о том, что истерия может быть мужской болезнью, приводя в качестве доказательства низкую частоту случаев истерии среди мужчин. Если бы французы зафиксировали более высокую частоту таких случаев среди мужчин, то это было бы следствием того, что французские мужчины более истеричны, т. е. менее пригодны для выживания, более вырождены. Хотя уже в 1931 г. Фрейд и написал, что истерия «характеристически женская» болезнь, тем не менее именно благодаря ему понятие мужской истерии было перенесено из Парижа в Австрию. Он принес в немецкий язык Шарко и Бернхайма, что было довольно опасным мероприятием в то время, когда на повестке дня стояли вопросы расы, нервной дегенерации и национального характера. Мы вскоре вернемся к этому вопросу. Хотя истерия и была болезнью, тем не менее она казалась порождением зла, так как ее психиатрические описания указывали на моральную неполноценность истерички. В 1866 г. Дж. Фалрет рассматривал истерию как моральное безумие: «Одним словом, жизнь истерички ест» не что иное, как одна непрестанная ложь». Гризингер пишет о «склонности истериков обманывать и лгать — чертах несомненной зависти, большей или меньшей недоброжелательности». В 1893 г. Крепелин назвал истерика «виртуозом эгоизма» и довольно «безжалостным». Он высказал мнение, что истерия является формой болезни неразвитой, наивной души, которая для мужчин была психопатическим расстройством, но «Истерия женщин скорее согласуется с естественным направлением развития; при некоторых обстоятельствах она означает пребывание на детском уровне». Можно заметить, что Мебиус не был одинок. Крепелин, возможно, заимствовал у него нечто большее, чем термины «экзогенное» и «эндогенное». (Мебиус, вероятно, действительно оказал влияние на представления Крепели-на об истерии; в его учебнике в первой сноске на литературу по истерии [Р. 1547] упоминается Мебиус). В своем учебнике 1910 г. Дюбуа говорит, что ученый как разумный мужчина никогда не может стать истериком; истериками могут стать только те мужчины, которые проявляют умственную слабость, детские эмоции, женскую эмоциональность. Экскурс в область истерии имел два важных момента. Во-первых, он содержит предостережение: caveat emptor(качество на риск покупателя лат.). Остерегайтесь, услышав психиатрический диагноз «истерия»; как и упомянутый выше мазохизм, это показательный случай. Не следует недооценивать влияние Крепелина. Его психиатрия не относится исключительно к сфере злобы дня, Zeitgeist (дух времени нем.); его диагноз отражает великую женоненавистническую традицию, которую мы только что рассматривали. У Крепелина описание истерии все еще содержит отзвуки описания колдуньи. Более того, в разгар Первой Мировой войны Крепелин опубликовал восьмое издание своего четырехтомного учебника, который на протяжении тридцати лет был основным, написанным на немецком языке руководством по психиатрии, быть может, самой главной книгой за всю историю современной психиатрии. Книга имеет отпечаток общего фона — военных событий и указывает на идеи, которые вошли в следующий период истории, в наше время и наши войны. В главе, посвященной истерии, Крепелин говорит следующее: «Нередко полагают, что романские и славянские народы выказывают большую склонность к истерическим заболеваниям, чем германцы. Учитывая повышенную возбудимость и страстность романских народов и несомненную эмоциональную мягкость славян, сопоставимых с более спокойным и рассудительным нравом германцев, это мнение следует признать возможным. Евреи, у которых длительное время доминировали браки между кровными родственниками, также легче поддаются истерии». Вторая причина моего экскурса в область истерии связана с центральным моментом нашей темы. Выше я задал вопрос: 'Какой архетип лежит в сфере истерии? Какое мировоззрение какой сверхчеловеческой власти там проявляется?' Если бы мы нашли ключ к пониманию истерии, мы смогли бы раскрыть не только вопрос этого синдрома, но и более глубокие причины, по которым этот синдром столь тесно связан с (а) мужским женоненавистничеством, (б) отказом признать необходимость истерии для аполлонического сознания, (в) открытием бессознательного и (г) физико-географическими характеристиками психоанализа. Поскольку истерия столь тесно связана с каждым из этих вопросов, она, быть может, сама является ключом. Если истерия таит в себе одновременно и загадку, и ключ к ней, тогда мы могли бы проникнуть в эту загадке найдя ключ к ней в ее собственном типе сознания. Имагинативный врач эпохи Возрождения, врач, наделенный к тому же и немалыми литературными дарованиями, уже открыл путь к решению этой загадки. В своем романе «Гаргантюа и Пантагрюэль» Рабле использует поразительное сравнение. Он говорит об истерических женщинах как о «вакханках в день вакханалий». Он говорит о связи между истерической женщиной и менадой. Итак, Дионис был вызван к жизни.
Дионис и бисексуальное сознание
Можно напомнить, что Дионис был в основном богом женщин. Его культ был в основном женским оберегом. Хотя Дионис и мужествен и поэтому фалличен, в структуре его сознания нет женоненавистничества, так как он не отделен от своей женской природы*. Дионис «согласно одному из определений, есть 'мужчина и женщина' в одном лице. Дионис был бисексуален изначально, а не только на 'женоподобных' поздних изображениях»** (некоторые из его имен: Гиннис (женоподобный), Лрсенофел (подобный мужчине и женщине), Дялос (гибрид), Псевданор (мужчина без настоящей возмужалости)). Дионис как персонаж и его дух могут настолько сформировать сознание, что оно наконец отойдет от линии, которую мы прослеживали от Адама и Аполлона. Лейтмотивный образ может измениться. И изменение, которое символизировано Дионисом, не есть то изменение, где женское добавляется к мужскому или интегрируется мужским; напротив, образ демонстрирует андрогинное сознание, в котором мужское и женское изначально соединены. Конъюнкция не есть некоторое достижение, она — данное. Она не есть цель, к которой следует стремиться, а априорная возможность, всегда доступная любому. Действительно, стремление к конъюнкции, как и преследование Дафны Аполлоном, обречено на провал, так как оно чрезмерно активизирует мужское, ввергая психическое в сферу вегетативной регрессии — Дафна превращается в лавровое дерево. Но давайте подведем итог, ибо теперь мы приближаемся к заключительной части наших рассуждений. Мы показали, что истерия имела важное значение для открытия бессознательного и для истоков терапевтической психологии. Мы воспользовались указанием Рабле на то, что женоненавистничество, которое лежало в основе отношения к истеричкам, свидетельствует о существовании дионисийского порыва в истерии. Его можно исследовать в нескольких направлениях: ссылаясь на Доддса* (Наряду с обычно выделяемыми парапсихологическими и патопсихологическими преувеличениями (например: Oesterreich N. К. Pressession, trans. D. Ibberson. London, Kegan Paul, 1930) в истерии существуют и другие «дионисовы признаки». Например: (1) Возникновение и прекращение носят внезапный характер: «…активные проявления наступают неожиданно и после непродолжительного времени обычно исчезают». (Дифференциальныйдиагнозпо: Savill Т. D. Lectures on Hysteria [1909], цит. по Veith. Hysteria.P. 243.)Дионис — особый эпифанический бог, внезапно появляющийся и столь же внезапно исчезающий, говорит Отто (Dionysus. P. 79 f.). (2) Внушаемость относится к той форме мании, которую называют «телестической» и над которой властвует Дионис. Дионисово «безумие» — общий опыт. Дионис освобождает человека от стеснений принятой им индивидуальности. Как говорит Доддс, он «позволяет вам на короткое время перестать быть собой» (The Greeks and the Irrational. P. 76. Стр. Janet. Major Symptoms of Hysteria. P. 322). Доде определяет истерию как «недуг личного синтеза» и характеризует ее как «тенденцию к диссоциации и эмансипации систем идей и функций, составляющих личность». Одно из имен Диониса — «Освободитель». Он был врагом тиранов, и его культ приносил социальные изменения (см. Jaeger W. The Theology of the Early Greek Philosophers, Gifford Lectures of 1936. New York, Oxford Paperbacks, 1967. P. 57–5, которые на психологическом уровне можно рассматривать как освобождение от тирании обычной личности, управляемой своим обычным Эго. (3) Истерия имитирует другие расстройства и болезни, принимая множество личин, ее трудно диагностировать по причине мимикрии и невозможно определить (Lasegue). Дионис, по словам Плутарха (De E, 388F), «претерпевает трансформации личности, в один момент он повергает свою природу в огонь, в другой момент он подвергает себя самым разнообразным изменениям как в обличий, так и в эмоциях и способностях». (4) Театральность истерии характерна и по-разному описана: attitudes passionnelles (установки страсти); мимикрия, или способность истерии имитировать многие формы психического расстройства; шутовство, клоунизм; «прекрасное безразличие» Жане, указывающее ни на ложь, ни на моральную неискренность, как Эго могло бы это понять, а выявляющее некий акт разыгрываемой сцены, в которой развертываются и становятся мелкими чувства. Это происходит отчасти по причинам защитного характера. Театр, вотчина Диониса, выполняет необычную роль в научных
