– Надо поговорить, – заявил Себастьян.
Гендон вскинулся, раздраженно выпятив челюсть.
– Девлин, в самом деле, если ты…
Список пассажиров «Альбатроса» взмыл вверх и негромко хлопнулся на раскрытые страницы в руках у графа.
– Сию же минуту.
Отложив в сторону книгу, Алистер Сен-Сир развернул потрескивавшие от старости бумаги, какое-то мгновение изучал их, а затем утратившей твердость рукой осторожно сложил обратно.
– Захвачу шляпу, – обронил он и отвернулся.
Себастьян еле дождался, пока они окажутся на дальних тропинках Прайви-гарден[54], чтобы взорваться вопросом:
– Зачем? Почему вы это сделали?
Девлин боялся, что граф намерен упорствовать. Но даже такой упрямец, как Гендон, должен был понять, что время отрицаний прошло. Вельможа шагал, сцепив руки за спиной и низко опустив голову. Он внезапно показался Себастьяну сильно постаревшим и очень, очень уставшим.
– Имеешь в виду, почему не отрекся от тебя при рождении? Ты это хотел спросить?
– Да.
– И не объявил себя на весь мир рогоносцем? Черта с два! – граф прищурился на раскидистые кроны росших вдоль аллеи ясеней, трепетавших бледно-зеленой листвой на лазурном фоне ясного неба. – Не отрицаю, я был в ярости. А какой бы мужчина не рассвирепел? Однако согласился растить тебя, как своего ребенка. У меня уже имелось двое крепких, здоровых сыновей. Никто и предположить не мог, что до тебя дойдет очередь наследования.
«Никто и предположить не мог»…
– А мой настоящий отец? Кто он?
– Не знаю.
Себастьян, пытливо вглядываясь в привычный грубоватый профиль, гадал про себя, не ложь ли это. Не очередное ли вранье, нагроможденное поверх многих других?
– А как насчет Аманды? Она знает?
– Возможно, – Гендон бросил на собеседника быстрый взгляд. – Не могу сказать. Мы никогда с ней об этом не заговаривали. Хотя я всегда подозревал, что Аманде было известно о делах вашей матери гораздо больше, чем пристало девочке ее возраста.
– Но ведь она знает, что я не ваш сын?
– Да.
– Выходит, вы вдвоем… Вы оба знали, что мы с Кэт – не брат и сестра, и все же позволили нам считать… – задохнувшись, Девлин не смог договорить. – Во имя Всевышнего, как вы могли?!
Крупная рука графа ударила по воздуху, на лице застыла маска непреклонной решимости.
– Двадцать девять лет я скрывал от тебя правду. Неужели ты всерьез ожидаешь, что я так бы в одночасье все и выложил? Чтобы мой наследник разрушил свою будущность, заключив губительный брак с актриской?
– Господи, это же нелепо! – Себастьян откинул голову, спугнувши резким смехом гулявшего рядом голубя. Вскрикнув и захлопав крыльями, птица взметнулась ввысь. – Ведь Кэт – ваша родная дочь, а я… Я – всего лишь Бог знает чей незаконнорожденный сын. Если поразмыслить, вам был прямой интерес поощрить наш союз. В этом случае мои дети действительно были бы вашими внуками – только не через меня, а через Кэт.
– В глазах общества и закона ты – мой сын. Я признал тебя таковым почти тридцать лет назад. Pater est, quem nuptiae demonstrant[55]. Ничего не изменилось.
– Вот тут вы ошибаетесь, – возразил Себастьян, останавливаясь так резко, что усыпанная ракушками дорожка захрустела под сапогами. – Все изменилось. Абсолютно все.
И, повернувшись, нырнул в гущу деревьев.
* * * * *
Девлин сидел на одной из скамей с высокой спинкой, которыми был заставлен круглый неф Темпла[56], и, полуприкрыв веки, рассматривал на мощеном полу мраморное изваяние одетого в кольчугу средневекового рыцаря. Когда-то, когда Себастьяну было двадцать один, а Кэт шестнадцать, они пришли сюда, в старинную церковь тамплиеров и поклялись друг другу в вечной любви.
Он услышал скрип тихонько открывшейся и закрывшейся двери, уловил приближающиеся легкие шаги, вдохнул знакомый сладостный аромат, когда Кэт скользнула рядышком на скамью.
– Как ты узнала, где меня найти?
Мягкая улыбка коснулась губ актрисы.
– Должна признаться, это далеко не первое место, где я искала.
Желание стиснуть ее в объятьях было столь велико, что пришлось вцепиться руками в спинку передней скамьи.
– Ты говорила с Гендоном?
– Граф приезжал ко мне, – нежная ладонь легла на его пальцы. – Мне так жаль, Себастьян.
Девлин откинул голову, уставившись в побеленный потолок.
– Не стану отрицать, это ошарашивает, и сильно: узнать, что ты вовсе не тот, кем себя считал, но…
– О, нет, – пододвинувшись, Кэт взяла его руку в свои. – Ты по-прежнему тот, кем был всю жизнь: Себастьян Сен-Сир, виконт Девлин. И однажды станешь графом Гендоном.
– Не думаю, – ровно ответил он.
– Что ты хочешь сказать? Ты же не… О Боже, Себастьян… Ты ведь не уедешь?
– Я размышлял об этом.
– Ты не можешь так поступить с Гендоном.
Себастьян перевел взгляд на лицо собеседницы:
– Да неужели?
– Он любит тебя…
Девлин пренебрежительно отмахнулся свободной рукой.
– Любит, – упорствовала Кэт, – и ты знаешь, что это правда. Не думаю, что граф хотел полюбить чужого ребенка. Но многие ли из нас властны над своими чувствами?
Себастьян молча смотрел на нее, и актриса повторила:
– Ты знаешь, что это правда. За минувшие восемнадцать лет Гендон в любой момент мог все открыть. Он не сделал этого ради твоего же блага, понимая, как это отразится на тебе.
– Как это отразится на мне? – эхом отозвался Себастьян. – А как его вранье отразилось на мне – на нас с тобой?! Признайся граф десять месяцев назад, ты бы никогда не вышла замуж за Йейтса, а я бы никогда… – он запнулся.
Увещевательница недоуменно свела брови и тряхнула головой:
– Никогда что?
Высвободив руку, Девлин коснулся лица Кэт, провел кончиками пальцев по влажной коже. Он даже не осознавал, что она плачет и беззвучные слезы сбегают по щекам одна за другой.
Себастьяну хотелось сказать: «Уедем со мной. Я люблю тебя, ты нужна мне, как никогда прежде. Уедем в другую страну, туда, где нас не будет сковывать прошлое, где мы оба сможем быть, кем захотим». Если бы не…
Если бы девять месяцев назад актриса не дала обеты Расселу Йейтсу – обеты, которые невозможно вернуть обратно, лишь бы только заполучить свое счастье. А у него самого имеются обязательства перед Геро Джарвис и ребенком, зачатым в минуты страха перед надвигавшейся гибелью под заброшенными садами Сомерсет-хауса.
