даже помимо своего желания, и противоположный ему класс — так же, как, стремясь к счастью, мы одновременно создаем несчастье. Лао-Цзы говорил об этом так: “Когда все видят в хорошем хорошее, зло уже существует. Ибо быть и не быть появляются вместе”.
Другим следствием классификационной системы является неизбежность порождения парадоксов. Это случается, когда класс единиц вступает в конфликт с единицей класса. Если человек говорит: “Не подчиняйся мне” — тот, кому говорят, не может классифицировать эти слова как приказ подчиняться или не подчиняться. Не подчинишься, значит выполнишь приказ. Чтобы подчиниться, необходимо не подчиниться. Люди постоянно сталкиваются с подобного рода парадоксами, ибо они порождены самой природой классификационных систем (Whitehead and Russel, 1910). Проблема классификации известна еще со времен Эпименода, который сказал: “Если человек говорит, что лжет, говорит ли он при этом правду?” Другой ас пект был выделен Корзыбским и общими семантиками. Как только что-то расклассифицировано, мы начинаем реагировать на все единицы данного класса как на идентичные, даже когда они таковыми не являются. Человек с фобией реагирует на каждую фобическую ситуацию как на идентичную другим фоби- ческим ситуациям. Как любил говорить Корзыбский: “Корова один не есть корова два” (Korzybsky, 1941).
Изменить человека — значит изменить его систему классификации. Людям трудно измениться самостоятельно, потому что они мыслят в рамках системы, которую хотят изменить. Задача вызвать изменение стоит и перед терапевтами, и перед мастерами дзэн. Например, человек, который хочет избавиться от чрезмерной поглощенности определенными мыслями или действиями, старается не думать о них. Эти попытки не думать, избегать определенных мыслей, формирует класс единиц, о которых человек должен думать, для того чтобы не думать о них. Поставьте себе задачу не думать о слоне! Человек, стремящийся освободиться и действовать более независимо, может попробовать достичь этого целенаправленно, стараясь быть спонтанным. Тем не менее человек, старающийся быть спонтанным, неминуемо потерпит поражение, так как спонтанное поведение — это класс, который не включает в себя понятие “стараться”. Это похоже на попытку создавать свободные ассоциации, когда человеку дают указание и ассоциации автоматически становятся не “свободными”, а “намеренными”. Аналогично, если человек старается быть расслабленным, это похоже на старание стараться, так как расслабленность — это форма поведения, не требующего старания. Чем больше кто-то старается быть расслабленным, тем менее расслабленным он становится. Другой аспект проблемы — если кто-то старается изменить себя, когда необходимо изменить сам способ классификации, каждая попытка изменения активизирует базу классификации и тем самым препятствует изменению. Подобно самокорректирующейся системе в теории систем, попытка измениться активизирует регуляторы, препятствующие изменению.
И в терапии, и в дзэн-буддизме неизбежно возникает следующая проблема: как изменить человека, если это значит изменить то, как человек классифицирует помощника, пытающегося изменить именно эту классификацию. Обращаясь за помощью, клиент классифицирует отношения между собой и терапевтом как неравные. Целью терапии является достижение состояния, в котором клиент определяется как равный терапевту и не нуждающийся в помощи. Клиент должен стать ровней, а не просителем с протянутой рукой. Однако как может терапевт установить с клиентом равноправные отношения, когда любые помощь, руководство, объяснения действий клиента или директивы определяют отношения как неравные, а клиента — как нуждающегося и получающего помощь? Любые действия, предназначенные помочь человеку измениться, определяют отношения как неизменные. Терапевт или мастер дзэн должен вызвать в человеке “спонтанное” изменение и тем самым избежать установления “помогающих” взаимоотношений. Этот парадокс — основной и в дзэн-буддизме, и в психотерапии. Одно из его решений раскрывается в рассказе об ученике, который пытался снова и снова ответить на коан мастера дзэн и каждый раз слышал, что ответ неверен. В конце концов, он просто сел рядом с учителем. Именно это и было ответом, потому что он повел себя как равный.
Многие рассказы дзэн иллюстрируют проблему изменения классификации. Репс приводит такой тонкий пример:
Когда Нинакава умирал, к нему пришел дзэн-мастер Ик-ю.
— Проводить тебя? — предложил Ик-ю.
Нинакава ответил:
— Я пришел сюда один и уйду один. Чем ты може
Ик-ю сказал:
— Если ты думаешь, что действительно приходишь и уходишь, это твоя иллюзия. Позволь мне показать тебе тропу, по которой никто не приходит и никто не уходит.
Этими словами Ик-ю показал тропу так ясно, что Ни-накава улыбнулся и умер.
В пятидесятые годы кибернетическая революция оказала влияние на психотерапию, сформулировав теорию самокорректирующихся систем. Эриксон участвовал в первой конференции по этой проблеме (в конце сороковых) и был знаком с теорией систем. Связь теории систем и дзэн-буддизма открывается в ос новной предпосылке дзэн о колесе жизни, в которое люди попадают как в ловушку и вынуждены совершать поступки, приносящие страдания. Чем сильнее человек старается убежать от судьбы, тем глубже увязает в ней, потому что попытка изменить приводит к укреплению системы. Одна из целей дзэн-буддизма
— освобождение человека от повторяющейся системы, чтобы могло возникнуть новое, спонтанное поведение. Очевидно, что это также и основная цель психотерапии. Дзэн-буддизм говорит, что попытка изменить или помочь вызывает в ответ реакцию, блокирующую изменение или помощь. Очевидно, что это полностью совпадает с основной предпосылкой теории кибернетической самокорректирующейся системы. Так как любой элемент движется к изменению в параметрах системы, в системе возникает реакция, предотвращающая изменение. Как вызвать изменение, не активизируя при этом силы, препятствующие изменению, — это парадокс как дзэн-буддизма, так и психотерапии. Требуется воистину талант фокусника, чтобы освободить человека от противодействия изменениям. К примеру, как подчиняться учителю, который требует думать независимо и не подчиняться учителям?
Из-за неизбежно возникающего оттенка трюкачества и мастера дзэн, и Эриксон обвиняются в слишком сильной нацеленности на личную силу и манипулирование. В обеих ситуациях учитель просто должен обладать властью над людьми и умением влиять на них. В качестве примера Эриксон любил описывать, как кто-нибудь из аудитории, присутствующий на демонстрации, вызывался доказать, что его-то Эриксон не сможет загипнотизировать. Эриксон обращал внимание на то, что вызвавшийся не сможет отказаться сделать то, что он потребует. Если человек продолжал настаивать на своей независимости, Эриксон просил его пройти по правому проходу и сесть рядом, с левой стороны. Человек демонстративно проходил по левому проходу и садился с правой стороны. Эриксон продолжал вводить человека в транс, предполагая, что это именно то, чего тот желает (из личной беседы с Хейли).
Следующий рассказ дзэн нельзя читать, не вспоминая Эриксона (Репс, стр. 8):
Беседы мастера Банкей посещали не только ученики, но и люди всех рангов и сект... Это очень раздражало одного священника секты Нинчерен, потому что его прихожане тоже ходили на беседы мастера. Эгоистичный священник пришел в храм с твердым намерением посрамить мастера Банкей.
— Эй, учитель дзэн, — крикнул он, — прервись на минутку. Тебя слушаются те, кто уважают тебя, но такой человек, как я, не испытывает к тебе почтения. Сможешь ли ты заставить меня подчиняться?
— Подойди ко мне и я покажу тебе, — сказал Банкей.
Гордо подняв голову, священник протиснулся сквозь
толпу к учителю.
Банкей улыбнулся:
— Сядь слева от меня.
Священник повиновался.
— Нет, — сказал Банкей, — нам будет легче говорить, если ты сядешь справа. Сядь сюда.
Священник с гордым видом пересел.
— Видишь, — сказал Банкей, — ты подчиняешься мне, и я думаю, что ты очень мягкий человек. А сейчас садись и слушай.
Проблема помощи человеку, ищущему помощи, или человеку, стремящемуся к просветлению, состоит в том, чтобы помочь ему перестать быть человеком, ищущим помощи. Я вспоминаю, как Уоттс рассказывал историю о дзэн-мастере, который желал объяснить студентам, что не может просветить их,