Подбежал владелец узла и хотел ударить Юрку. Колодяжный этого не допустил, но заломил вырывающемуся Юрке руку. Впрочем, здесь нашлись Юрке защитники.
— Парень не виноват. Никак не мог. Уже с час на одном месте сидит. Это Валин, уборщицы, сын.
Колодяжный знал, чей Юрка сын. Однако отвел в участок, запер в комнате с решеткой на окне и продержал без воды и еды сутки.
Когда Юрка слышал, что Колодяжный в участке, он без перерыва кричал:
— Ты, Колода, выпусти! Это же тебе так не пройдет. Крыса тыловая…
Колодяжный входил. Юркины ругательства были ему как о стенку горох.
— Ты знаешь всех на базаре. И того, который тебе узел подбросил, тоже знаешь.
— Не знаю. Это залетный. В первый раз его вижу!
— Тогда сиди.
В участок приходила мать и тоже сильно ругалась.
— Мама, не проси. Я не виноват. Мы на него в Москву жалобу напишем, — кричал Юрка.
Спать пришлось на голой лавке. Колодяжный кинул какую-то дерюгу, но было очень холодно. Юрка скулил:
— Вот что ему за это сделать? Брошу, гаду, в окно гранату. Дождусь зимы, когда темнеть начнет рано, и брошу. Юрка этого не забудет. От Юрки немцы ничего добиться не могли, а ты, Колода противная, и подавно-
Ровно через сутки, около часу дня, Колодяжный в своей приемной посадил Юрку перед собой и сказал:
— Я один. Ты можешь понять, один! Должен быть у меня помощник или нет?
Юрка понял.
— Я уже работаю. Рабочих рыбой кормлю. Сейчас ледоход, а приедет дядя Андрей, нам катер дадут, на селедку, на сазана поедем.
— Чепуху городишь. Рыба — дело временное. Сегодня есть, завтра нет. Со мной лучше будет. Я серьезно говорю: еще и мамке понесешь, дядя Колодяжный тоже человек…
— Нет, — сказал Юрка, — не хочу. И держать не имеете права.
Тогда Колодяжный достал из чулана новенькое оцинкованное ведро, протянул Юрке.
— Пойди воды принеси. Только не поленись, из родника принеси. Принесешь — кое-что получишь.
Юрка пошел за водой. На полдороге к реке Юрку остановил высокий цыганистый парень.
— Ты откеда и куда? — весело спросил он, рассматривая, впрочем, не Юрку, а ведро.
Юрке парень сразу понравился, он рассказал.
— Меня звать Федя, — сказал парень, выслушав Юрку.
— А меня Юра, — сказал Юрка.
— Очень приятно. Так, значит, Юра, будешь теперь крокодилу воду носить?
— А что делать? — искренне спросил Юрка.
— А если он тебя ноги заставит помыть?
— Да ты что?! — еще больше удивился Юрка. — Такому не бывать.
— Почему же не бывать? Еще пару дней без жратвы подержит — помоешь. Вчера бы ты для него за водой не пошел.
— Нет, — сказал Юрка, — ноги я ему мыть не буду.
— Правильно! — сказал Федя. — И что в таком случае надо делать?
— Что?
— Пошли со мной.
— А ведро куда?
— Отдадим кому-нибудь, — небрежно сказал Федя.
— Такое ведро? Да оно знаешь сколько стоит?.. — возмутился Юрка.
Куда там было Юрке, и Жорке Калабашу, и всем прочим Юркиным знакомым ребятам до Феди! Повернули назад к рынку, и через каких-нибудь полсотни шагов Федя «отдал» новенькое оцинкованное ведро за полбуханки хлеба и кусок сала.
— Он тебя день не кормил? Пайка хлеба по закону положена. Ну а сало за характер…
Юрке сделалось весело. Ничего этот Колодяга ему не сделает. Матери тоже. Мать давно такая, что лучше с ней не связываться.
Однако еще через полсотни шагов Юрке стало не по себе.
На просторном балконе хорошо сохранившегося двухэтажного дома шипел примус.
— Это наш! — воскликнул Федя. — Будут тебе шкарята.
Прежде чем Юрка успел что-либо подумать, Федя по хитроумно сделанным выступам кирпичной кладки легко взобрался на балкон, выпустил из примуса воздух, поставил кастрюлю на пол и с добычей еще быстрее спустился.
— Не оглядывайся! — И они пошли быстро-быстро.
Юрка, прежде чем повернули за ближайший угол, все-таки оглянулся. На балконе старая женщина в цветастом халате рвала на голове седые космы.
Лихой человек был Федя. Шли в сторону базара.
— Там же Колода! — сказал Юрка.
— Боишься, что ли?
— Ну как это? Если б хоть ведро не продали…
— Не будет твоего Колоды, — впервые как будто рассердился Федя. — Мы его в участке засадили. Сам подумай. Он куркуль? Куркуль. Ведро ему жалко? Жалко. До поздней ночи будет ждать, с места не сдвинется.
Примус стоил очень дорого. Федя, конечно, спустил его за полцены и тут же купил Юрке широченные суконные матросские брюки. Шикарные брюки! Ничего столь замечательного Юрка в жизни не носил, мечтал лишь. В них, правда, могло бы поместиться три Юрки. Но в поясе ушили, подобрали, а что не так, прикрылось кацавейкой.
— Со временем и лепень приобретем, — пообещал Федя.
Себе Федя купил самодельную дюралевую расческу. Он сказал, что мог бы купить и настоящую, целлулоидную, но волосы у него слишком густые и жесткие.
Ночевали на берегу реки, в метрового диаметра трубах. Место было не очень далеко от Юркиного дома, и трубы он не раз видел, однако никогда не думал, что в них можно жить. Вокруг труб в человеческий рост стояла густая сухая трава, в трубах, на подстилке из этой травы, было тепло и удобно.
Но сначала пировали на свежем воздухе у воды, глядя, как сильное течение разлившейся до горизонта реки несет мимо бурелом, камыш, иногда целые острова какой-то древесно-травяной мешанины. Кроме хлеба и сала, у них был еще сахар-рафинад, вермишелевая бабка и хороший табак. Юрку поразило, что Федя как будто и не голоден.
— А почему я должен быть голоден? Достаю…
Примеривая матросские клеши, Юрка помнил о старой женщине, рвавшей на себе волосы. Потом, когда начались хлопоты с ушиванием, все-таки забыл. Теперь опять вспомнил.
— Я тоже могу. У эсэсовца шинель с документами деньгами уволок. А бедных никогда не трогал, — сказал Юрка.
— У бедных примуса бывают? — лениво возразил Федя.
— Бывают. Тетка на себе волосы рвала…
— Ага. Все-таки оглянулся.
Федя спокойно взял с газеты кусочек сала, откусил, положил обратно, бросил в реку камешек.
— Хорошее у меня жилище? Жалко, завтра уезжаем.
— Ты завтра уезжаешь? — невольно встрепенулся Юрка.
— Мы с тобой уезжаем.
— А куда?
— Куда все.
— На фронт?
