днем, Он начинал понимать слова, их значение — и это длилось до тех пор, пока Он не заболел, — о чем будет сказано в свое время).
Голос пугал и очаровывал прежде всего гармонией звуков, которые издавал. Но был еще и запах — запах добычи, крови, недавней смерти! Все, кто находился сейчас внизу, — сражались ли они или же пожирали тухлятину, или вообще только сейчас выползли из своих нор — все, как один, вытянулись в струнку и подняли головы вверх, к этому запаху. Они жаждали насыщения, жаждали отыскать то, что так притягательно пахло.
Вдруг к ним скользнуло нечто темное и плоское — стелясь по земле, оно рванулось в том числе и к нему. Но Он не побежал: темное и плоское не имело ни запаха, ни звука, оно было сродни теплу, которое лишь грело и светило — и больше ничего.
Зато вслед за плоским и темным сюда упал кусок мяса. Тотчас все кинулись к нему — а сверху падали другие куски, обладавшие притягательным запахом смерти, невообразимо вкусные!.. И голос, расхохотавшись, заключил:
— Хор-роши, стервецы! Гляди, как накинулись. С них явно будет толк. Сильные бойцы.
А другой голос добавил:
— Не только. Есть среди них парочка детенышей и посообразительней, — и темное, плоское снова зашевелилось, потянувшись к Нему. Но Он тогда не обратил внимания, всецело поглощенный борьбой за кусок мяса да наблюдением за соседями (некоторые были особо озлобленны и могли напасть).
Наконец мясо закончилось. Кое-кому досталось меньше, чем они хотели, и несколько голов поднялось, выжидающе глядя наверх. Но плоское и темное судорожно задергалось, а голос издал некий сиплый однотонный вскрик, так непохожий на предыдущие его звуки, и лишь потом добавил:
— Вот уморы! Они проморгали свою долю и надеются, что им дадут еще!
— Так бывает всегда, — безразлично заметил другой голос. — Всегда найдется пара-тройка слабаков — и вот увидишь, они никогда отсюда не выйдут.
И хотя Он тогда еще не понимал слов, Он вскоре увидел. Те, кто остался без мяса, не все были слабаками — некоторые просто слишком уж увлеченно сражались друг с другом, когда сверху начали бросать пищу, и поэтому они поздновато сообразили что к чему. Такие (а их было большинство) в следующий раз не зевали, хотя оставались не менее агрессивными, чем прежде. Их Он не понимал. Ясно ведь и так, что всех сразу не сожрешь, тем более, если не будешь расти. А Он хотел вырасти до пределов этого мира — и вот тогда-то, а может, намного раньше, Он расправится со всеми своими конкурентами. Разумеется, Он не собирается оставлять их в живых, просто попозже с ними будет проще разобраться.
Другие соперники и впрямь быстро сдались. Они оказались слабаками, слишком медлительными, слишком тугодумными, чтобы выжить здесь. Они явно поторопились разломать свои предыдущие мирки. Одного такого слабака Он сам как-то разорвал на клочья — не потому что хотелось есть, но просто из-за очередного приступа ярости. Обычно они, приступы, накатывали на Него, но не очень часто — и тогда Он расправлялся с кусками древесины, раскиданными по всему котловану, или же рыл. Последнее занятие оказалось еще и полезным.
Во-первых, норы, которые заняли Он и Его соседи отличались по размерам. Он занял одну из небольших — но Он и сам тогда был небольшим, и в те дни размеры норы Его успокаивали. Однако теперь Он рос — и рос, следует заметить, намного быстрее своих сверстников. Очень скоро нора стала слишком маленькой, Он еле протискивался сквозь короткий тоннель в пещеру. Существовало два выхода: отобрать более подходящую нору у соперника (и нор, и соперников вокруг было предостаточно) либо же расширить свою. После неудачной попытки выселить соседа, что жил слева (того самого, который в первую же ночь напал на Него), Он отдал предпочтение рытью. И очень скоро Его нора уже не казалась слишком маленькой или неудобной.
Во-вторых же, запахи от испражнений. Чтобы пометить собственные владения достаточно было струйки мочи, но вот фекалии следовало закапывать в землю, иначе они мешали воспринимать остальные запахи окрест, и даже маленькие жучки, слетавшиеся в котлован и понемногу превращавшие фекалии в шарики, чтобы укатить их прочь, — даже жучки не спасали положения.
В-третьих, воды хватало не всегда. В котловане имелось несколько бассейнов, куда в засушливые дни по специально опущенным желобам наливали воду, — но ее было, опять-таки, мало, и на всех не доставало. Тогда Он догадался выкопать неподалеку от своей норы небольшую ямку — и после дождя получал небольшой запас, который с удовольствием выпивал; нужно было только следить, чтобы никто из соперников не подкрался к ямке, когда Он спал, и не вылакал воду. Пришлось пару раз серьезно поцапаться с особо наглыми типами, после чего большинство в котловане принялось за сооружение собственных ямок, а не норовило выпить воду из чужой.
В отличие от воды, мясо сюда сбрасывали без задержек, поэтому все обитатели котлована росли быстро. С таким же неизменным постоянством сюда поступало тепло, которое они вместе с мясом и временем жадно поглощали. И все так же наверху звучали голоса, издававшие странные в своей упорядоченности звуки.
Постепенно Он начал понимать их (или Ему только казалось, что понимает). Всех обитателей котлована голоса называли «малышами» или «маленькими стервецами». Мясо — «мясом». Воду — «водой». И так далее. Раньше Он воспринимал все по-другому. Мясо для него было запахом, набором звуков (когда оно падает к ним сюда, и когда его ешь), вкусом и «картинкой», хотя последним — менее всего, потому что запахи, вкус и звуки остаются (ах да, еще осязание!), а выглядит мясо всякий раз по-другому. И вот оказывается существует нечто общее, что связывает такие подчас непохожие, чужие аспекты бытия — и это нечто — одно лишь слово, сочетание звуков, которое вызывает в твоем сознании целый ряд ассоциаций.
То же самое с водой и прочим. Вообще со всем. И хотя Он пока не очень-то представлял практическую сторону такого использования звуков (вернее, слов), Ему очень нравилось, что узнать о грядущем кормлении можно, оставаясь внимательным к тому, что произносят голоса там, наверху. Это было очень удобно, это позволяло Ему приготовиться к кормежке и, соответственно, выхватить самый вкусный кусок, пока остальные растерянно соображают, что к чему. Невероятно полезная способность.
Тем не менее слова и пугали Его. Даже не они сами, а то, что они принадлежали к верхней части мира — той, где жили голоса, откуда появлялось мясо, вода и плоские темные неопасные предметы, которые двигались соразмерно с голосами. И много еще чего появлялось именно сверху. По сути, верхняя часть мира была постоянным источником неизвестных явлений, вещей, событий, и Он с ужасом думал о том, как же много времени уйдет на то, чтобы все это постичь. К счастью, времени на подобные размышления у Него почти не оставалось — хватало хлопот и без того.
Потом, с какого-то момента приступы ярости начали завладевать Им все чаще и на все большие промежутки времени. В такие минуты Он не контролировал себя и даже не всегда помнил, что делал. Однажды Он обнаружил себя над растерзанным телом соседа слева (того самого, с которым Он повстречался в свою первую ночь здесь); даже удивительно, как Ему удалось справиться с таким опасным и сильным противником. В другой раз Он очнулся на склоне котлована, под Ним была свежевырытая яма (и внушительных размеров!), а лапы Его еще продолжали движение, вырывая и отшвыривая прочь целые комки земли. «Маленький стервец наверняка будет землекопом!» — сказал тогда один из голосов. А второй рассмеялся.
И очень нескоро Он сообразил, в чем же причина приступов. А она заключалась в Его самочувствии. С некоторых пор что-то в Его организме работало не так. Как будто какая-то его часть сломалась или вот-вот должна была сломаться. Нарушилась согласованность движений, возникло постоянное ощущение, что в горле застряла круглая твердая кость; и еще — зуд по всему телу. И от этого невозможно было избавиться, никак! Иногда Он даже жалел, что расширил короткий тоннель, ведущий в Его пещеру — там было бы так удобно чесать спину! Однако ни расчесывания, ни попытка проглотить кусок побольше (чтобы столкнуть с места ту проклятую круглую кость в горле!) ничего не давали. А приступы ярости учащались и становились все продолжительнее.
В конце концов у Него поднялась температура — было такое ощущение, что мир вокруг перенасытился теплом и оно продолжает опалять все, куда только способно проникнуть. Даже Его пещеру, где обычно было прохладно и очень уютно, а теперь стало невыносимо душно. Мысли перемешались в голове, лапы путались и не желали повиноваться. Он пополз наружу, чтобы испражниться, но не успел — и с
