(эта модель психики — обычно трехуровневая — неоднократно встречается в том направлении философской мысли, которое непрерывно идет от Платона и Аристотеля до Фрейда с его Ид, Эго и Супер-Эго). Иерархические модели требуют неполноценности нижних позиций. Но мы можем воспринимать и постигать сознание с помощью иных образов. Например, вместо наложенных уровней мы могли бы говорить о полицентричности, циркуляции и ротации, приливах и отливах потока. В этой структуре все позиции время от времени бывают подчиненными, поэтому ни одна позиция не становится окончательно подчиненной. В структуре такого типа неполноценность в старом смысле этого слова прекратила бы существование. Единственная возможная неполноценность для архетипической психологии состоит в сосредоточении на единственном центре — Эго, самости или Боге. И этот центр, по определению, не мог бы отображать весь спектр архетипических форм.
Заключение: конец анализа
Теперь я рассмотрю свой тезис и представлю один дополнительный вывод. Относительно простая тема женской неполноценности заставила нас затронуть многие, действительно глубокие вопросы. Мы сделали обзор исторически длительного направления мысли. Мы увидели, что истоки терапевтической психологии — в истерии и последующее «открытие бессознательного» лежит в этом направлении. Возможно, это направление приведет нас к концу терапевтической психологии, где слово «конец» означает ее telos (тело греч.) или causafinalis (конечная причина лат.), выполненную задачу или цель, «то, ради чего она возникла». Под «концом анализа» я также подразумеваю прекращение его существования во времени — терапевтическую психологию как окончательно исчерпавшую себя. Поскольку психоанализ установил неполноценность женского, он причастен к той структуре сознания, истоки которой мы обнаружили в мифологических темах Адама и Аполлона. То, что психоанализ опирается именно на эту архетипическую основу, доказывают его фантазии: сопоставление с женским телом порождает фантазии о его неполноценности, которые затем разрабатываются на основе научных наблюдений и приобретают форму женоненавистнической теории. Аполлоновская структура его Anschau-ung(образ, который не является понятием нем.) определила исходные позиции терапевтической психологии в направлении науки. Поскольку это стремление к науке определяется теми же архетипическими предпосылками, что и традиция женоненавистничества, мы должны внимательно рассмотреть каждую попытку воскресить пси хологическую науку. Любое движение, возвращающее на шу психологию к науке, восходит к разработкам Фрейда и Юнга, направленным на то, чтобы привести сознание в сферу бисексуальности через связь с дионисийским Любое научное направление нашей психологии приведен к отрицательным выводам не только для женского аспекте глубинной психологической терапии и психосоматики Более того, в силу своего архетипического женоненавистни чества научное направление исключает возможность coniun ctio. Существует тенденция не учитывать в объективны> методах аполлоновского познания материи тело, женское начало, да и психическое тоже — помещать их в «запредель ную область». Аполлоновское, как отмечает Отто, «стре мится не к душе, а к духу». «Аполлон… безразличен к вечной ценности отдельного человека и отдельной души». В апол лоновском смысле «больше света», «созидание души», каь отмечено в первой части, и «сотворение сознательности» представляются несоизмеримыми величинами. Можно напомнить, что глубинная психология ведет начало от истерии. Первоначальное содержание нашей области исследования составляют проблемы женского и бессознательного, описание которых указывает на пре имущественно дионисийский потенциал. Тем не менее глу бинная психология описывает сознание в аполлоновской манере. Даже Юнг, непредвзято относившийся к новой точ ке зрения на сознание, описывает его следующим образом «Высокий уровень сознания… характеризуется повышен ной сознательностью, преобладанием воли, направленного рационального поведения и почти полным отсутствием ин стинктивных детерминант». Разумеется, говорит он, «в та ком случае сознание оказывается на несомненно животном уровне… Крайнее состояние бессознательности характери зуется доминированием компульсивных инстинктивных процессов»**. Аполлоновское определение сознания приво дит к бессознательному, которое является ницшеанским или по крайней мере входит в компетенцию Великой Матери. Отождествление сознания с героической, аполлонов-ской формой приводит нас к нелепым утверждениям Ной-манна, который пишет: «Однако сколь бы парадоксальным это ни показалось, в качестве основного закона можно установить одно: даже у женщин сознание имеет мужской характер. Коррреляция 'сознание-свет-день' и 'бессозна-тельное- тьма-ночь' сохраняет силу независимо от пола… Сознание как таковое является мужским даже у женщин»*. Таким образом, в других своих работах Нойманн вынужден исследовать природу женского сознания на примере архетипа Великой Матери (составляющей противоположность по отношению к герою и героически аполлоновскому определению сознания). Но как же в таком случае быть с богинями — Афиной, Деметрой, Афродитой, Артемидой, Психеей? Не являются ли они образными, архетипическими формами нашего сознания? По-видимому, будет неоправданным назвать «сознанием» то иссушенное, залитое солнечным светом состояние психического, в котором «почти полностью отсутствуют инстинктивные детерминанты». Не скажем ли мы точнее, если будем следовать указаниям, приведенным во второй части, и откажемся от употребления терминов «сознательное» и «бессознательное» в оценке типов сознания? В таком случае нам следовало бы поговорить об архетипических структурах поведения и фантазии, каждая из которых имеет степени сознательности, ни одна из них не «лучше» (не «сознательнее») другой, поскольку каждая определяется своим богом или богиней. То, что все эти годы мы называли «сознанием», в действительности есть аполлоновская форма, которая, будучи закаленной героем, превратилась в «сильное Эго» и предопределила природу дионисийского в контексте его собственного искажения. Таким образом, терапевтической психологии присуще внутреннее противоречие: ее метод — аполлоновский, ее содержание — дионисийское. Она пытается анализировать коллективность, нисходящие тенденции, влагу либидинозных фантазий, ребенка, театральность, вегетативный и животный уровни — короче, «безумие» дионисийства с по мощью отстраненности, познания, объективной ясно сти другой структуры. В сущности ее метод согласуется с афоризмом св. Августина по поводу путеводителя души «Ab exterioribus ad interiora, ab inferioribus ad superiora» (От внутреннего к внешнему, от нижнего к верхнему)* (Augustine. Enarratio in Ps.145. 5. По поводу истерии и экстраверсии см.: ЮнгК.Г. Психологические типы. Пар. 566. Jung. Psychological Types //CW. VI. Par. 566: «По моему мнению, истерия является наиболее распространенным неврозом экстравертного типа»). Независимо от степени имагинативной сложности метода терапевтическая психология, трансформирующая бессознательное (дионисийское) в сознательное (аполлоническое), развивается в русле основного направления нашей традиции. Даже в тех случаях, когда она поощряет дионисийское переживание, это переживание, которое осуществляется ради сознания. Переживание остается чем-то таким, чем мы «обладаем», отчужденным от обычной жизни, похожим на танец в пограничных областях, откуда мы возвращаемся к нормальному аполлоническому сознанию (солнечного света). Несмотря на программные намерения относительно «интегрирования тени» и «соединения противоположностей», анализ должен и в дальнейшем отбрасывать тень на материю, тело и женское, так как они составляют области внешнего и неполноценного (так называемого бессознательного, спроецированного на так называемую жизнь). Истерия всегда будет стремиться быть парадигмой экстернализированной неполноценной психики. Это внутреннее противоречие противопоставления дионисииского аполлоновскому также определяет и наше представление об исцелении. Стремясь интегрировать женское с помощью мужского, мы продлеваем болезнь, которую пытаемся излечить. Таким образом, лечение фактически составляет часть самой болезни и продолжает ей способствовать. В силу архетипичности сознания анализ как аналитический метод все-таки не способен достичь своей цели, увенчаться соединением сознания с физическим, женским, природным в unus mundus'. Поэтому конъюнкция (coniunctio) отодвигается в виде цели, достижимой во времени. Невозможное теперь становится возможным в будущем, достижимым. Конъюнкция опирается на утопическую цель (telos), которую невозможно реализовать, поскольку этот процесс не имеет конечного срока, если он не расстанется с прошлым аналитическим методом. Анализ может и дальше расширять сознание, принимая специальную форму развития Эго, этот анализ осуществляется в виде процесса, который происходит за счет женской неполноценности и поэтому не имеет завершения. Все это означает, что анализ в том виде, как мы его
