шатенка, ей лет двадцать пять, и она ездит на новеньком «Мерседесе». Узнать ее адрес мне не составило труда. И ресторан, в котором она любит бывать. А также номер телефона. У нас ведь так много общих знакомых. Как я и предполагал, раньше она работала моделью. А уж моделей я знал великое множество, и любая из них готова была сломя голову лететь мне на помощь. Всего за сутки, обзвонив с десяток знакомых, я собрал о Лене исчерпывающую информацию. Потом позвонил ей и назначил свидание. В ее любимом ресторане. В три часа дня. Мне не хотелось, чтобы деловая встреча плавно перетекла в романтический ужин.
Она удивилась, но дала согласие. Кто смог бы устоять против моей испорченной репутации? Такие женщины, как Лена, не отказывают таким мужчинам, как я. Тем более она овдовела и вновь была на свободной охоте, а я оставался одним из самых завидных женихов Москвы. Я не сомневался, что Сидор Михайлович оставил ей состояние, но ведь денег никогда не бывает много. К тому же он не успел осчастливить ее ребенком, а Лена вполне созрела для материнства. Мы быстро договорились.
После смерти Сгорбыша я как-то сразу потерял интерес к своей работе. В редакцию меня больше не тянуло. Это было первое место, откуда я ушел добровольно. Сам написал заявление с просьбой уволить меня по собственному желанию. Сначала шеф-редактор, а потом и главный долго меня уговаривали. Чтобы остался. Сказали немало приятных слов. Что я талантливый, перспективный сотрудник, что меня— обожает весь коллектив, что я прекрасно справляюсь. Я расцвел от похвал, как маков цвет, и сказал, что подумаю. Но смерть Павла Сгорбыша произвела на меня столь сильное впечатление, что мне надо с этим разобраться. Так я стал свободным человеком, но с правом в любой момент вернуться. Я решил, что сделаю это в том случае, если у меня в руках будет сногсшибательный материал. Если мне отдадут на откуп первые пять страниц издания для сенсации. Если после этого я смогу, наконец, погрузиться в творчество. В созидание. Я мечтал написать роман. О загадочном конверте, в котором лежит ключ от сенсации. Головоломка из дешевых бус.
В общем, отныне я был свободен, как ветер, и знал наконец, что с этим делать. В три часа дня я сидел за столиком в модном ресторане и ждал очаровательную женщину, от которой хотел получить многое. Исчерпывающую информацию имеется в виду. Она опоздала на пятнадцать минут. Мы стояли в одних и тех же пробках, но я тем не менее приехал раньше. Я проиграл ей пятнадцать минут, чтобы она почувствовала себя комфортно. Правила игры с женщинами я знал прекрасно.
Она вошла, я махнул рукой, и хорошенькая Лена, улыбаясь, направилась к моему столику. Я улыбался в ответ своей знаменитой улыбкой. Меньше всего она была похожа на вдову, хотя со смерти ее мужа прошло так мало времени. Но Лена даже не утруждалась делать вид, что скорбит о безвременно почившем супруге. На ней были джинсы с сильно заниженной талией и яркий переливающийся топ. Я уставился на ее пупок.
— Привет! — сказала она и грациозно опустилась на стул. — Надо же! Леонид Петровский собственной персоной! Живая легенда!
— Ну что вы, — скромно ответил я. — Давно уже в отставке.
— Да брось! А роман с известной актрисой?
Она назвала имя той брюнетки, чьи фото в обнаженном виде появились в Интернете. Кстати, замечательная подборка! И хотя я сделал это из благих намерений, дабы отучить Сгорбыша от пьянства, мне тут же приписали очередное злодейство. Видимо, брюнетка публично сокрушалась о том, что не удалось продолжить знакомство. Репутацию мерзавца и пожирателя сердец мне создали сами женщины. Я был нем, как рыба, и никогда не хвастался своими подвигами. Они сами себя накручивали, разжигая любопытство. Придумывали ложные беременности и предпринимали фальшивые попытки покончить с собой. А потом распалялись еще больше. Вот и Лена смотрела на меня с жадностью, словно не верила своим глазам.
Я держал паузу, давая как следует рассмотреть себя, и в свою очередь беззастенчиво разглядывал ее. Вблизи она оказалась не так хороша: лицо плоское, глаза, как у кореянки, миндалевидные и косо посаженные, скулы широкие. Зато фигурка точеная. Запястья ее рук — на удивление тонкие, пальчики длинные, ногти острые. Лак на ногтях алого цвета. Я готов был поспорить, что белье на ней тоже алое: крохотные стринги и бюстгальтер на косточках. Грудь была мала, плечи узкие, не развитые.
Пауза затягивалась.
— Что будем пить? — спросил я и потянулся к карте вин.
— На твой вкус. Я знаю, что он безупречен.
Безупречный вкус у моей мамы, но, видимо, они думают, что это передается по наследству.
— А что будем есть? — поинтересовался я, выбрав вино. Все ж таки я кое-чему научился у своих родителей.
— Я на диете.
— Значит, только пить.
— И салатик.
— И салатик. Будьте так любезны, два салатика от шеф-повара и бутылочку вина, вот здесь у вас так красиво написано, — я указал в меню. — И хорошо прожаренный бифштекс с картофелем-фри.
— Ты не любишь экзотику? — спросила она, когда официант ушел.
— Я экзотику обожаю, — сказал я с намеком на ее косо посаженные глаза. — Но временно решил от нее отдохнуть.
— Отдыхать надо на море, — намекнула Лена.
— Не сезон, — отговорился я.
— Как это не сезон? Лето!
Для нее лето, а на дне моей души шуршала опавшая листва. Нужен был пожар, чтобы спалить ее дотла и освободить место для зеленых побегов. В миндалевидных глазах Лены я не нашел ни единой искорки и почувствовал холодок, словно дворник взмахнул метлой, и сухие листья поднялись в воздух.
— Как здоровье мамы? — спросила она, взяв тон светской беседы.
— Спасибо, хорошо.
