высшего класса, способного разрешить любую ситуацию, из числа в избытке возникающих во время загранрейса. Помимо всего, что связано с посадкой, размещением, пребыванием и комфортом пассажиров, в компетенцию старшего пассажирского помощника капитана входили и контакты с властями каждого порта, куда экстренно или по плану заходило судно. Подготовка многообразных рабочих документов – судовой роли, списка пассажиров, паспортов экипажа и других бумаг с набором соответствующих отметок, к каждой из которых всегда при желании местным чиновникам несложно придраться, а также прием властей на борту и улаживание всех формальностей обязывали занимающего эту должность обладать недюжинными дипломатическими способностями.
Впрочем, в этом рейсе забот у пассажирского, понятно, было на порядок меньше, и Сергей с энтузиазмом тратил свое время на «каютных», объясняя новеньким принципы организации судовой уборки, и дрессировку чем-то сразу не приглянувшегося ему администратора Бори Жижа, посаженного на вечную вахту в пустое Бюро информации. Чем именно Боря не понравился Сергею, я догадывался – во-первых, пару раз невзначай упомянул о своих одесских возможностях в связи с папой-начальником, а во-вторых, позволил себе передразнить какую-то фразу на английском, на котором Сергей говорил с заметным одесским акцентом.
В результате Жижа ежедневно без особого смысла высиживал на вахте свои часы в Бюро информации пустого парохода, убивая время чтением забытых кем-то одесских рекламных газет и переписыванием цветными фломастерами графика дежурств «каютных» на период отсутствия пассажиров.
Я же, не обремененный особыми обязанностями, тоже гонял стюардесс, чтобы не расслаблялись, помогал Сергею готовить документы на приход в Лас-Пальмас и с интересом выслушивал его образные рассказы о работе на разных судах.
Последние несколько лет он работал на наших небольших пассажирских пароходах, зарабатывающих валюту на ближневосточных регулярных линиях, и натерпелся общения с тамошним населением. Стоило только спустить трап, как арабы с узлами и котомками оккупировали легкую подвесную конструкцию и, отталкивая друг друга, лезли прямо на борт, желая занять места получше. Окрики вахтенного помощника и матроса, пытавшихся сдержать этот поток, особых результатов не давали, и тогда на трап выходил Сергей в белоснежной форме с расшитыми золотом полосками на погонах. Он, чуть поклонившись толпе, церемонно здоровался, произнося «Собакин хер», что примерно соответствовало местному «Сабах эль Хыр» (Доброе утро), и несильно бил кулаком в физиономию самого первого. Арабы мгновенно скатывались с трапа на причал и с криками «йес, сэр» и «оф корс, сэр»… сами по себе быстренько выстраивались в аккуратную очередь, готовя билеты к контролю. Веками воспитанное уважение к белому человеку, как к хозяину, имеющему право миловать и казнить, таким образом, получало наглядное подтверждение.
В Лас-Пальмасе пришлось задержаться. Хотя нас поставили на самый отдаленный причал, он почти не оставался пустым. Вокруг все время крутились какие-то люди, иногда с фотоаппаратами, туда-сюда прямо по причалу медленно проезжали две-три уже примелькавшихся легковушки, из-за полуопущенных стекол которых тоже можно было заметить панорамно снимающие судно объективы. К вахтенным время от времени подходили поболтать незнакомые русскоязычные ребята, представлявшиеся членами экипажей других стоящих по соседству наших сухогрузов или контейнеровозов.
Прилетевший из Одессы опытный механик по паровым установкам констатировал угрожающее положение двух котлов, нуждающихся в неотложном ремонте. Судя по отрывкам разговоров между механиками в кают-компании, можно было догадаться, что дело обстоит достаточно серьезно и те, кто принимал решение об отправке «Нахимова» в спецрейс, совершили большую и, кажется, непоправимую ошибку.
Кроме того, крайне малоприятный щелчок по носу получил и наш комитетчик – шипшандлер, занимающийся снабжением судна водой, продуктами и топливом, оставил капитану местную газетку с большой фотографией судна у причала и подписью: «Старый советский пароход «А. Нахимов» в нашем порту перед предстоящим опасным рейсом на коммунистическую Кубу».
Чтобы сэкономить деньги за стоянку да и сократить число контактов с берегом, судно выгнали на рейд, где мы поболтались еще какое-то время, пока механики кое-как пытались латать давно отслужившие свое котлы. Наконец, после долгих переговоров с Одессой, мастеру пришла шифрограмма с приказом о начале движения. На малой скорости, стараясь не особенно напрягать силовую установку, «Адмирал Нахимов» пошел через океан.
Даже в лучшие свои годы пароход никогда не претендовал на «Голубую ленту Атлантики» – престижный приз судам, демонстрирующим рекорды скорости прохождения через океан.
Сейчас, двигаясь с едва ли большей, чем половина из теоретически возможных шестнадцати узлов скорости, мы, казалось, будем плыть вечно. Один день был похож на другой, и только положенная по понедельникам селедка в кают-компании давала ощущение некоего движении – если не в пространстве, то во времени.
Ехидное приветствие Сергея – «Скорее бы утро и снова на работу» стало популярным, так теперь здоровались на судне все.
В отличие от палубной и машинной команды, в обычном порядке несущих свои вахты, особых дел у ресторанной и пассажирской службы не было, и приходилось искать занятия, чтобы люди, когда работа появится, не успели совсем разлениться…
Я присматривался к девчонкам – «каютным», подумывая о том, к кому смогу обратиться при возвращении с важной для меня просьбой. Большинство из них было новенькими, попавшими в первый или второй рейс и мечтающими просто осуществить давнюю мечту – купить что-то модное из одежды для себя. Я же четко определил, что моя цель в сложившейся ситуации – заработать максимальное количество денег для намеченного дома ремонта и смены кое-какой мебели. Как уже достаточно опытный советский моряк я понимал, что для этого есть только один способ – привезти максимальное количество пакетов мохера и сдать их в комиссионку. Проблема же заключалась в том, что существовавшие таможенные нормы резко ограничивали эту возможность – за месячный рейс разрешалось ввозить, кажется, не более восьми штук, за трехмесячный – шестнадцать. Все остальное рассматривалось как контрабанда.
Был, теоретически, способ добиться своей цели, не слишком нарушая закон – если бы кто-то согласился записать твои покупки в свою декларацию. На практике это удавалось крайне редко – ведь каждый из экипажа, как правило, решал аналогичную задачу – превратить минимальную сумму валюты в куда большее количество рублей – а, стало быть, и предпринимал для этого те же самые шаги, приобретая тот же легко реализуемый в Союзе товар.
Но в данном случае, похоже, был шанс договориться с одной-двумя девчонками, озабоченными пока лишь модными шмотками.
На старом пароходе «Нахимов» были места, куда давно уже не ступала нога человека. Как-то Сергей зазвал меня на корму, и мы с ним, с трудом протиснувшись в узкий коридор, остановились у какого-то отсека, за которым был слышен громкий шум вытяжных вентиляторов. Серега отпер тяжелую дверь, включил освещение и показал мне узкие полосы сушеного мяса, подвешенного за крючки сразу перед пластинами, закрывающими отверстия труб, ведущих наружу.
– Сушатся родные…
Достав нож, он аккуратно срезал пару тонких ломтиков и протянул мне.
– Пробуй… Лучшая бастурма… Так оно и было.
Убивая время, я, валяясь на койке в четырехместной пассажирской каюте, которую выбрал для себя на пустом пароходе, рисовал на листе бумаги особую конструкцию, которую планировал заказать для большой библиотеки, оставленной мне отцом. Получалась большая книжная стенка, полностью до потолка занимающая все пространство стены комнаты со множеством разновысоких полок, закрываемых сдвижными стеклами и ящиками за дверцами вверху и внизу. Но главной фишкой было то, что в ее центр вписывался громадный уже имевшийся дома электрокамин с баром.
Много раз я варьировал размеры и месторасположения полок и ящиков, представляя, что будет храниться в этом месте, и это помогало смириться с тошнотворной бессмысленностью текущих дней. Ощущение напоминало затянувшееся ожидание женщины из душа, когда из первоначальной гаммы ощущений постепенно оставалось лишь желание выспаться…
К нашему счастью погода почти все время пути благоприятствовала нашему плавучему гробику – даже тогда, когда выглянув утром в иллюминатор, я обратил внимание, что скорость снижена почти до нуля.
