В ночь умереть от сей беды. Новое чувство освежает старые традиционные формы. В общеупотребительном персонифицировании своих чувств никто не заходит столь далеко, как Шарль Орлеанский. Он смотрит на свое сердце как на некое особое существо:
Je suys celluy au cueur vestu de noir...[20]. Я тот, чье сердце черный плащ облек... В прежней лирике, даже в поэзии dolce stil nuovo, персонификацию все еще воспринимали вполне серьезно. Но для Шарля Орлеанского уже более нет границы между серьезностью и иронией; он шаржирует приемы персонификации, не теряя при этом в тонкости чувства:
Un jour a mon cueur devisoye Qui et secret a moy parloit, Et en parlant lui demandoye Se point d'espargne fait avoit D'aucuns biens, quant Amours servoit: Il me dist que tres voulentiers La verite m'en compteroit, Mais qu'eust visite ses papiers. Я — с сердцем как-то толковал, Сей разговор наш втайне был; Вступив в беседу, я спросил О том добре, что одарял Амур — коль ты ему служил. Мне сердце истинную суть Открыть не пожалеет сил, — В бумаги б только заглянуть. Quant ce m'eut dit, il print sa voye Et d'avecques moy se partoit. Apres entrer je le veoye En ung comptouer qu'il avoit: La, de ca et de la queroit, En cherchant plusieurs vieulx caiers Car le vray monstrer me vouloit, Mais qu'eust visitez ses papiers...[21] И с этим я оставлен был, Но путь его я проследил. Он в канцелярию лежал, Там к строкам выцветших чернил Свой сердце устремило пыл, Тщась кипу дел перевернуть: Дабы всю правду я узнал, В бумаги нужно заглянуть... Здесь преобладает комическое, но далее — уже серьезное:
Ne hurtez plus a l'uis de ma pensee, Soing et Soucy, sans tant vous travailler; Car elle dort et ne veult s'esveiller, Toute la nuit en peine a despensee. En dangier est, s'elle n'est bien pansee; Cessez, cessez, laissez la sommeiller; Ne hurtez plus a l'uis de ma pensee, Soing et Soucy, sans tant vous travailler...[22] В ворота дум моих не колотите, Забота и Печаль, столь тратя сил; Коль длится сон, что мысль остановил, Мучений новых, прежним вслед, не шлите. Ведь быть беде, коль не повремените, — Пусть спит она, покуда сон ей мил; В ворота дум моих не колотите, Забота и Печаль, столь тратя сил... Любовная лирика, проникнутая мягкой грустью, приобретала для людей XV столетия еще большую остроту из-за того, что ко всему этому примешивался некоторый элемент профанации. Но травестия любовного в церковные одеяния приводит не всегда к непристойному образному языку и грубой непочтительности, как в Cent nouvelles nouvelles. Она сообщает форму самому нежному, почти элегическому любовному стихотворению, созданному в XV в.: L'amant rendu cordelier a l'observance d'amours.
Мотив влюбленных как ревностных исполнителей устава некоего духовного ордена дал повод для превращения круга Шарля Орлеанского в поэтическое братство, члены которого называли, себя 'les
