мальчиком… А вот летние пейзажи… Лида в купальнике. Одна нога на подножке новой 'Волги', другая на лежащем на песке молодом человеке с усами. В руке бокал. Справа — море. Слева — цитрусовые деревья… А вот Лида по пояс обнаженная… Русые локоны разметались по подушке. Во рту сигарета… Наверное, на медицинском пляже… Рядом цветной портрет того молодого человека с усами, который лежал рядом с машиной… Блестящие волосы, пробор. И подпись: 'Ненасытной Ледушке от Левана! Помни, Ледушка, как мы кутили, как потом мы много любили…' А что любили — не написано… Места не хватило. Наверное, любили гулять… 'Там ведь чудесная природа и субтропическая растительность', — подумал Леша.
Он долго еще листал альбом с фотографиями, потом положил его на место и стал осматривать комнату. Если профком откажет в предоставлении семейной комнаты в общежитии, то придется жить здесь и подать заявление на квартиру в райжилотдел. А там как раз Митька родится, и райжилотдел пойдет им навстречу. Тесновато, конечно, будет, но в тесноте, как говорится, не в обиде. Главное, уважать друг друга и помогать в труде и в быту. И Клавдия Мартыновна наверняка поймет, и они поладят. Он, если надо, и побелить сможет, и обои поклеить, и на рынок сходить. И заживут они дружно, весело, и Митька будет называть Клавдию Мартыновну бабулей. Из роддома он Митьку вынесет сам, на руках, такси вызовут… И Лида, сидя в машине, положит свою голову ему на плечо и тихо произнесет: 'А он похож на тебя…'
В комнату заглянула Клавдия Мартыновна:
— У вас, случайно, закурить не найдется? А то у моих курцов кончилось.
— У меня только 'Дымок', — оправдываясь, произнес Леша и вынул из кармана пачку.
— Дымок не дымок — лишь бы дым в потолок, — сказал мужчина из-за спины Клавдии Мартыновны и протиснулся в комнату, протягивая руку Леше: — Павел Степанович, Лидочкин дядя.
— Леша, — сказал Леша и крепко пожал руку своему будущему родственнику.
— Вот это имя! — обрадовался Павел Степанович. — А то что, ей-богу? Армаз, Леван, Давид!.. Леша! Коротко и ясно! Ну что, Леша, пойдем выпьем за Лидино счастье!
— Лида будет счастлива, — сказал Леша, — но, во-первых, не балуюсь, а во-вторых, имя не имеет значения. Лишь бы человек был хороший…
В коридор высыпали остальные родственники и гости и начали петь и танцевать кто во что горазд. Потом Лешу подхватили под руки и потащили в комнату. Там он взял гитару и стал петь песни Пахмутовой на слова Гребенникова и Добронравова… Влили в него стопку, и он начал мрачнеть, а вскоре и совсем замрачнел и вышел на кухню. Сел на табурет и задумался. За окном по-прежнему заливались соловьи.
Гости начали расходиться, и постепенно все разошлись, кроме одного, по имени Сергей. На нем повисла Клавдия Мартыновна и приговаривала, абсолютно захмелевшая:
— Куда ты идешь? Куда?! На работу тебе завтра не идти, Лидка, поди, к утру вернется, а то и совсем… А?..
— Да неудобно, Клава, — отвечал Сергей, тоскливо глядя на дверь. — Неловко… И этот на кухне… Нет. Я пойду…
Леша заерзал на табурете. В кухне появилась Клавдия Мартыновна.
— Ну чего ты маешься? — сказала она совсем не по-доброму. — Чего ты сидишь, как куль?.. Сказано тебе русским языком: в ресторане они гуляют… Не дождешься!.. Кабы хотела, так позвала бы!..
— Лида гордая, — тихо и не так уверенно произнес Леша, не двигаясь с места.
Входная дверь хлопнула.
— Пришла, — облегченно вздохнул Леша.
Клавдия Мартыновна высунулась в прихожую и безнадежно произнесла:
— Ушел… И ты иди… Не высидишь ничего. Точно тебе говорю…
— И все-таки, Клавдия Мартыновна, — сказал Леша, как бы обретая второе дыхание, — не знаете вы Лиду, хоть и мать… Она натура цельная. Не может у нее не быть ко мне чувства. Вот она вернется, вы увидите!..
— Ах, я не знаю?! Лидку не знаю?.. Чувство у нее к тебе?.. Не держит она тебя в голове!.. И иди домой, а то на метро опоздаешь…
Леша медленно встал с табурета. Ком застрял у него в горле. Жизнь дала трещину. Разве к этому его готовили в комсомоле? Разве об этом писал Чернышевский и пел Эдуард Хиль? Неужели же он, простой, откровенный парень, каких тысячи, недостоин искреннего девичьего чувства?..
— И соловьи, как назло, рассвистались, — почему-то сказал он, застегивая пиджак на все пуговицы.
— Это не соловьи, Леша, это местные хулиганы, — сказала Клавдия Мартыновна, и Леша, наконец, понял, что не судьба ей стать его тещей…
…На набережной Москвы-реки в эту ночь мы с ним и встретились. И рассказал он мне свою беду так, как она здесь написана. Я посоветовал ему тут же броситься в воду, но он решительно отказался и зашагал прочь, напевая: 'Крепись, геолог, держись, геолог…'
Что же касается меня, то я в таких парней верю! Окончит он институт, станет инженером и каждый свой отпуск будет проводить в туристическом походе… С гитарой… У костра… С песней…
В конце концов, есть очень много песен, которые по-настоящему бодрят.
Алеша — друг детства
Выспаться мне в то воскресенье не дали. Телефон взбесился. Я срывал трубку и, не соображая, с кем говорю, соглашался на все. Лишь бы от меня отстали и дали поспать. Меня можно было брать голыми руками. Я простил в то утро двадцать три рубля долга. Назначил, не помню кому, не помню где, свидание. Взял кого-то на поруки. Купил сенбернара. Продал славянский шкаф. В довершение всего признал себя виновным в убийстве американского президента. Но это мне уже приснилось. Боясь худшего, я схватил подушку, вбежал в комнату сына и хлопнулся на диван. Здесь не было телефона. Вернее, был, но игрушечный.
— Спать будешь? — спросил мой трехлетний парень, натягивая колготки.
— Ага.
— Не выспался, что ли?
— Ага.
— А я выспался.
— Ну и что тебе снилось? — спросил я автоматически.
— Сначала дом, а потом крыша.
— Очень интересный сон, — пробормотал я и отключился.
Очнулся я от какого-то назойливого 'дз-з-з-з'. Я открыл глаза и увидел, что это дзыкает мой парень. Он дзыкал сосредоточенно, с короткими паузами.
— Ты чего дзыкаешь? — спросил я ошалело.
— Я не дзыкаю, — ответил он. — Это телефон звонит.
Он снял трубку игрушечного телефона:
— Кто говорит? Алеша? Здравствуй, Алеша! Как ты спал? Я — хорошо. Мне сперва приснился дом, а потом крыша… Папа дома. Он спит… Загулял, наверно…
— Перестань болтать ерунду! — рявкнул я.
— Проснулся, — продолжал он. — Сейчас дам… Пап! Тебя Алеша к телефону.
— Какой еще Алеша? — спросил я, не открывая глаз.
— Мой дружок.
— Пусть позвонит позже. Я сплю.
— Он опять спит, Алеша. Позвони позже…
Я провалился.
Потом снова услышал дзыканье. Я сел и тупо уставился на моего парня.
— Опять дзыкаешь?
