— Мне тоже не хочется вас видеть сегодня. Давайте встретимся завтра вечером. Впрочем, сделаем так. В двадцать одни час войдете в камеру хранения железнодорожного вокзала и откроете автоматический шкаф. В шкафу лежит портфель с личными вещами и ваш гонорар. Он в коробке из-под конфет «Ассорти», Коробку возьмите себе, а на ее место положите… Ну вы сами знаете, что необходимо туда положить. Портфель оставьте в шкафу. Закройте его тем же цифровым кодом. Номер шкафа я сообщу вам завтра ровно в двенадцать часов. Действуйте как предложено. И тогда у вас будет премиленький фокстерьер. Ждите моего звонка, Святой.
В этот же день состоялся еще один разговор.
— Это Крутихинское сельпо?
— Оно самое.
— Здравствуйте. С вами говорят из облпотребсоюза. У вас находится корреспондент из Москвы? Тогда пригласите его к телефону.
— Сейчас позовем, он во дворе, с народом беседует. Маша, быстрее за корреспондентом! Скажи, из области требуют!
Позвали корреспондента.
— Слушаю! — крикнул он в трубку. — Да, это я, Малахов Сергей Сергеевич.
— Извините за беспокойство. Здравствуйте. Это вас из области, из потребсоюза, тревожат. Из города Каменогорска. Кулик моя фамилия, понимаете? Ку-лик…
— Я понял. Слушаю вас, товарищ Кулик.
— Из редакции вашего журнала звонили, просили узнать, в каком вы сейчас селе. Они хотят связаться с вами. Как в Москву-то, к вам в редакцию, позвонить?
— Беспокоятся, значит, товарищи? Это хорошо! Запишите редакционный телефон. Сто двадцать девять… Вы записываете?
— Записываю, записываю, товарищ Малахов…
— Пятьдесят восемь — шестьдесят пять. Записали?
— Пятьдесят восемь — шестьдесят пять. Записал. Спасибо! В пятницу думаете быть в городе?
— Видимо, в пятницу.
— Вот и хорошо. Успеем повидаться, товарищ Малахов.
— До свидания, товарищ Кулик.
Когда Андрей Иванович узнал, что состоится один из конкурсных концертов рубежанской художественной самодеятельности, он попросил Королева достать пригласительный билет.
— Только один? — спросил улыбаясь Вадим Николаевич.
— Можно и два, — ответил Гуков. — Второй — Васе Мелешину.
— Ну-ну! — протянул Королев. — Всего лишь… А я уж, было дело, собирался взять тебя на крючок и начать шантажировать угрозой рассказать кое-что Зое Васильевне.
— Без пользы, — сказал Андрей Иванович. — Зоя Васильевна верит только мне, и никому больше.
— Тогда тебе легче. А моя благоверная нет-нет да и нахмурит брови, когда задержу взгляд на ком- нибудь на курорте или в гостях. Хотя где уж мне в стрекозлы писаться!… Четыре невесты растут. Скоро дедом буду.
— Ладно, дед, перестань плакаться. Ты, верно, забыл, что я тебя и молодым, неженатым помню. Значит, на вечер я загляну.
— С Васей?
— С Васей. Именно с ним.
— Ну хорошо, с концертом ясно. Чем закончился твой разговор со Щербаковым по поводу письма этой Соха Ромовой к Ирине Вагай?
— Этот второй кончик начали распутывать еще в Москве, до нашего сигнала о содержании письма. Помнишь, как Соха пишет Ирине про некоего Кэйта? С полускрытым намеком пишет. «Видела нашего вездесущего и неунывающего Кэйта. Что-то на этот раз он забыл передать тебе свои приветы, или, точнее, поклоны, в его стиле а-ля рюсс. А наш красавчик Серж будет скоро лауреатом. Не промахнулась ли ты, голуба, сменяв кукушку на ястреба?» Но мы и без письма, по московским каналам, знали о том, что Ирина Вагай еще в годы студенчества была связана с господином Кэйтом. Как связана? Товарищ Щербаков дал команду выяснить это с максимальной точностью. И тогда на дачу к Ромовым отправился сотрудник. Кое-что визит его прояснил. Одновременно этим Кэйтом занялись и с другой стороны. Но уцепиться за что-нибудь пока не удалось. Господин Кэйт — стреляный гусь. За здорово живешь его не прихватишь… Опять же пользуется дипломатическим иммунитетом. Все, что мы имеем против Кэйта, носит косвенный характер, увы… Так что до поры до времени он может резвиться, этот «вездесущий и неунывающий Кэйт».
В конце первого отделения концерта из-за портьеры боковой двери, на которую нет-нет да и посматривал Андрей Иванович, выглянул Вася Мелешин. Поймав взгляд Гукова, он кивнул и скрылся. Гуков досидел на концерте до перерыва. Потом он прошел в буфет. Когда прозвенел третий звонок, Андрея Ивановича в зале не было. Он вышел в вестибюль и боковым коридором свернул в служебные помещения. Перед неплотно закрытой дверью с табличкой: «Народный театр» Гуков остановился. Из комнаты слышались голоса. Андрей Иванович тронул дверь, она начала открываться, и вошел. В большой, увешанной портретами театральных корифеев комнате находились двое мужчин. Они сидели у круглого стола спиной к Гукову и громко разговаривали. Собственно, говорил один из них. Он наседал на собеседника, горячо убеждал его, но тот, им был инженер Муратов, односложно отказывая и покачивал головой.
Несколько минут Андрей Иванович не обнаруживал своего присутствия и сумел понять, что речь идет об участии Михаила Сергеевича в конкурсном спектакле. Он должен был состояться завтра. Но Муратов отказывался играть на сцене, не объясняя, впрочем, по каким мотивам он это делает.
Гуков кашлянул, но люди не заметили. Тогда он прошел вперед и сказал:
— Здравствуйте.
Инженер Муратов увидел Андрея Ивановича и, побледнев, поднялся со стула. Его собеседник сделал строгое лицо и спросил:
— Что вам угодно, гражданин?
— Интересуюсь вашим народным театром. Михаил Сергеевич, не затруднитесь представить меня.
Муратов покраснел и сказал:
— Знакомьтесь. Это Леонид Васильевич Ковров, наш, так сказать, профсоюзный опекун. А это… — Тут он запнулся, догадываясь, что Гуков попросил представить вовсе не в подлинном его качестве, и Андрей Иванович пришел ему на помощь.
— Гуков. Из областного управления, — сказал он, протягивая Коврову руку.
Какое управление он представляет, Андрей Иванович уточнять не стал, а Леонид Васильевич и не допытывался.
— Очень рад, — сказал он. — Так я пойду, извините… Мне к членам жюри необходимо пройти. А вы, Михаил Сергеевич, уж не подводите. Очень надеюсь на ваш патриотизм и доброе сердце.
Ковров кивнул им обоим и вышел.
Некоторое время Гуков и Муратов молча смотрели друг на друга. Андрей Иванович широко улыбнулся и жестом пригласил Муратова присесть.
— Покурим? — сказал он. — И поговорим по душам…
— Допрос в непринужденных условиях? — спросил инженер. — Так сказать, на нейтральной полосе?
— И никакой не допрос, — возразил Гуков, усаживаясь к столу и доставая сигареты, которыми запасся заранее. — Вы что же, Михаил Сергеевич, отказываете людям нашей профессии в праве обычного общения?
Муратов пожал плечами.
— Нет, почему же, — сказал он, доставая сигарету из протянутой ему Андреем Ивановичем пачки. — Я бы сказал, что мне простому смертному, даже интересно было бы пообщаться с вами, если б моя скромная
