— Хосин… Наримена.
Я протянул ей руку. Как бы не увидев ее, она перегнулась через стол и поцеловала меня в губы.
— Предпочитаю так, — сказала она, сияя улыбкой.
Красивым движением головы она отбросила назад волосы. Взяла прядь волос и медленно пропустила ее между пальцами.
— Слушай, я тебя так люблю, — сказал майор.
— Я тоже, милый.
— Наримена, я тут объяснял Хосину…
Майор подыскивал слова.
— Вот что. Я пытался убедить его работать со мной. Кстати, подойди-ка.
Наримена поднялась и села ко мне на колени. Обвила рукой мои плечи. Ощущение ее тела на моем пробегало по мне, как электрический ток. Ее волосы источали аромат амбры. Ее грудь прижималась к моей щеке.
— Вот так лучше, — сказал Смард. — Я тебя лучше вижу.
Она возвышалась над толстячком-майором.
— Твои желания — закон.
Наримена пальчиком постучала по моему носу и стряхнула свои волосы на мое лицо. Она прошептала:
— Ты плохо ведешь себя с майором.
Ее рука скользнула ко мне между ног. Я вздрогнул.
— Ты тверд, мой мальчик, — шепнула она.
Наримена продолжала вполголоса говорить со мной, одновременно лаская мой член.
— Я был прав, — взвизгнул майор. — Он бесчувственный, этот юноша. Айсберг. Я предложил ему славу. Он отмел ее. Вот так.
Он провел рукой по столу.
— Всех их взять за яйца, — сказал он, сжимая кулак.
Язык Наримены играл с моим.
— Покупать и продавать их каждый день. (Теперь он мне тыкал!) Ничегошеньки ты не смыслишь, иначе уцепился бы за такую возможность.
Майор говорил громко, вперившись в пустоту. Он изображал театр — когда актеры, еще стоя в кулисах, обращаются к публике, которая их не видит.
— И этот никчемный журналист.
Он имел в виду Хамида Кайма.
— Писать статьи. Что это ему даст? Эх! Схлопочет он себе пулю в лоб, вот и все. Гадкое будет зрелище, это я тебе обещаю.
Наримена тяжело дышала. Крупные капли катились по ее бокам и бедрам.
— Идеалисты! Они-то и есть зло. Невинность становится преступлением. Взгляните на них! — Он ткнул пальцем в сторону танцующих. — Их режут, а они пляшут. Помереть со смеху! На чьей стороне правда? Она там, где ясный взгляд. Чтобы выиграть наверняка, в этом мире прежде всего нужно уметь точно оценивать ставки. Слушай. Вот это место. Этот ад, если тебе так больше нравится. Один генерал выстроил его на самом высоком из циртийских холмов. Подонки всегда сидят наверху. Чтобы искупить вину, подземные застенки не нужны. В подвалах пытают — признаю. Пытают все больше и больше. Городу надо отрыгивать. Здесь поднимают дух. Здесь разводят гнусность, что то же самое. Этот генерал, один из моих друзей, строил притон на государственные средства, от фундамента до кровли. Налогоплательщики дали больше всех, если не сказать все. Когда дело было сделано и этот храм вознесся над морем, он его перепродал, а разницу положил в карман. Инвестиционная стратегия генерала народной армии, гениальное мошенничество, шедевр. Теперь представь себе десять генералов, сто генералов, прокручивающих подобные операции со всей здешней землей, извлекая из нее выгоду, а потом продавая, и ты поймешь, что истинное зло прячется за жестоким невежеством этих нищих. Пусть себе танцуют!
Майор Смард в упоении смотрел на танцующих.
Наримена встала, позвала меня за собой изящным движением руки. Сам не знаю, почему я пошел за ней. Я уже не помнил, зачем явился сюда. Вероятно, из любопытства. А еще из-за гордыни. Я понял, что майор Смард предлагал мне вступить в ряды тайной полиции. Он не хотел возиться ни с Рашидом Хшишой, ни с его приятелем. Они были маргиналами и для спецслужб не представляли никакого интереса. Мурад слишком благожелательно слушал Хамида Кайма. Я же, напротив, мог стать избранным. Отклоняя это предложение, я испытывал чувство ни с чем не сравнимого превосходства. Я человек доброй воли. Я купался в самодовольстве. Есть еще одно объяснение. Тяга к познанию.
Запретный плод. Ради этого следовало познать рай. Невозможно. Поэтому я решил, что чувство вины терзает меня из-за истории Кайма — его рассказ преследовал меня, точно проклятье, — и бросился на танцпол.
Оказавшись среди танцующих, я потерял из виду майора Смарда. Вероятно, он что-то проповедовал темноте. Мужчины и женщины разного возраста волнообразно раскачивались под осатанелую музыку. Десятка два скользких от пота тел отделяли меня от Наримены. В пульсирующем свете стробоскопов она казалась формой без очертаний. Ее черные как смоль волосы то вспыхивали на секунду, то снова гасли. Резко очерченное лицо появлялось из тени, чтобы тут же исчезнуть. Я направился к ней. Люди препятствовали моему движению. Они образовали цепь, чьи накрепко спаянные звенья никак не хотели ослабевать. Продираясь боком, работая локтями, я добрался до нее. Оказавшись рядом, я сказал ей комплимент по поводу ее чувственной походки. Она слегка улыбнулась мне, ее тело свело судорогой, голова запрокинулась, по груди пробежали спазмы. Все взгляды устремились на нас. Я обнял ее. Ее бедра терлись о мои. Ее нежный живот обжег меня. Обхватив ладонями ее талию, я позабыл, что привело меня сюда. Забыл майора Смарда и то, как он предлагал мне власть и славу. Забыл мрак Цирты и жизнь Хамида Кайма, Я забыл даже тело Наримены.
Какой-то мужчина положил ладонь мне на плечо. Он хотел потанцевать с Нарименой. Музыка еще не кончилась, и я отказался. Его рука тряхнула меня за плечо. Я схватил ее и резко рванул вверх, выкручивая запястье. Из его кармана возник нож. Длинное лезвие блестело в темноте. Свет скользил по стали, падал на пол, рисовал широкие цветные круги. Рука поднялась, кончик лезвия рассек воздух. Увернувшись, я локтем остановил движение ножа. От удивления незнакомец разинул рот. Воспользовавшись его замешательством, я ударил его ногой в живот. Он упал в язык света. Я нанес второй удар. Рот у него раскрылся во второй раз, и его вырвало на паркет. Красный круг вырос под неподвижным телом. Кровь. Наримена закричала. Отовсюду повыскакивали ножи. Ко мне подступало море серебра, его сверкающая пена грозила унести меня. Я отступил; волна спала. В суматохе я краем глаза увидел майора со стаканом в руке; он внимательно смотрел на нас. Наримена куда-то исчезла. Музыка сгустилась. Звуки лупили по
