Джэйфф, так тот вообще глаз не сводит. Дождался-таки. Они все дождались.
Ролфи клыкасто ухмыльнулась, тряхнула головой и, не выпуская Джону из крепких гвардейских объятий, рыкнула:
– Не знаю. У меня же приказ! Описывать остров, укреплять связи с местным населением… – и засмеялась, подмигнув хитрым зеленым глазом. – Я буду очень тщательно все выполнять!
«Ах ты ж моя! Умница моя!» – радовалась Джона, целуя названую сестру-ролфи в обе щеки.
– Да! Мы будем укреплять связи! Обязательно! Приказ есть приказ, – шуриа лукаво покосилась на рилиндара. – Ты понял? У нашей Грэйн суровый приказ? Нельзя ее подвести!
«Уж кто-кто, а Элир умеет связи укреплять, как никто иной».
– А дети? Ты покажешь? – эрна Кэдвен кивнула на бедную, навьюченную до крайнего предела лошадку. – Я тут привезла кое-что… – Она почесала в затылке, сдвигая берет. – Правда, я не знаю… подойдут ли ролфийские игрушки? Но у тебя же мальчики…
Совершенно излишний вопрос. Стоявший рядышком Идгард был уверен, что игрушки не могут не подойти. И пока гостья не передумала, решил вмешаться. Чинно приблизился, поклонился и сказал по- ролфийски:
– Здравствуйте, посвященная госпожа эрна Кэдвен. Добро пожаловать на Шанту! И… э…
Совенок смущенно поглядел на мать и на Джэйффа. Ну бывает, ну забылись все заученные слова. А как же их не позабыть, когда сабля так близко. Настоящая ролфийская офицерская сабля. Такая, как рассказывал отец, – из закаленной кованой стали, в ясеневых ножнах. Руки сами так и тянутся. Какие тут могут быть приветствия, когда такое сокровище перед глазами.
Домишко у леди Алэйи оказался хоть и маленький, а вместительный. Общая комната, верно, бывшая и гостиной, и кухней: закопченный очаг с большим котлом над ним, стол, деревянные лавки, полки с посудой и пучки трав под потолком. И несколько не дверей даже, а проемов, прикрытых домоткаными занавесками, ведущих в то ли комнаты, то ли пристройки. Зимой это жилище, верно, заносит по самую крышу, а обитатели дома сползаются в центральную комнату, поближе к печи. В общем, когда Грэйн распаковала все мешки с подарками, в нынешнем обиталище беглой синтафской графини сразу же стало тесно.
«Знала бы раньше – привезла бы побольше», – с огорчением подумала ролфи, прикинув, что теплые ролфийские шубы и шапки с волчьими хвостами тут лишними не будут. Правда, миниатюрная Джойн в наброшенной на плечи шубе из полярной лисы буквально утонула, а из пушистой шапки и вовсе торчал только шурианский нос, но все равно! Зато с детскими одежками ролфи не промахнулась, и сапожки наверняка подойдут Идгарду, а под меховым одеялом все семейство уместится целиком.
Но больше всего Грэйн, конечно же, беспокоилась насчет игрушек. Вообще-то, строго говоря, игрушками их можно было назвать с натяжкой: эрна Кэдвен выгребла с чердака имения все оставшиеся от отца и чудом избежавшие конфискации вещи. Верно, никому было не нужно это старье. Но, вопреки опасениям, «совиному» сыну Джойн пришлись по душе и незаконченная модель корабля, и старые лоции, и потрепанный «Устав морской о всем касательно верного управления в бытность флота на море»… А уж про немножко облезший, но зато самый настоящий капитан-лейтенантский эполет (тот самый, который моряки именуют «шваброй») и говорить нечего. Идгард не успокоился до тех пор, пока мать не приметала наскоро это сокровище к курточке ребенка.
Теперь мальчик, разрываясь между желанием полистать «Устав» и дотянуться до темляка, а то и до эфеса, нарезал круги вокруг повешенной на стенку ролфийской сабли, а Грэйн и Джона сидели на лавочке у западной стены дома, любовались на вечернее небо и говорили, говорили и не могли наговориться. Ролфийка расстегнула мундир и развязала шейный платок, наслаждаясь покоем. Сегодня же гвардейская форма отправится на крючок в кладовку, где и будет себе мирно висеть, пока эрна Кэдвен исследует остров. А вот саблю ролфи заберет, поэтому нужно все-таки позволить Джониному сыну рассмотреть ее как следует, а то и взмахнуть пару раз – под присмотром, конечно же…
Шуриа вздохнула и погладила Грэйн по плечу:
– Я так ждала тебя. Я так соскучилась.
– Я слышала твой ветер. – Ролфийка улыбнулась, припомнив теплое касание родства, как бы невероятно это ни звучало, неведомой магией или волей богов долетавшее до холодных холмов Конрэнта.
– Отсюда, с Шанты, ему ближе лететь. – Джойн улыбнулась в ответ. – Гораздо ближе.
Шанта. Как случилось, как вышло, что синтафской графине пришлось искать убежища здесь, на этом острове? Хотя почему так вышло, Грэйн прекрасно понимала. Достаточно было одного взгляда на среднего сына леди Янамари, чтоб убедиться – сбежала она вовремя.
– Рассказывай, Джойн. Твой сын, – ролфи кивнула на Идгарда, – настоящий диллайн. Как тебе удавалось это скрывать? Боги… как ты сумела от них удрать, Джойн? Они же ничего не сделают твоему старшему? Или?..
Письма письмами, но дорога через пролив Беруин и море Кэринси долгая, а цензор обязательно посмотрит, чего там пишет с Шанты некая Джойана Ияри гвардейскому офицеру из Канцелярии лорда Конри.
– Я не рискнула вдаваться в подробности. Сама понимаешь.
Про то, как сентябрьским вечером три года назад из Саннивы весь в мыле примчался Аластар, отягощенный дурными новостями и настроенный немедленно увезти Джону и Совенка в Эббо, в письме не напишешь. Приказа тива Хереварда относительно Джоны ведь никто не отменял. И по пятам Эска уже пустили погоню.
Надо было видеть выражение на его диллайнской невозмутимой физиономии, когда ветер натянул платье на едва заметном, но уже округлом животе леди Янамари. Помнится, Аластар где стоял, там и сел.
«Ты – ненормальная женщина, – сказал он шепотом, созерцая доказательство своего клятвопреступления. – Сын?»
«Да, – с вызовом заявила графиня. – Твой сын».
«Джона, когда-нибудь я тебя убью», – молвил задумчиво князь.
На четвертой сотне лет жизни уже можно научиться брать себя в руки. Аластар увез их обоих из Янамари буквально в том, в чем стояли. Джойана едва успела попрощаться с Рамманом. Теперь о бегстве в Эббо и речи быть не могло. Там тоже есть глаза и уши Эсмонд-Круга, и как только те дознаются о ребенке… Только полный придурок не поймет, чье это дитя.
– До Шанты у тива Хереварда руки не дотянутся. А Рамман. – Джона тихонько вздохнула. – Теперь он граф, полноправный хозяин Янамари, мужчина и землевладелец, ему ничего не сделают. Аластар не допустит. Мы же с Идгардом объявлены пропавшими без вести. Если бы ты знала, как я скучаю по Рамману, по Янамари, если бы ты только знала.
Грэйн слушала и качала головой.
– А третий? Джойн… я даже представить не могу, как же ты смогла! Он – чудесный, но… Ребенок, сейчас, здесь? Да, твой диллайн прав, они бы достали тебя в Эббо. А здесь… остров еще не полностью вычищен, и форт только один. – Ролфи нахмурилась. – Здесь – опасно тоже!
Права она, конечно же. И любая мать, да и не мать, осудила бы Джойану за безрассудство, но не все так просто. А бывает ли вообще «просто» хоть где-нибудь на свете?
– Понимаешь, у князя крови может быть только три сына, ими должны были стать сыновья Аластара от его жены, от Леди-Совы, они были бы эсмондами, могучими колдунами, одержимыми Верой. А следовательно, врагами собственного отца. Грэйн, я лежала рядом с ним, смотрела, как он спит, и видела смертельную тень на его лице, ее печать на его губах, ее клеймо на лбу. И вдруг поняла, что должна избавить его от этого долга. И… да, я сняла свой браслет. Возможно, я пожалею, и очень жестоко. Но… Мои дети – это есть моя любовь.
Дети. То, без чего пуста жизнь любого ролфи. Погибнуть, не оставив после себя детей, – значит, помимо всего, кануть в ледяные пустыни между жизнью и смертью, скитаться там бесплотным и бесприютным духом, ибо некому будет зажечь для тебя путеводный огонь «родительской» свечи… Недаром ролфи даже прощаются так: «Помню тебя!» Каким угодно великим ты можешь быть, но если не осталось никого, кто помнит тебя, кто зажжет для тебя огонь, – ты мертв. Ты – ничто, меньше даже, чем тень…
Под так и не зацветшими яблонями в поместье Кэдвен скоро будет бегать один волчонок – дитя
