злобой. — Он злой. И потом, у меня будет ребенок от возлюбленного. Я сказала об этом мужу, а он, дурак, не верит.
— Я не знал… — стуча зубами, тихо промолвил Хайн. — Не знал, что с ней уже так… Ох, все потеряно! И нечего на что-то еще надеяться…
У него вырвался жалобный стон, и тотчас лицо его исказила ненависть:
— Но как она вас раскусила! Как осудила!..
Я пробормотал, что просто неразумно принимать всерьез слова больной, и мы стали слушать дальше.
— Недавно — помните? — медленно начал Мильде. — Я доказал вам, что ребенок ваш — от законного супруга.
— Что вы мне толкуете! — рассердилась Соня. — Неужели вы такой отсталый! Никакой врач в мире не может по чистой совести с уверенностью утверждать… Что вы обо мне знаете? В лучшем случае только то, что я сама вам сказала.
— Это так, — быстро согласился Мильде. — Простите, если я утверждал нечто такое, чего не могу доказать. Просто я предполагал, что вы были мужу верной женой. Не сердитесь, если я ошибся. Я не собираюсь вас недооценивать.
— Вот именно! — ликующе воскликнула Соня. — Я часто встречалась с моим возлюбленным. Возможностей-то было много! Мужа целыми днями нет дома…
— Это верно, я понимаю, — перебил ее Мильде, видя, что она намерена рассказать ему подробности своих мнимых измен. — Пока оставим это. Видите ли, я хочу предложить вам одно интересное дело. Вот вы говорите, что невидимый дядя дома, я же утверждаю обратное. Когда мнения расходятся, люди спорят или заключают пари. Так вот, я хочу побиться с вами об заклад. Хотите? Заключим шуточное пари по всем правилам! Я говорю — его здесь нет, а вы — что он тут.
— Нет, — жестко ответила Соня. — Не надо пари. Вы всегда были добры ко мне. Не хочу, чтоб вы проиграли.
— Ну, пожалуйста! — ласково уговаривал ее доктор. — Посмотрим!
Она опять отказалась. Тогда Мильде стал добиваться, чтоб она открыла, по крайней мере, какие признаки убеждают ее в присутствии Невидимого.
— Я вас не выдам, честное слово! — пообещал он. — Вы не представляете, до чего это мне интересно!
Она рассказала ему то, что мы уже давно знали: она слышит, как дядя Кирилл ходит по дому, а из кладовки исчезает съестное. И хотя по утрам кровать его всегда застлана, все равно он наверняка спит там. А кровать застилает сам — Соня узнала его руку! Один раз она даже ощутила его дыхание на своей щеке…
— Так, так, — кивал доктор, — верю вам, милостивая пани, но мы, доктора, такой противный, упрямый народ… Верим — и все-таки требуем все новых и новых доказательств. На вашем месте я бы, например, все-таки написал в клинику.
— А они не скажут правды! — хихикнула Соня. — Им стыдно, что он от них убежал!
— Тогда, — осмотрительно заметил врач, — если б я захотел узнать всю правду, как оно в обычае у врачей, мне оставалось бы только убедиться собственными глазами. Будь я на вашем месте, я бы сам съездил в клинику!
Логический вывод, столь тщательно подготовленный Мильде, пропал впустую. Ох, что тут началось! Соня впала в истерику, как в тот раз, когда ей сказали, что у нее будет ребенок. Как она неистовствовала, господи на небеси! Хайн метнулся к двери, как и в тот раз, — как же, его овечку обидели! — и мне пришлось изо всех сил удерживать его за полу халата. Но из-за чего же эти вопли и рыдания?
— Знаю я, чего вы хотите! — кричала Соня. — Знаю, что вы задумали! Думаете, я сумасшедшая u хотите отправить меня в сумасшедший дом, как дядю Кирилла! Знаю! Вот так же папа увез бабушку! Наврал ей что-то… Потому-то и вы уговариваете меня ехать! Хотите, чтоб меня там заперли, чтоб я уже никогда не вернулась домой! Конечно, в этом замешан Петр… Он страшный человек! Он на все способен. Хочет избавиться от меня! А я знаю, что сделаю: позову на помощь дядю, он меня в обиду не даст… Дядя Кирилл! Дя-дя Кирилл!!
— Ни с места! — резко бросил я Хайну. — Вам там нечего делать.
— Я знаю, — лепетал он, — но я хочу быть с ней… Мое место с ней.
И внезапно, словно в каком-то озарении, он воскликнул:
— Когда я буду с ней — никто меня от нее не выманит!
Я задумался над его словами и нашел эту мысль выгодной для себя.
— Как знать, может, вы даже гордитесь тем, что вам удалось довести ее до такого состояния, — с горечью сказал Хайн. — Вы, возможно, воображаете, что она так вас любила…
— Этого я не думаю! — возмутился я. — И она не была бы в таком состоянии, если б больше доверяла мне!
— Вам, конечно, не понять, каково отцу слышать все это. Вы спокойны и рассудительны. А я сходил с ума от горя, когда умерла моя жена…
— Соня не умирает, она только больна!
— Не завидую я вам, человек без сердца! Вы бесконечно нищи по сравнению со мной, несмотря на мнимое преимущество вашего хладнокровия!
— Я не теряю надежды, — заносчиво возразил я. — Этого вы не можете отрицать. А здесь скорее поможет тот, кто надеется!
Доктор вышел к нам, когда мы меньше всего ожидали.
— Пойдемте, — торопливо сказал он. — Она теперь плачет. Дадим ей выплакаться. Пошлем к ней эту вашу Кати, а сами сойдем вниз. Там и поговорим.
Сказать Хайну, что я не теряю надежды, было с моей стороны поистине шуткой висельника. Разговор Сони с доктором начисто развеял последние летучие остатки моей надежды. Я уже не обманывал себя, я знал — моя семейная жизнь разбита самым гнусным образом. Не так-то легко было примириться с этим, но что мне оставалось другого? Можно сказать, я уже справился с этой болью. Да мне и помогли справиться! Едва увидели, что я повержен, — на меня набросились, как разоренные кредиторы… Не удивительно, что я ожесточился. Если что и рухнуло безвозвратно, то прежде всего мое собственное счастье. Может быть, мне следовало отчитаться перед кем-то в моих поступках? Защищаться? — Они бы все равно не поняли. Такие люди, как я, одиноки и в радости и в горе. Я никогда не строил себе иллюзий насчет этого дома. Я был здесь одинок с той самой минуты, как вошел в него. Но только теперь одиночество мое стало полным. Из подозрений, с какими на меня смотрели с самого начала, родилась явная враждебность. А у меня не было оснований платить хлебом за камень. Лучше самому быть несправедливым, чем страдать от несправедливости других.
Я равнодушно слушал объяснения Мильде насчет Сониной болезни — и даже не пытался скрыть своего равнодушия. Что нового мог я узнать? Я все знал наперед. Мне было не до притворства. Мысли мои полны были собственной важной проблемой, о которой я не решался заговорить с врачом в атмосфере, зараженной горем тестя и мстительностью тетки. С какими перспективами вступит в жизнь мое дитя? Я сонно смотрел на старуху, восседавшую в своем кресле, на тестя, скорчившегося на оттоманке. Доктор то и дело рассеянно протирал платком свое пенсне, озирая слушателей подслеповатыми глазами. Я терпеливо выжидал момент, когда получу возможность задать свой вопрос.
Мильде, разумеется, говорил с профессиональным оптимизмом, хотя сам не мог верить своим словам. Он утверждал, что непосредственной причиной заболевания явилось недавнее нервное потрясение, осложненное беременностью. Он допускал, что какое-то влияние оказали давние страхи больной, уходящие корнями в пору ее детства и нашедшие благоприятную почву в слишком ранимой совести п богатом воображении. Он произнес слова
— Время будет работать на нас — или против нас. По мере приближения родов болезнь или будет находить все больше почвы для себя — или ее изгонит интерес к ребенку. Если победит мать, мрак рассеется, а с ним — и Невидимый.
