стремился организовать семью таким образом, чтобы при этом добиться определенной цели. Когда он собирал вместе всю семью, ему это было необходимо для контроля над происходящим. Например, у него лечилась семья, в которой мать, отец и дочь постоянно кричали и жаловались друг на друга. Вместо того чтобы поощрять их, он потребовал, чтобы каждый из них жаловался строго по расписанию: 20 минут и по очереди.
При другом, типичном для него подходе, он ограничивал свободное выражение эмоций во время интервью со всей семьей. Например, у него на приеме находились мать, отец и два сына, у одного из которых была проблема. Мать говорила не переставая и не давала другим слова вставить. Эриксон спросил ее, может ли она держать свои большие пальцы так, чтобы между ними было расстояние в четверть дюйма. Она ответила, что, конечно, может. Он попросил ее продемонстрировать. Она показала. Тогда Эриксон сказал, что, пока она занята этим делом, он поговорит с другими, а она послушает, и тогда после днее слово будет за ней. Он задал сыну вопрос, мать тут же начала отвечать, однако расстояние между ее пальцами увеличилось. Эриксон указал ей на это, и она снова обратила свое внимание на пальцы. Ей не удавалось одновременно говорить и следить за своими пальцами, и поэтому пришлось сидеть молча, а Эриксон поговорил с отцом и сыновьями и лишь в конце разговора предоставил ей последнее слово. Организовал бы семейный терапевт интервью подобным образом?
Многие тогдашние семейные терапевты утверждали, что ни в коем случае нельзя так вести интервью. Не давать члену семьи говорить — такое поведение считалось просто шокирующим во времена, когда целью было свободное проявление эмоций. Я помню, как в начале шестидесятых Дон Джексон, известный семейный терапевт, работавший тогда вместе с нами, проводил интервью с матерью, отцом и их семнадцатилетней дочерью, исключенной из колледжа с диагнозом “шизофрения”. Проводя интервью, Джексон начал говорить с матерью, а дочь стала перебивать их. Джексон сказал дочери, что она должна дать матери договорить, и продолжил беседу. Целью его лечения было не свободное выражение эмоций, а возвращение девочки в колледж. Большинство терапевтов в то время были возмущены коллегой, который не дал высказаться пациенту — а тем более молодой девушке с проблемами.
Во время этого интервью мать заплакала, дочь заплакала и отец, в конце концов, заплакал. Джексон вежливо вывел их из этого состояния, но не скрывал при этом своего раздражения. Большинство семейных терапевтов были бы очень довольны, что все члены семьи начали плакать, ведь так они соприкасались с их истинными чувствами. Джексон же стремился быстрее пройти стадию оплакивания, чтобы скорее достичь цели лечения. Однако никто не может сказать, что Джексон не был семейным терапевтом.
Эриксон не считал поощрение эмоций целью терапии. Он не был заинтересован в том, чтобы доводить людей до слез. Напротив, однажды он спросил меня, что я буду делать, если женщина на приеме слишком долго плачет. Я не нашелся, что ответить. И он сказал, что прекратить потоки слез можно, протянув ей бумажные салфетки и заметив при этом: “А на Рождество я пользуюсь зелеными салфетками”. Это любые рыдания остановит.
3. Муж с женой, страдающие алкоголизмом, пришли к Эриксону и рассказали, что в выходные, сидя дома, чувствуют себя несчастными. Он отправил их в выходные на лодочную прогулку по озеру, чтобы они насладились свежим воздухом. Этот прием мо
Эриксоновский совет совершить лодочную прогулку был, однако, не из этой области. Обычно он советовал членам семьи делать то, чего они делать не хотят. Он поручил семье отправиться на лодочную прогулку лишь потому, что знал: ни муж, ни жена не любят кататься на лодке. Более того, они просто ненавидят кататься по озеру. Когда они выполнили его задание, им это настолько не понравилось, что они уговорили Эриксона в следующий раз отправить их в пеший поход. Он разрешил, и они чудесно провели выходные. Я не помню, чтобы Эриксон часто посылал людей за город, чтобы те просто получали вместе удовольствие или проводили вместе отпуск. Трудно представить себе школу семейной терапии, которая не нацелена на прямое поощрение поведения, доставляющее семье удовольствие. Является ли эриксоновский подход семейной терапией?
4. Больничная няня отправилась на прогулку на задний двор больницы и повстречала там парня из обслуживающего персонала этой же больницы. Сидя на скамейке и разговаривая, они обнаружили, что оба находятся в одинаковом положении: он — гомосексуалист, а она — лесбиянка. Для них обоих это было огромной проблемой, ибо в те времена подобная сексуальная ори ентация вызывала крайне негативное отношение. Если бы их склонность стала известна, они были бы уволены, а ведь подозрения уже стали возникать. Беседа их сблизила, они подружились и в конце концов решили пожениться, чтобы скрыть от окружающих свою сексуальную ориентацию. Мо
5. Одна маленькая девочка ничего не умела и отставала в школе. Эриксон каждый вечер приходил к ней домой, играл с ней в шарики, прыгал через веревочку и придумывал другие игры (Хейли, 1986, с.205). Ее родители смотрели косо на такое поведение. Семейная ли это терапия? И если нет, станет ли она ею, когда терапевт объяснит, что он объединяется с ребенком против родителей?
6. В другом типичном для Эриксона случае мальчик страдал энурезом (Хейли, 1986, с.206). Эриксон рассказывал, что мать была очень доброй и старалась помочь своему ребенку. А отец был крикливым, надменным человеком, заявлявшим, что он сам страдал энурезом до 16 лет и почему бы его сыну не быть таким же. Эриксон побеседовал с отцом наедине и внимательно выслушал его. Отец кричал так, словно между ними было расстояние в 60 шагов. Выслушав отца, Эриксон отослал его, а затем начал работать с матерью и сыном над решением проблемы. Ясно, что Эриксон вовлекал в процесс и мать, и отца, и ребенка. И он был очень доволен положительной реакцией отца на успешное завершение лечения. Это мо
7. Однажды Эриксон отправил молодого человека
8. В пятидесятые годы многие женщины были сексуально закомлексованы, и Эриксон был одним из первых, кто проводил очевидную сексуальную терапию, чтобы помочь им преодо леть свои страхи. В то время сексуальной терапии не существовало, и посему его метод казался опасной крайностью. Эриксон работал и с мужскими комплексами. Вот один из его случаев: молодая супружеская пара пришла с жалобой жены на пуританство мужа, который не получал удовольствия, лаская ее грудь (Хейли, 1991). Эриксон поручил молодому человеку подобрать имя для левой груди жены — в противном случае ему придется примириться с тем именем, которое даст ей сам Эриксон. Было ли это семейной терапией?
Различия
Здесь я хотел бы определить некоторые различия в том, как Эриксон и другие семейные терапевты видели стоявшие перед клиентами проблемы.
В семейной терапии существуют две предпосылки, отсутствующие у Эриксона. Он не работал в терминах “единицы из трех человек” и поэтому не описывал ребенка как попавшего в ловушку между отцом и матерью или выражающего конфликт между терапевтом и родителями. Эриксон не мыслил в терминах треугольника и поэтому не считал, что терапевт, объединяющийся с ребенком против родителей, может усугубить проблему ребенка. Похоже, что он не придерживался и теории мотивации, принятой в семейной терапии. Теория гласит, что молодежь своими трудностями стабилизирует семейную систему. Дети помогают родителям, нанося себе вред. Если сын становится наркоманом или правонарушителем, считается, что это в некотором роде помогает сохранить семью. Если дочь ведет себя вызывающе или убегает из дому, предполагается, что это может быть способом помочь депрессивной матери. Если жена избегает сексуальных отношений, возможно, она тем самым охраняет мужа от признания его собственной проблемы. На мой взгляд, Эриксон не придерживался таких взглядов на мотивацию. А поэтому он не считал, что терапевт, огорчая родителей, может вызвать у ребенка рецидив как реакцию на желание помочь им. Один из способов огорчить родителей — объединиться с ребенком против них.
Проще говоря, если допустить, что проблема ребенка помогает родителям, возникает два подхода.