него пальцами, словно он какой-то цирковой уродец, улюлюкали, плевали в его сторону, и каждый старался перещеголять остальных в масштабе унижения.
Жид. Жид. Жид. Это проклятое слово Вайзман ненавидел больше всего в жизни. Оно было для него олицетворением всего самого мерзкого, отвратительного и гадкого, что есть на свете. Жизнь сталкивала Иосифа со старыми евреями, всю жизнь прожившими в этой антисемитской стране и научившимися не обращать на это слово внимания. Научились не слышать, не видеть, не замечать. Научились жить так, как будто и не было этой ненависти, окружавшей всех их с рождения. Возможно, со временем он бы тоже стал таким. Тоже мог бы так – не слышать, не видеть, не думать. Но не сейчас. Сейчас это проклятое слово ранило в самое сердце, стучало в висках, не давало дышать. Вайзман смотрел на этих людей и видел только зловонные глотки. Все они слились в одну безликую черную массу.
– Может, сразу его пристрелить? – сказал один из конвоиров. – Чтоб не мучился.
Чтобы как-то успокоиться, Вайзман стал считать. Он высчитывал, по методу мэй-хуа, какая гексаграмма зашифрована в его лагерном номере. Букву в номере он превратил в число (номер позиции в алфавите) и разделил все числа на две части. Для каждой части проделал одну и ту же операцию – разделил на 8 (общее количество триграмм), отбросил остаток, снова умножил на 8 и вычел из исходного числа. В результате получалось число от 0 до 7, оно соответствовало номеру триграммы, у каждой из них был свой номер. Таким образом, Иосиф получил две триграммы и соединил их в гексаграмму. Потом Вайзман определил подвижную черту, по времени, когда он получил этот чертов номер. Число часа (предварительно надо было перевести часы на китайское время) он разделил на 6 (общее количество черт), остаток указывал на позицию изменяющейся черты. Вторая снизу. Таким образом, в его лагерном номере была зашифрована гексаграмма № 40 Освобождение, переходящая, после изменения второй черты с янской в иньскую, в гексаграмму № 16 Вольность. Название этих гексаграмм говорило само за себя. Это были очень благоприятные знаки, они обещали удачу, свободу и хорошее настроение.
40 – 16
Для полного анализа предсказания, Вайзман применил трехчастный метод. Для этого он сначала получил еще одну, промежуточную, гексаграмму – распаковал первичную, отбросив самую верхнюю и самую нижнюю черты. В № 40 скрывалась гексаграмма № 63 Уже Конец. Эта промежуточная гексаграмма являлась своего рода мостом между первичной, которая указывала на ближайшее будущее, и вторичной, которая символизировала более далекие перспективы[10].
40 – 63 – 16
Затем Вайзман определил в первичной гексаграмме триграмму, обозначающую субъекта (по-китайски – «ти»), то есть его самого. Это всегда самая спокойная триграмма, с минимумом (или совсем без) подвижных черт, то есть верхняя Молния. Остальные пять триграмм назывались «юн» и обозначали объекты, среду, все те внешние факторы, что оказывают влияние на субъекта. Далее, главная часть – Вайзман проверил взаимоотношения юн и ти по звездам порождения и разрушения пяти элементов.
Каждой триграмме соответствует своя стихия-элемент; всего 5 – Земля, Дерево, Огонь, Металл, Вода, и все они находятся между собой в тесном взаимодействии: например, дерево порождает огонь, но разрушается металлом, и так далее. Триграмма Молния как раз относилась к стихии дерева. «Хмм», – подумал Вайзман. Все как будто в ажуре – единственная неприятность исходила от огня в промежуточной гексаграмме; дерево-ти порождало огонь-юн, а это плохо, когда внутреннее порождает внешнее. Но в целом, соотношение благоприятных и неблагоприятных факторов было 4 к 1, а значит, можно было уверенно говорить об общей благоприятности ситуации. Напоследок, хотя при таком методе гадания это было не обязательно, Вайзман припомнил афоризм ко второй подвижной черте в первичной гексаграмме: «Убьешь трех лис в поле, получишь золотую стрелу. Настойчивость принесет удачу». Трех мне явно мало, мрачно подумал Иосиф. Я бы их всех пострелял. Вайзману казалось, что Книга над ним издевается. Он, можно сказать, угодил в пасть к дьяволу, а она с каким-то безумным оптимизмом твердит про Освобождение и Вольность. Но все же несмотря на весь тот скепсис, которым он пропитался в последнее время, Иосиф стал чуть более уверен в себе. Человеку свойственно верить в хорошее.
Верховодил в этой зоне вор в законе по кличке Жора Расписной, известный в соответствующих кругах ростовский вор. Жил он (еще одно «удачное» совпадение) в том же бараке, куда вписали Иосифа. Когда Вайзмана ввели в барак, Жора Расписной спокойно попивал чифирь в компании своих ближайших шестерок. Свое погоняло Жора получил не случайно – начиная с шеи и до пяток включительно на нем не было и сантиметра чистой кожи – все в наколках. По ним знающий человек мог подробно изучить всю Жорину биографию – сколько у него ходок за плечами, сколько он зарезал ментов, сколько баб трахнул, что он думает за жизнь, ментов и советскую власть и как он нежно любит свою дорогую мамочку. Иосиф, конечно, не умел читать воровские татуировки, он вполне удовлетворился первым впечатлением: Жора был самый омерзительный тип из виденных им за этот день. Потому, видимо, он и достиг столь высокого положения в криминальной иерархии.
Иосиф сел на соломенный тюфяк. Прежнего постояльца этого роскошного отеля совсем недавно закопали в землю, на матрасе еще просматривалась вмятина от его тела. Урки выжидающе смотрели то на него, то на своего синего королька. Выражение их лиц Вайзману не понравилось.
– Вот это спасибочки, начальнички, за подарок. Я, в натуре, тронут, – нарушил молчание Жора, плотоядно осматривая Иосифа. – А то у меня на эту суку уже хер не встает, – он кивнул на какую-то мутную личность в конце барака. Если может такое быть, что от человека остается одна тень, то это был как раз такой случай. Этот несчастный единственный, кто никак не отреагировал на появление Вайзмана в бараке. Он сидел на нарах, втянув голову в плечи, словно ожидая удара, и смотрел в одну точку.
До Вайзмана дошло, наконец, про жопу. Иосиф внутренне содрогнулся, и его ладони непроизвольно сжались в кулаки. Ну нет, подумал он. Этого не будет.
– А че, симпатичная бабенка, скажи, Жорж? – cказал один из Жориных собутыльников, похожий на неандертальца. – Смотри, какая жопка. Кругленькая, крепенькая, – неандерталец облизнулся. – Сразу ему шершавого протолкнем или допьем сначала?
Жора отвесил корешу пощечину и заорал на весь барак:
– Ты че, падла, вперед пахана целку ломать лезешь?! Закона не знаешь, падла?! Самого петухом сделаю!
– Ну ладно, Жорж, че ты? Я ж пошутил, в натуре! Пахан всегда первый, без базара! – залебезил неандерталец.
Вайзману надоело слушать, как они обсуждают его задницу. Он их не боялся. Боятся те, кому есть что терять, а Иосифу терять было нечего. Он молча подошел к Жоре и плюнул ему в морду.
В бараке стало так тихо, будто он внезапно оказался в открытом космосе.
Вайзман встретился с Жорой взглядами, и этого краткого мига Иосифу хватило, чтобы все понять про Жору. Несмотря на угрожающий вид, Жора был самый обычный трус. Да все они были трусами. Поэтому они сбивались в стаи, покрывали себя наколками, выдумывали нелепый этикет. И преступления свои они совершали тоже от трусости, потому что боялись жизни, такой, какая она есть. По отдельности они ничего не стоили. Только в массе. Жора понял, что Вайзман его раскусил, и заорал:
– Мочи падлу!!!
Первым на Иосифа бросился Жорин ручной неандерталец. Иосиф не был мастером ушу, но кое-чего нахватался у китайцев и вырубил этого тонкого ценителя чужих задниц ударом ноги в челюсть. Блатные посыпались с нар, ни дать ни взять обезьяны на кормежке. Вокруг Вайзмана образовалось кольцо из возбужденно оравших уголовников – барак превратился в арену боев без правил. Второго противника Иосиф сбил с ног и добил ударом локтя в солнечное сплетение. Урки шумно подначивали своих и делали ставки. С третьим пришлось повозиться. Вертлявый попался, гад. Прежде чем Иосиф срубил его ударом ладони в шею, он пропустил пару прямых ударов в лицо. Из носа пошла кровь, но Иосиф не обращал на это внимания. Неизвестно, сколько бы еще раундов смог продержаться Вайзман, но тут зэки на шухере закричали:
– Кум! Кум идет!
Заключенные разбежались по нарам. Кое-кому, как с большим удовольствием отметил Иосиф, пришлось делать это на карачках. В барак зашел майор Котов с охраной и построил всех. Повелел Жоре выйти из строя.
– Ну так что, Жорик? – вкрадчиво сказал Котов. – Будем дальше в молчанку играть? Давай, говори, где
