сами не будем ограблены». Сказав эти и подобные слова, он сошел в преддверие храма, где, как я сказал, стоит с обнаженным мечом начальник вышних и божественных чинов Михаил, а за ним, как за своим вождем, последовали все другие, вооруженные щитами, с обоюдоострыми мечами в руках, точь-в-точь медные статуи. Поставив там всех в боевой порядок и оградившись крестным знамением, кесарь первым выступил вперед. Занимавшие Августеонскую площадь испугались при самом первом натиске кесаря и бросились из ее выходов, давя друг друга, причем многие из царского отряда были ранены, а один и убит, быв пронзен мечом. После этого кесарь опять возвратился туда же, откуда вышел, а царские войска не осмеливались уже войти на площадь, но ограничились {308} только тем, что, издали бросали стрелы. Когда же день стал склоняться уже к вечеру, сражающиеся, утомившись, прекратили действие. Между тем и патриарх послал к государыне своего чиновника, который оттого, что ходит во дворец, передает царям желания патриарха и приносит оттуда ответы,— получил название палатина. Прежде всего патриарх грозил царице гневом Божиим, от которого ничто не может укрыться и который в одно мгновение усматривает всякое беззаконие, где бы оно ни совершалось, а потом передал слова кесариссы касательно заключения мира. Вследствие этого, для разрешения неприятностей между обеими сторонами, являются великий вождь Андроник Контостефан, великий этериарх* Иоанн Дука и многие другие сановники знатного происхождения, облеченные высшими достоинствами. Но на этот раз враждующие прекратили сражение скорее вследствие наступления ночи, чем в надежде на примирение. На следующий день они опять готовы были начать бой. Но так как снова {309} явились те же лица и не только обещали кесариссе и ее мужу, подтвердив свое обещание клятвой, что они не потерпят ничего неприятного ни от брата и царя, ни от мачехи-государыни, ни от протосеваста Алексея и не лишатся принадлежащего им достоинства, но в то же время объявили амнистию и тем, которые передались на их сторону и были в числе их поборников, то другого сражения уже не было. Все разошлись тотчас же по окончании клятвенных обещаний и по заключении мирного договора; а по наступлении ночи и кесарь со своей супругой вышли из храма и отправились в большой дворец, в котором тогда жили царственные особы.
8. Таков-то был исход этого дела кесаря, и от таких-то причин возгорелась эта постыдная война, навлекшая на нас прощение Божие за оскорбление святыни. Я не оправдываю и искавшую в храме убежища кесариссу, потому что она покусилась на преступные дела и возмутила общественное спокойствие. Но, конечно, никто не назовет невинными и тех, которые, оставив без всякого внимания ее просьбу, завели недобрую ссору и вследствие того дом молитвы наполнили кровавым убийством. Если римский полководец Тит, некогда обложивший Иерусалим лагерем, так щадил Соломонов храм и столько заботился о его сохранении, что лучше решился подвергаться нападению и терпеть урон в собственном войске со стороны иудейского ополчения, которое производило вылазки из храма, чем предпринять что-либо богопротив- {310}ное в отношении к этому великолепному и чудному зданию; если так, говорю, поступил человек, не знавший того Бога, храм которого он уважал, но неразумно воздававший почтение богам, не сотворившим неба, то какой чести не должны были бы оказать богобоязненные христиане этому прекраснейшему, этому божественному храму, поистине созданию рук Божиих, делу неподражаемому и первому и последнему по красоте, представляющему собой на земле точно свод небесный!
Протосеваст питал непримиримую злобу на патриарха Феодосия за то, что тот явно противился его замыслам и мешал его намерениям. Поэтому он еще и прежде вооружил против него многих епископов, подкупив их золотом и угощениями, и, несмотря на его отсутствие, присудил его к низложению за то, что будто бы он принял сторону кесариссы во время ее восстания против царя и дозволил ей из храма, как бы из какого укрепления, бунтовать с оружием в руках, возбуждать безумный и безрассудный мятеж. Может быть даже, он успел бы с бесчестьем и низложить его с патриаршего престола, если бы всеми мерами не противодействовала этому кесарисса. С одной стороны, она не давала протосевасту времени заняться низведением этого патриарха и возведением на его место нового, а с другой — тщательно стерегла и самого святейшего отца, чтобы он, отказавшись от дел, тайно не удалился на покой в построенный им монастырь на {311} острове Теревинфе и через то не сделался виновником ее погибели, так как ее тотчас же исторгли бы из храма и подвергли бы жестокой казни. Точно так же и теперь, воспользовавшись благоприятным временем для удовлетворения своего гнева, протосеваст выгнал преподобного отца из его священных палат и послал в заточение в Пантепоптов монастырь. И много придумывал он средств, много составлял планов, совещался с самыми негодными людьми между тогдашними членами сената, советовался с теми из служителей алтаря, которые не боятся ни кары Божией, ни суда человеческого,— чтобы под благовидным и приличным предлогом свергнуть сего святителя. Но он не мог достигнуть своей цели сколько потому, что в патриархе не нашлось решительно ничего, что дало бы основательный повод к низложению, столько же и потому, что государыня и очень многие, или даже почти все царские родственники, чрезвычайно уважали этого мужа. Тогда этот коварный змей поневоле перестал извиваться и, проглотив назад яд, который приготовил изрыгнуть на святого мужа, согласился и сам возвратить патриарха на прежний престол. Когда наступил день, назначенный для возвращения, все государственные сановники, все к добру расположенные служители алтаря и все городское народонаселение, стекшись к святой обители, составили для патриарха блистательную процессию, окропляя улицы духами и наполняя воздух благовонием индийских растений и ду-{312}шистых ароматов. Процессия была до того многолюдна, что тот, для кого она была устроена, едва только глубоким вечером вступил в великий храм Премудрости Божией, тогда как из Пантепоптова монастыря вышел на рассвете. И такой стыд покрыл лица архиереев, признавших его виновным, что они не только избегали многолюдных дорог, сознавая свою несправедливость к архипастырю и вследствие того свое крайне смешное положение, но даже рады были бы и смерти. Так это было.
9. Между тем Андроник, которому так пламенно хотелось власти и которого надежды поддерживались частыми письмами, издалека прилетавшими к нему, как уже мной сказано, от знаменитых особ, получил, наконец, самые верные сведения обо всем, что делается во дворце, от дочери своей Марии, которая бежала к нему, гордясь быть дочерью такого отца. Приятные вести, которые он услышал от нее, подстрекнули его, как подстрекают шпоры бегового коня. Оставив пределы пафлагонские, он приходит в понтийскую Ираклию, а оттуда отправляется далее и всюду разного рода хитростями, притворством и изворотливым умом склоняет на свою сторону и привлекает всех, встречающихся на пути. Да и кто мог родиться таким твердокаменным или заковать свое сердце, как железную наковальню, чтобы не тронуться ручьями слез Андроника, чтобы не очароваться вкрадчивостью речей, которые лились у него, как мутный поток, и которые он рас-{313}точал с такой же хитростью, как и увлекательностью, выставляя на вид ревность свою ко благу и притворно вступаясь за свободу царя? Впрочем, и протосеваст со своей стороны не оставлял этого совершенно без внимания, хотя и был человек крайне женоподобный. Он не только утро проводил в беспробудном сне, но и большую часть дня употреблял на то же и, чтобы вожделенный для других свет солнца не заставил его открыть свои глаза, завешивал спальню плотными занавесами и скрывался во тьме. Если надобно сказать всю правду, он любил ночные пирушки и разгонял ночной мрак искусственным светом, а когда солнце появлялось на востоке горизонта, подобно диким зверям, ложился в постель и укрывался от света коврами и покрывалами. Он занимался чисткой гнилых своих зубов, замазывал смолой те из них, которые искрошились от времени, был изнежен и ленив и при всем том умел привязать к себе большую часть тогдашних благороднейших мужей. В этом случае помогло ему и покровительство или, вернее сказать, непобедимое посредничество матери царя, которая своими светлыми взглядами, жемчужной белизной своего лица, любезным характером, открытой душой и очаровательной прелестью в речах привлекала к себе всех, точно цепью. Но большей частью он обольстил деньгами и усыпил дарами тех, которые считали для себя обидой занимать второе по нем место. Вот почему ни один из тех, кому {314} поручено было противостать Андронику, не перешел на его сторону, несмотря на то, что Андроник явно уже достигал власти, никто не изменил протосевасту и не обольстился Андрониковой маской тираноненавистника. Так, Никея, главный и обширнейший город Вифинии, решительно не приняла Андроника, и Иоанн Дука, на которого была возложена ее охрана, остался непреклонным, несмотря на письма Андроника, в которых он громил доводами убедительнее осадных орудий и сильнее всякой стенобитной машины. Равным образом и великий доместик Иоанн Комнин, управлявший областью фракисийцев, не только заткнул уши от обольщений Андроника, но и посрамил его как тирана, приникнув к его словам, как бы к чистому и блестящему зеркалу, и заметив, что в них отражается Андроник, как многоличный Протей и тиран. Когда же Андроник приблизился к Тарсии и большая часть никомидийцев передалась на его сторону, против него выслан был с достаточными силами Андроник Ангел, которого сыновья Исаак и Алексей впоследствии заняли престол после Андроника. Ангел, вступив в бой с неприятелем около небольшой крепости Харакса, был блистательно разбит, хотя и имел
