руку, выкручивая, чтобы отобрать оружие. Тот успел отшвырнуть меч далеко в сторону. Тогда киммериец наградил его мощным ударом в челюсть — и бандит грохнулся на мраморный пол.
Тусцелла заорал, призывая на помощь. Одновременно его подельщики ринулись в атаку. Двое, обнажив мечи, — на северянина, третий — к Стервятнику, который отчаянно пытался скрутить Палому. Та не давалась, извивалась, кусалась и брыкалась, изо всех сил пытаясь высвободиться, чтобы достать спрятанное в складках одежды оружие.
С отчаянным боевым воплем Конан ринулся на помощь.
С воем и грохотом в комнату ворвался еще десяток человек. Последовала ожесточенная, беспорядочная схватка.
Киммериец успел добежать до стены, сорвал висевший там ятаган — увы, клинок оказался незаточен. Но даже так, орудуя им, как дубиной, воин ухитрился повергнуть и обратить в бегство человек пять стражников, вооруженных кривыми мечами.
Он использовал любые укрытия, метался из стороны в сторону, заставляя этих ублюдков сталкиваться, налетая друг на друга, швырял в них креслами, на одного набросил тигриную шкуру — и ослепленный, охранник ранил своего же приятеля.
Безоружный, киммериец нагнал такого страху на нападавших, что те отступили — и он готов был торжествовать победу, как вдруг…
Истошный крик Паломы заставил его обернуться. Тусцелла и трое его подручных сумели все же одолеть наемницу. Стервятник приставил ей нож к горлу и полоснул — не сильно, но кровь хлынула ручьем.
Северянин замешкался всего на мгновение — но это мгновение оказалось роковым.
Чудовищной силы удар обрушился на него сзади. Перед глазами как будто взорвалось черное облако, выпустив сноп жалящих огненных искр…
И мир померк.
Он очнулся от боли — кто-то, заломив ему руки за спину, накрепко связывал их ремнем. Ноги уже были обездвижены. Преодолев первый порыв — попытаться освободиться любой ценой — киммериец заставил себя сдержаться. Со связанными руками и ногами много не навоюешь! Но раз уж его пока — непонятно почему — оставили в живых, лучше притвориться, что он пока не пришел в себя и послушать, о чем будут болтать враги.
Сперва до него доносилась только бессвязная ругань и стоны: это приходили в себя поверженные им охранники. Кто-то изо всех сил пнул его под ребра. Потом еще раз. Киммериец глухо застонал, не открывая глаз.
— Вот ублюдок! — Это подал голос Тусцелла. — Магрин, скольких он положил?
— Трое, боюсь, уже не поднимутся. К остальным придется лекаря звать.
— Этих троих прирежьте, если еще живы. — Жалость Стервятнику была не свойственна. — Девку связали?
— Готово, — отозвался другой. — Господин, а этого северянина-то зачем в живых оставили? Дайте я его…
Шаги приблизились. Кто-то нагнулся над ним, и Конан ощутил ледяной укус стали на горле. Но Тусцелла остановил дружка:
— Погоди. У меня есть мысль получше. — Раздался отвратительный хохот. — Пусть в себя придет — полюбуется, как мы с его женушкой развлекаемся! А потом уж…
— Ублюдки, вы не посмееете! — Это закричала Палома.
Судя по всему, наемница была не на шутку испугана, и Конан ощутил дикую, бессильную ярость.
Это же надо было так попасться! Когда они придумывали этот план, им и в голову не могло прийти, что все обернется таким образом… Оба исходили из того, что Стервятник соблюдает воровские законы, равно принятые что в Коринфии, что в Заморе, что повсюду в Хайбории. Законы эти гласили, что человек, который пришел искать покровительства «черного барона», пользуется неприкосновенностью до тех пор, пока готов платить. Вот с несостоятельным должником разговор иной, там возможно всякое… Но чтобы вот так — наброситься на женщину, которая гостьей пришла в дом… это было просто неслыхано!
В Шадизаре или Аренджуне за такие выходки общий воровской сход навсегда лишил бы «барона» власти, обязал бы заплатить пострадавшей огромную виру, а мог бы, вообще, изгнать из города!
Но, похоже, обнаглевший от безнаказанности Тусцелла и впрямь решил, что ему никакие законы не писаны и он волен творить все, что пожелает… Ублюдок!
Конан незаметно подергал руками, пытаясь ослабить узлы, стянувшие запястья. Кожаный ремень чуть поддался — но чтобы развязать его, пришлось бы здорово потрудиться, а это неминуемо заметят. Что же делать?!
Подать голос? Пригрозить местью Грациана? Это был последний шанс, и очень слабый.
Даже если из страха перед Месьором Тусцелла оставит их в живых — все равно, это будет сокрушительное поражение. Все планы полетят к демонам. Да и вопрос еще, испугается ли Стервятник?
Может, Палома что-то придумает? Чуть разлепив веки, киммериец отыскал глазами свою спутницу — и сердце его упало. Девушка лежала на полу, связанная по рукам и ногам, совершенно беспомощная. Тусцелла приблизился к ней, сел на корточки, уцепил хваткими пальцами за подбородок.
— Ну что, козочка, ты же сама сказала, что готова заплатить. Вот и заплатишь. Сперва мне — а потом и моим ребятам. Они же пострадали, бедняги, вон их как твой дружок отделал, так что заслужили немного радости в жизни! Что скажешь?
Вместо ответа, наемница плюнула вору в лицо. Тот с проклятиями отскочил, с силой пнув ее ногой в живот. Палома застонала.
— Вот ты как? Ну, пожалеешь! Не хотела по добру…
Позабыв об осторожности и здравом смысле, Конан вскинул голову, чтобы заорать — что угодно, лишь бы отвлечь этих недоносков от девушки, перевести их внимание на себя… Но тут в дверях неожиданно послышался шум. Кто-то вбежал в комнату, задыхаясь от быстрого бега.
— Тусцелла! Тусцелла, послушай!
— Ну, что еще? — Недовольный, тот обернулся в сторону новоприбывшего. Конан попытался извернуться, чтобы разглядеть его, но, увы, он лежал спиной к двери, а потому мог видеть лишь главаря. Тот, судя по всему, был изумлен тем, что видел.
— Ты зачем сюда явился? Я же ясно велел тебе — никогда тут и носа не показывать! Или ты хочешь, чтобы Гарбо узнал, что ты на меня работаешь? Жить надоело?!
Предатель?! Киммериец подавился ругательством. Только этого еще не хватало! Ну, теперь они точно пропали… А тот затараторил:
— Господин Тусцелла, я не виноват! Но это очень важно! Я ни с кем не мог передать такую весть!
— Говори.
— Там, на постоялом дворе у Хромого… Женщина…
— Женщина?! — Тусцелла был взбешен. — Да ты издеваешься надо мной? Какая еще женщина?!
— Выдает себя за аквилонку. Говорит, будто хочет продать какие-то драгоценности…
— Ну и что? — Тусцелла окончательно потерял терпение. — Я уже знаю про эту бабу, Хромой донес. Магрин вечером пойдет ее прощупать. И ты только ради этого явился? Да я тебя…
— Нет, нет, Тусцелла, погоди! Она никакая не аквилонка! Я слышал, Гарбо говорил… Это сама графиня Лигейя!
Наступило молчание. Очень долгое молчание.
— Г-графиня? Сама графиня Лигейя? — Уродливая физиономия «черного барона» вытянулась от изумления, и глаза сверкнули яростной алчностью. — Ты уверен? А Гарбо-то откуда узнал?
— Понятия не имею, господин. Я только подслушал, что он говорил с Барбом. Он точно сказал, что это она и есть!
— Клянусь Белом! Чтобы сама затворница-графиня выбралась из своего замка… Но зачем?
— Хромой говорил, она хочет продать какое-то ожерелье, — вступил в разговор Магрин. — Может,
