Задание, полученное Штирлицем из Центра было сложным и необычным. Сложным — потому что он точно знал, что информацией о такой крупной партии шнапса может владеть только Геббельс — истинный знаток выпивки и украинской горилки; выходить же с ним на контакт означало — провал, так как после «Трех поросят» Геббельс совершенно перестал с ним разговаривать. Необычным — потому, что Штирлиц ненавидел шнапс (это знали и в Центре). Штирлица сильно удивил, тот факт, что именно ему было поручено такое секретное задание. И все эти обстоятельства, c которыми можно было бы смириться осенью сорок первого, совершенно выбивали его из сил весной сорок пятого, когда ему было глубоко наплевать на все задания.
— Они что, свихнулись там, что ли? — сурово произнес Максим Максимович. — Ведь сейчас весна сорок пятого!
Кроме этого, Штирлица не на шутку встревожило, что Анхен тоже получила задание, информацию о котором Штирлицу не сообщили. «Стерва! — подумал он. — Как она могла? Продаться этой жирной свинье! Убью!» Мысли не покидали его всю ночь. Но утром, решив, что задание Центра важнее сексуальных инстинктов, Штирлиц настроил рацию для вызова нового связного.
Шла весна сорок пятого…
ГЛАВА 4. МАРТИН РЕЙХСТАГОВИЧ БОРМАН
Вечером Геббельс получил письмо следующего содержания:
Марта Зюгерс (она же Мария Сукина) была новой связной Штирлица. Разведчик не нашел другого способа связаться с Геббельсом, как написать ему это письмо. Это было рискованным шагом, так как Марта была с Украины, и Геббельс мог бы это пронюхать в любой момент. Последствия всего этого Штирлицу представлялись довольно ужасными. Штирлиц понимал, что был на грани провала. Делу мог помочь только Мартин Борман, c которым у Штирлица были хорошие отношения. И полковник Исаев решил записаться на прием к Борману, предварительно написав следующее письмо:
Борман был удивлен, что Штирлиц не ворвался к нему в кабинет, как это он обычно делал, а записался на прием, как это делают все честные немецкие граждане. «Значит, — подумал Борман, — дело серьезное» Но так как Борман был мелким пакостником, он решил продержать Штирлица в приемной ровно столько, сколько не мог бы выдержать даже Кальтенбруннер. Последствия этого не заставили себя ждать: взбешенный Штирлиц выбил дверь и голосом загнанного зверя прохрипел:
— Господин рейхсляйтер! Я не могу больше, как свинья, ждать пока вы соизволите пообщаться с моей персоной, в то время когда за нашей спиной идет двойная игра!
— Успокойтесь, штандартенфюрер, прошу вас, садитесь, — спокойно сказал Борман. — Что вы имеете в виду под «двойной игрой»?
Штирлиц привычным жестом смахнул со стула кнопки, сел и положил на стол папку с письмом.
— Что это? — спросил мелкий пакостник.
— Прочитай, узнаешь! — грубо ответил Штирлиц.
Борман открыл папку и принялся за чтение письма. Читал он долго… Долго, то ли от того, что не понимал смысла написанного, то ли для того, чтобы подольше помутузить Штирлица с ожиданием ответа.
Прошел час. Борман читал.
Прошло два часа. Борман читал. Штирлиц полез в карман за кастетом.
Прошло два с половиной часа. Борман, синий от ударов, хрипя и проклиная все на свете, лежал под столом, не в силах подняться и вызвать охрану.
ГЛАВА 5. ОШИБКА ГЕББЕЛЬСА