Штирлицу.
— Краткость — сестра таланта, — порадовался Борман и, повизгивая от восторга, написал на конверте «Штирлицу».
Борман все тщательно обдумал. Эта шутка должна была стать апофеозом его творческой деятельности, его лебединой песней. По указанному адресу все было устроено так, что обратно Штирлица принесли бы на носилках. Борман тихо хрюкнул и представил в уме эту картину.
Причесанный Штирлиц с букетом роз и во фраке входит в дом номер 15. Дверь за ним закрывается. Штирлиц нежным голосом зовет в темноту: «Евочка!.». И падает, поскользнувшись на натертом оливковым маслом полу. При падении он задевает за веревочку, и на него падает небольшая пудовая гиря. Большую Борман достать не смог. Двухпудовую, правда, он видел у Геринга, но тот, обозленный проделкой с чернильницей, выставил Бормана за дверь.
Итак, как только гиря падает на Штирлица, дверь автоматически запирается, срабатывает часовой механизм, и открывается газовая камера.
— Хы, хы! — зашелся от смеха Борман и осекся. — А что если Штирлиц не поймет, что такое «Е. Б».?
Борман задумался.
— Штирлиц тогда никогда не пойдет по этому адресу…
Партайгеноссе представил, как в дом никто не входит, гиря не падает, газовая камера простаивает. А ведь на ее испытание Борман угробил половину 6 барака концлагеря «Равенсбрюк»!
С досады Борман чесал лысину до тех пор, пока его не осенило. Он снова обслюнявил карандаш, зачеркнул слово «Штирлицу» и подписал
— Теперь все в порядке!
Да, эта шутка должна была стать самой веселой шуткой Бормана.
Партайгеноссе встал и взглянул на часы. Пора было ехать на званный вечер, организованный Штирлицем.
Борман сел в машину, щелчком по макушке дал шоферу понять, что надо ехать. Машина поехала.
Подкатив к церкви, Борман открыл дверцу и, уже занося ногу на тротуар, обнаружил, что забыл письмо на столе.
«Вовремя вспомнил, — похвалил он себя, — грех еще жаловаться на память».
Ему пришлось вернуться за письмом, и поэтому он опоздал.
Штирлиц нервничал. Его настораживало отсутствие Бормана, который был ему необходим для начала задуманной операции. Рядом с задумчивым Штирлицем сидел Мюллер, проверяя на свет кружку с пивом.
— Что бы вы не говорили, Штирлиц, — скептически сказал он, — а баварское пиво в три раза лучше жигулевского.
— Ясный пень, — буркнул Штирлиц, — но где же Борман? Небось опять задумал очередную гадость!
— Ежу понятно, — согласился Мюллер, — он без этого не может.
«Причем здесь еж?» — задумался Штирлиц. Это слово он уже где-то слышал. И тут он догадался. Ведь «еж» — по-немецки «игель»! А «Ёжики» — «игельс»! А именно так называлась таинственная операция вермахта, над разгадкой которой он так долго бился. Штирлица сбило множественное число.
«Что-то связано с Ёжиками! Ну, теперь я у них все выпытаю».
— Ежу? — переспросил Штирлиц.
— Да, да, этому, с иголками…
— Кстати, Мюллер, а как же тогда размножаются Ёжики?
— Спросите у Кальтенбруннера.
— А он скажет?
— Никто не знает, что скажет Кальтенбруннер, — философски изрек Мюллер, — а все-таки, Штирлиц, что бы вы не говорили, баварское пиво даже в шесть раз лучше жигулевского.
— Ясный пень, — буркнул Штирлиц и замолчал.
Вокруг Штирлица кругами бродил восхищенный адъютант Гиммлера Фриц, старательно прислушиваясь к каждому слову своего кумира.
— Ясный пень, — конспектировал он.
Английский агент фотографировал из-за алтаря странички записной книжки Фрица.
В зале было довольно-таки мало офицеров. Большинству захотелось попробовать себя в роли исповедников, и они разбрелись по комнаткам вместе с прихожанками пастора Шлага.
Остальные развлекались как умели.
Геринг и Геббельс раскачивали за руки за ноги Шелленберга, а Гиммлер считал:
— Айн, цвай, драйн!
Чем-то недовольный Шелленберг, крича, что он готов жизнь отдать за великого Фюрера, перелетел через алтарь и оседлал английского агента.
— Н-но! — заорал Шелленберг. — Эскадрон, за мной!
Английский агент для конспирации сделал вид, что он ничего не заметил.
Геринг и Геббельс оттащили Шелленберга от агента, и снова послышалось:
— Айн, цвай, драйн!
Агент предусмотрительно шмыгнул за портьеру.
Айсман и Холтофф поглощали огромный торт, запивая его коньяком.
— А!!! — раздалось над ухом Штирлица. Ни один мускул не дрогнул на лице русского разведчика. Ну, конечно же, это был Борман.
«Пора уходить», — подумал Штирлиц. Ему осталось увести Мюллера и пастора Шлага, и можно было взрывать.
Ковыряя в зубах, Борман позвал:
— Штирлиц, мне надо сказать вам нечто интересное…
— Борман, а как размножаются Ёжики?
Борман опешил.
— Ну, это… — он сделал неопределенный жест руками, — еж приводит ежиху, и это… — Борман повторил свой жест.
— Понятно, — кивнул Штирлиц, — вы тоже не знаете. А как вы думаете, где Ёжики размножаются быстрее, в России или в Германии?
— Да не волнуйтесь вы, Штирлиц! Вывезут их всех из России! Уже эшелон едет.
Штирлиц откинулся в кресле.
«Эшелон! Вывезут из России! Да, но ведь тогда в России нарушится биологическое равновесие, и мы, русские, умрем с голоду!»
— Штирлиц, — бубнил Борман, — отойдем, мне надо сказать вам что-то важное…
— Отстань, — отмахнулся Штирлиц.
В его голове шла огромная мыслительная работа. Штирлиц понял, что спасти Ёжиков намного важнее, чем уничтожить кучку пьяных офицеров, которые и так когда-нибудь умрут.
Борман, видя что Штирлицу не до него, огляделся вокруг и заметил Фрица.
«Адъютант Гиммлера», — подумал он и позвал:
— Фриц! На минуточку!
И схватив пальцами за медную пуговицу на мундире адъютанта, жарко зашептал:
— Фриц! Вы хотите помочь Штирлицу?
— Ясный пень! Это мой лучший друг. Я с ним даже пил на брудершафт.
— Понимаете ли, у Штирлица связь с Евой Браун…
