ГЛАВА 11. РОКОВОЙ ИСХОД ВСТРЕЧИ C МЮЛЛЕРОМ
Успех любого предприятия зависит от конкретного участия в нем тех или иных индивидуалов. Индивидуалами рождаются, а не становятся. И поэтому, все то, что сделал Штирлиц для провала выступления Хрущева, было защитой как самого себя, так и Леонида Ильича Брежнева. Штирлиц давно понял, что новое задание Центра нужно истолковывать совершенно иначе.
После очередной попойки Штирлиц решил опохмелиться. Но что-то не складывалось так, как хотелось бы. И поэтому, голова разведчика болела также, как и его мочевой пузырь. Не складывались не только обстоятельства, позволяющие сбить головную боль, разведчик не мог ощутить связи между Хрущевым и Эйзенхауэром, Борманом и Брежневым, и вообще, Москвой и Нью-Йорком. Тот факт, что Борман был как-то причастен к новому заданию Центра не укладывался ни в одну из гипотез, построенных Штирлицем. «Что, черт подери, эти злыдни задумали?» — подумал полковник Исаев и открыл еще одну банку пива.
Штирлиц знал, что Хрущев мог бы и без Брежнева начать переговоры с американцами. Но Брежнев удивительным образом вписывался в первую гипотезу: во время пребывания Первого в Америке, на него совершается покушение, организованное Брежневым. Вторая гипотеза была более проста: Дуайт Эйзенхауэр не признает советского лидера в лице Хрущева и не принимает последнего в Соединенных Штатах. Третья гипотеза была связана с Борманом: Борман приезжает вместе с Хрущевым в Америку и является его гидом; затем Борман, будучи не Борманом, а одним из деятелей ЦК, позорит советского лидера перед лицом капиталистической общественности.
Все эти три гипотезы были связаны с Брежневым и поэтому Штирлиц решил ставить карту на него. Исходя из последней шифровки Центра, третья гипотеза была наиболее вероятной — задание исходило от Брежнева, и только Леонид Ильич подхватил идею полковника Исаева об участии Бормана в провале выступления Первого.
— Да, это может плохо кончиться, — тихо сказал Штирлиц, стоя перед унитазом.
В Нью-Йорке шел дождь. Город готовился к приему советских гостей. Повсюду были развешаны плакаты с приветственными надписями.
Мюллер шел по Двенадцатой авеню и плевался. «Как они любят этих русских и как я их ненавижу!» — думал бывший шеф Гестапо и вождь Четвертого Рейха, разглядывая шикарный плакат с надписью:
Мюллер знал, кого имеют в виду под кукурузным королем, но боялся даже думать об этом — советские лагеря до сих пор давали о себе знать шатающейся челюстью. И поэтому Мюллер сдержался и не плюнул на плакат. Он решил зайти в кафе и что-нибудь перекусить. Денег было мало, но на бутерброд с черной икрой и бутылку виски хватило. Он сел за дальний столик и принялся цедить бодрящий напиток. Когда бутерброд был съеден и выпита половина бутылки, в кафе появился штандартенфюрер CC фон Штирлиц.
Штирлиц не сразу признал в седом старике бывшего вождя Четвертого Рейха, но Мюллер понял, кто подходит к его столику и поэтому насторожился.
— Разрешите? — вежливо сказал Штирлиц, усаживаясь за столик Мюллера.
«Наверно, он меня не признал», — подумал Мюллер и кивком головы дал свое согласие.
Штирлиц щелкнул пальцами, подозвал официанта, заказал три банки тушенки и бутылку водки и принялся жадными глазами рассматривать уставшее лицо Мюллера.
«Вот теперь точно! Сомнений быть не может — это Штирлиц! Тушенку и водку поглощает только он. Возможно, сейчас будут бить». — Мюллер тоже впялился в суровое лицо Штирлица и начал усиленно стучать зубами.
— Простите, может мы с вами где-нибудь раньше встречались? — начал Штирлиц.
Мюллер промолчал. Он боялся, что его голос может выдать его и поэтому решил занять выжидательную позицию.
Штирлиц повторил свой вопрос на русском языке. Мюллер промолчал.
«А c другой стороны, все равно я влип. От Штирлица вряд ли уйдешь. Он зануда известный», — подумал Мюллер и выпил еще одну рюмку виски.
Штирлиц повторил свой вопрос на немецком языке. Мюллер решил, что дальше молчать бесполезно и сказал:
— Да, это — я!
— Кто — ты?!
— Неужели, я так изменился?
— Я не понимаю, о чем вы говорите?
Вежливый Штирлиц сделал деликатный жест и слегка шлепнул подошедшего официанта, который принес его заказ. Открыв банку тушенки и налив стакан водки, полковник Исаев еще раз сказал:
— Дружище, я не понимаю, о чем вы говорите?
— Да это же я — Мюллер!
Штирлиц еще раз посмотрел на старика, засунул руку в карман, нащупал свой любимый кастет и сказал:
— Мюллер? Какими судьбами?! Ты в Нью-Йорке? Вот не думал?! Выпустили тебя, да?
Старые друзья обнялись. Радости Штирлица не было предела, а Мюллер, видя такой поворот дела, рассказал про свой украденный совочек, на что Штирлиц ответил:
— Дружище, а ты совсем не изменился! Все также возишься в песочнице?
— Да я…
— Да ладно тебе! — и Штирлиц похлопал старого друга по плечу. — Ты здесь один?
— Как тебе сказать…
— Говори все, без утайки. — Штирлиц опять нащупал свой любимый кастет. — А не то побью!
Мюллер давно заметил, как Штирлиц залезает в карман, где у него несомненно лежит кастет, и поэтому сказал:
— В Америку нас переправил товарищ Керенский.
— Какой товарищ?!
— Керенский. Это тот самый…
— А кого это «вас»?
— Кого, кого? Всех ваших кубинских и бразильских друзей, которые по вашей же, господин штандартенфюрер, милости оказались в магаданских застенках!
— И что, Кальтенбруннер с вами?!
— И Кальтенбруннер, и Холтоф, и Айсман, и даже красавица Тетя Фига — здесь, в Нью-Йорке.
Штирлиц задумался. Все это могло послужить неплохим козырем в игре, задуманной Брежневым. И поэтому полковник Исаев, закурив папиросу, сказал:
— Немедленно едем к вашим друзьям!
— Я не думаю, что это им понравится, — грубо промолвил Мюллер.
— А их об этом и спрашивать никто не будет, — грубо сказал Штирлиц и въехал кастетом по истрепанной физиономии Мюллера, повергая его в безграничное изумление. — Еще нужны объяснения?!
Мюллер расплакался.
— На Кубе — били. В Магадане — сломали челюсть. А теперь, здесь вы теребите мою физиономию. Как вам не стыдно?!
— О совести заговорил? А что ты думал тогда, в Германии, когда закрыл дверь после ухода Гитлера? А тогда, когда я томился в застенках твоего хренового Четвертого Рейха? Помнишь, собака?! — И Штирлиц вмазал еще раз.
Мюллер завыл, а Максим Максимович налил себе еще стакан водки.
