тех, что не сразу бросаются в глаза, – возразила она.
– Мэдлин, не вбивай эти мысли в голову мальчику.
Она прикусила губу, ее глаза наполнились болью.
– Тебе этого не понять!
– С чего ты взяла? Позволь уж мне решать.
– Мне ты такой возможности в свое время не дал, – возмущенно ответила Мэдлин. – Я хорошая мать, Меррик, и знаю своего сына. Я всю свою жизнь посвятила ему. И вижу, что дело плохо и становится еще хуже.
– Прости. Ты права. Я едва знаком с мальчиком. Расскажи, что тебя беспокоит.
Упрямая решимость ее взгляда сменилась неуверенностью.
– Просто у Джеффа богатое воображение. Иногда он говорит странности. – Мэдлин побледнела. – И страдает от приступов меланхолии, часто очень жестоких. Вот почему мы вернулись в Лондон. Я приехала сюда не затем, чтобы ссориться с тобой, Меррик. Я никогда не думала, что мы когда-нибудь встретимся. Мне нужно было найти помощь для сына, но… но в этом я потерпела неудачу.
Меррик стиснул зубы. Более неподходящего момента для боли в бедренном суставе трудно было подобрать. Но боковые па в вальсе сделали свое черное дело. Бедро жгло огнем. Мэдлин заметила заминку.
– Меррик, – резко спросила она, – что случилось?
– Мне нужно остановиться, – сквозь зубы выговорил он, хотя слова были уже излишни.
Взяв Мэдлин под руку, Меррик отвел ее в сторону.
– Нам надо поговорить наедине. Но не в бальном зале.
Она согласилась. Наверное, потому что была в крайнем отчаянии.
– В желтой гостиной?
Меррик прикрыл глаза от очередного приступа боли и покачал головой:
– Только не по лестнице.
Кивнув, Мэдлин вышла из зала. Меррик последовал за ней, стараясь не хромать. За лестницей была маленькая дверь. Мэдлин распахнула ее. Комната походила на кладовую. Вдоль двух стен стояли буфеты, а посередине простой стол и четыре крепких стула. Окон не было. На столе в подсвечнике горели свечи, а на стойке стояла уже вымытая и вытертая посуда.
Мэдлин отодвинула два стула.
– Думаю, тебе лучше сесть.
Меррик не спорил. Опершись на стол ладонью, он опустился на стул. Облегчение наступило немедленно. Мэдлин повернула в замке ключ, потом села рядом. Они сидели лицом к лицу. В узкой комнате их колени почти соприкасались.
– Нога меня редко подводит, – извиняясь, сказал он. – Но иногда так прихватывает, что сил нет.
– Ты нечасто танцуешь. – Это был не вопрос, а утверждение.
– Это заметно? – мрачно улыбнулся Меррик. – Почти никогда. Мой образ жизни этого не требует.
Мэдлин печально смотрела на него..
– Какая у тебя жизнь, Меррик? Прости, не могу удержаться от любопытства.
Он немного помолчал.
– Такая, к какой я всегда стремился, – наконец ответил он. – Жизнь, полная работы и исполнения своего долга, а не светских увеселений. Они случаются крайне редко.
– Понятно. – Мэдлин замолчала, надеясь, что он продолжит, но этого не произошло.
Нервно оглядевшись, она сжала руки на коленях.
– Наверное, нам не следовало сюда приходить.
– Мы уже не невинные крошки, Мэдлин, – заметил Меррик. – И потом, что могут сделать, если нас застанут? Заставят пожениться?
У нее вырвался безрадостный смешок. В маленькой комнате повисла тяжелая тишина.
– Ты хотел спросить о Джеффе, – наконец заговорила Мэдлин. – Прости, я была резка, но сказала тебе все, что знаю. Я думаю, чем скорее мы уедем из Лондона, тем лучше ему будет. Наверное, ему полезнее жить в тихой провинции.
– Что ты имела в виду, когда сказала «меланхолия»? – мягко поинтересовался Меррик. – В определенном возрасте мальчики часто страдают от перепадов настроения, ты ведь знаешь.
Мэдлин не уклонялась от его взгляда. Ее глаза были широко распахнуты и смотрели простодушно.
– Я знаю это, Меррик. Но его печаль выходит за обычные рамки. Это трудно объяснить. Кажется, он считает себя виноватым. Иногда – во всем на свете.
Меррик молча барабанил пальцами по столу.
– Приведи пример, – наконец сказал он. Мэдлин отвела взгляд.
– Ну… хотя бы этот несчастный мистер Чатли, – сказала она. – Джефф вбил себе в голову, что каким-то образом виноват в его смерти.
– Господи! – воскликнул Меррик. – А он-то здесь при чем? Если уж на то пошло, Джефф спас меня от пули.
– Именно это я пытаюсь ему втолковать, – согласилась Мэдлин. – Но он и слушать ничего не хочет и твердит, что чувствует свою ответственность. Я знаю, как работает его мысль. Я много раз это видела. И он… он плачет. Часто, хотя и пытается скрыть это. Ты знаешь, Меррик, как унизительно плакать для двенадцатилетнего мальчика? Эта слабость его убивает.
Меррик ничего не сказал. Он хорошо знал, каково плакать двадцатидвухлетнему мужчине. И не спешил бы позорить бедного Джеффа. Мальчик скоро узнает, что слезы не приносят успокоения и облегчения.
– Он… он по кому-нибудь тоскует? – спросил Меррик. – По отцу, например?
Поколебавшись, Мэдлин покачала головой. Светлый локон выбился из прически и скользнул по ее плечу.
– Они были не слишком близки, – сказала она, все еще сжимая руки на коленях. – Мой покойный муж целиком отдавался своим изысканиям. Джефф и его сводный брат Алвин обожали друг друга, но и в Йоркшире приступы меланхолии повторялись. Первые признаки болезни появились в Италии, когда он был еще маленьким мальчиком. Я всегда знала, что Джефф… другой. Я думала… надеялась, что с возрастом это пройдет. Но увы, стало только хуже.
Меррик был в замешательстве. Он ей верил. Мэдлин могла избаловать мальчика, но то, что она рассказывала, на изнеженность не спишешь.
– Джефф не произвел на меня впечатления чересчур эмоционального ребенка, – заметил Меррик.
Но что он знал? За свои тридцать пять лет он не имел дела с детьми.
– Так что он сказал девочке?
Мэдлин слабо пожала плечами.
– Право, это пустяки, – ответила она. – Думаю, он хотел ее… подразнить. Они раскладывали карты, и Джефф сболтнул что-то о том, что ее отец… умер. Я уверена, он хотел пошутить, но на этот раз шутка не удалась. Он с тех пор очень расстроен.
– Дети порой делают странные заявления, – сказал Меррик. – Мы с Аласдэром частенько мололи всякую чушь, находя свои высказывания очень забавными, а наша мать не видела в них ничего смешного.
Нога перестала ныть, но в сердце поселилась странная боль. Меррик сочувствовал Мэдлин. Несмотря на тяжесть минувших лет, на то, что она бросила его, казалось, он больше не мог держать на нее зла. И уж конечно, не желал бед мальчику. Джефф ему очень понравился. У них были одинаковые интересы. Прежде он никогда не находил детей привлекательными.
Меррик взял руки Мэдлин в свои и подался вперед.
– Мне очень жаль, Мэдди, – сказал он. – Я никогда не пожелаю тебе зла. Было время, когда я думал, что меня это утешит. Но теперь, увидев тебя, я не нахожу в этом никакой радости. И не знаю, как помочь мальчику. Если ты что-нибудь придумаешь… дай мне знать.
– Ничего я не придумала, – печально сказала Мэдлин. – Джефф – не твоя забота.
Меррик сдержанно улыбнулся:
– Все равно, если что, только скажи.
Мэдлин сжала губы, стараясь не расплакаться. У Меррика сердце разрывалось. Пора выбираться отсюда, из этой крошечной комнаты, пока он не совершил какую-нибудь непоправимую глупость. Если Джефф не его забота, то, видит Бог, Мэдлин – тем более. Меррик встал, все еще держа ее за руки, и потянул за собой.
– Думаю, мне пора возвращаться домой, Меррик, – сказала она. – Я найду Хелен и извинюсь.
– Я тоже долго не задержусь. Мне здесь нечего делать.
Он снова сжал ее руки и отпустил их. Мэдлин пошла по узкому проходу между буфетами. Меррик бездумно тронул ее за плечо.
Она встретилась с ним глазами. Время на мгновение замерло… и пошло вспять. Меррик как-то ухитрился обрести голос.
– Мэдди, я… – Он замолк, покачал головой и начал с начала. – Мэдди, лучше бы ты не возвращалась.
Она смотрела на него, подавленная и ужасно одинокая. Огоньки свечей золотили фарфоровую белизну ее кожи.
– Я… лучше бы мне сегодня не видеть твоей доброты, – уныло ответила Мэдлин. – Почему-то… почему-то издали тебя легче ненавидеть, Меррик.
– Черт побери! – пробормотал он.
Странная мысль вдруг промелькнула в его голове: пусть весь мир разлетится на куски, лишь бы прекратить эту муку. Бесхитростный взгляд Мэдлин не отрывался от его лица.
– Господи, что мы натворили, Меррик.
Помимо своей воли он шагнул ближе. В крохотной комнате их разделяли считанные сантиметры. В ее широко распахнутых глазах были боль, сожаление и что-то еще, чего он не мог назвать. К своему ужасу, Меррик почувствовал, что снова хочет поцеловать Мэдлин, и понимал, что она не будет сопротивляться.
Господи, как скверно, как жестоко воспользоваться ее горем. Но Меррик никогда не отличался гуманностью. Он провел по ее лицу рукой в нежной голодной ласке. Мэдлин опустила ресницы. Издав слабый стон, она отвернулась.
– Не надо, – прошептала она, касаясь губами его ладони. – Ох, Меррик, пожалуйста.
Что, пожалуйста? Меррик знал, что пожалеет об этом. Но его терзало острое желание узнать, каково прикоснуться к ней снова. Боль, обида, вожделение уже охватили его, побеждая здравомыслие. Подчинившись им, он наклонился и мягко коснулся губами ее рта.
Это все равно что опрокинуть масляную лампу на угасающие угли. Пламя вспыхнуло, разгораясь и поглощая их обоих. Ее нежный рот, казалось, припух от его поцелуев.
Его губы и руки были жадными и настойчивыми. У
