Ведено имелась свои бумагопрядильная фабрика, только меньшего размера, и принадлежала она акушинцу по имени Али–беи. Он сделал машины собственноручно. Шамиль подтвердил слова Мухам–меда–Шеффи. Еще он сказал, что бывал на своих военных заводах, интересовался там прежде всего содержанием солдат и тем, не обижает ли их кто?нибудь.
Обычно лето вся семья имама, в том числе и женщины, проводила на даче. В середине лета 1861 года Шамиль, Кази–Магомед, Абдурахман, Абдурахим и А. И. Руновский ездили в Петербург. Выехав из Москвы на поезде в 8 часов утра, они через 20 часов прибыли в столицу России. Их встречал полковник Богуславский и Мухаммед–Шеффи. Приезжих в каретах отвезли в гостиницу на Знаменской улице. На другой день, также по железной дороге, их отправили в Царское село. Остановились во дворце; там состоялась встреча с царем Александром II, затем с князем А. И. Барятинским. Посетили Петергоф, Кронштадт. Осматривали военные корабли, видели «огромный молот в тысячу пудов весом», постояли у памятника Петру Г. В Петербург вернулись на пароходе. Здесь посетили стекольный завод, зверинец, монетный двор. Астрономы Пулковской обсерватории пригласили к себе Шамиля. Он искренне удивлялся, что, глядя в астрономическую трубу, можно было видеть звезды не ночью, как он привык, а средь бела дня!
Через пять лет, в октябре 1866 года, их снова пригласили в Петербург. 28 октября присутствовали на бракосочетании Александра III. В 1868 году Шамиль, Кази–Магомед и новый офицер–переводчик Онуфриев ездили в Москву на рвидание с князем Барятинским. Жили в гостинице Кокорева. 6 июня фельдмаршал принял их. На следующий день все вместе ездили в село Отрада Серпуховского уезда, где проживала сестра Барятинского графиня Орлова–Давыдова. После двух дней отдыха Шамиль и его спутники возвратились на свою дачу в село Лихуни близ Калуги.
СОЛДАТЫ ШАМИЛЯ
Зять Шамиля Абдурахман сообщал: «Высоко ценя знания ремесел, Шамиль сам лично испытывал беглых и пленных, к чему кто способен, и потом уже определял кого кузнецом, кого артиллеристом или механиком, более смышленым и надежным доверял даже заведование пороховыми заводами, шорнями, ремонтом конницы и прочее. Таких набралось у нас достаточно. Из них Шамиль образовал даже целое селение рядом с Ведено»[92],
Шамиль не только строго придерживался обычаев и традиций, принятых на войне, но и проявлял к офицерам противной стороны крайнюю терпимость, а о солдатах, перешедших на его сторону, — братскую заботу, требуя того же от своих подчиненных. Вождь горцев хорошо понимал, что русские солдаты всего– навсего исполнители чужой, злой воли, что ни один из них не отправился бы добровольно за тысячу верст на Кавказ добывать своей кровью новые земли и новых крепостных для царя и помещиков России.
Русский солдат, несший службу в Дагестане, был человеком необыкновенным. Он — плотник и маляр, кашевар и пастух. Царский солдат возводил сторожевые башни, крепостные стены в горах и мосты через пропасти. Он строил казармы и склады, туннели и дома для господ офицеров: «Солдат, — как писал Павленко, — добывал соль у Петровска, нефть у Дербента и каменный уголь на Турчидаге. Своими руками он построил на скалах и заоблачных перевалах Кавказского хребта более 3 тысяч километров дорог». Он чистил обувь и стирал белье офицерам, готовил еду и чай, ухаживал, как няня, за ранеными и нес 120 километров от Кумуха до Темир–Хан–Шуры на своих плечах умирающего генерала М. З. Аргутинского– Долгорукова. Он задыхался, идя в атаку, или на марше под палящими лучами солнца, мерз на снежных вершинах, пил сырую воду, ел зеленые фрукты, болел холерой, тифом, малярией, страдал цингой, паршой, его мучили вши и блохи, а более всего — начальство, начиная от унтеров и кончая генералами. Солдат ходил в экспедиции, рубил лес, бросался врукопашную и очень часто «за веру, царя и отечество» умирал на дне какого?нибудь ущелья или падал зарубленный на тесной улочке горного аула.
Но из многотысячной безропотной массы солдат находились такие, которые не выдерживали тягот службы и убегали к Шамилю. Убегали не только русские солдаты, но и поляки и представители других народностей, несшие воинскую повинность в царской армии.
Во многих дагестанских аулах можно было видеть беглых солдат. Декабрист Александр Бестужев– Марлинский, четыре года служивший в Дагестане, написал очерк «Рассказ офицера, бывшего в плену у горцев». В нем рассказывается, как однажды на Койсубулинский (Гимринский) хребет поднялся офицер. Его сопровождало несколько человек казаков и местных жителей. Офицеру захотелось с вершины хребта посмотреть на другую сторону, где находились земли Шамиля. И вдруг как из?под земли появились мюриды, раздалось несколько выстрелов, кто?то оказался убитым, а офицер захваченным в плен. Его привезли в Гимры. «Привели толмача, русского человека лет 50, с сединой в подстриженной бороде, — писал Бестужев–Марлинский, — он обнял меня, боязливо ободрил словом… и сам с каким?то умилением слушал мои приветы».
В 1842 году пленного князя Илико Орбелиани и его товарищей вели из Кумуха в Ведено?. Очередной отдых был дан в одном из аулов Ахваха, в часе ходьбы от Караты. К князю подошла женщина, грузинка из кахетинской деревни Артана, много лет назад увезенная в горы. 15 лет она жила с беглым русским солдатом. В тот же вечер к Орбелиани явился еще один человек. История последнего оказалась еще более необыкновенной. Он бежал из отряда генерала Зубова, когда тот приходил в город Дербент в 1796 году. С тех пор как он покинул солдатские ряды, прошло 45 лет. Он сжился с горцами, изучил их язык, женился на горянке, и она подарила ему нескольких детей.
В 1840 году Шамиль писал наибам в категорической форме: «Знайте, что те, которые перебежали к нам от русских, являются верными нам, и вы тоже поверьте им. Эти люди являются нашими чистосердечными друзьями… Создавайте им все условия и возможности к жизни»[93] .
Солдаты уходили от своих, забыв Бога и царя, и встречали у горцев хороший прием и братские отношения.
Мы имеем возможность цитировать «Весьма секретный рапорт», составленный 9 января 1842 года, когда бегство нижних чинов начинало приобретать угрожающие размеры. Начальник левого фланга Кавказской линии генерал–майор Ольшевский доносил генерал–лейтенанту Граббе: «Вашему превосходительству известно, что до сих пор наши военные дезертиры считались у чеченцев ясырами и принуждены были исполнять самые трудные работы. Каждый военный дезертир составлял собственность чеченца, которым был пойман. Ныне Шамиль изменил этот обычай и постановил давать свободу всем военным дезертирам. Он собрал уже 80 человек беглецов, из коих некоторых, если они находились у сильных людей, купил, а остальных людей насильно отобрал. Шамиль
составил при себе из этих людей стражу, дал им оружие и отвел им землю в Даргах для поселения, но, пока они выстроят себе дома, Шамиль дозволил им жить у кунаков.
Дурное обращение чеченцев с нашими военными дезертирами, — сообщал далее Ольшевский, — удерживало многих неблагонадежных солдат… от побегов, но если теперь они узнают, что Шамиль дает дезертирам, то я боюсь, что побеги увеличатся». Далее Ольшевский дает следующий совет Граббе: «Если мои опасения окажутся справедливыми, то я полагал бы для удержания солдат от побега первых пойманных дезертиров расстрелять….[94]' Невзирая на эту крайность, царские солдаты переходили на сторону горцев или во время боя оказывали только видимое сопротивление.
3 сентября 1843 года Шамиль взял укрепление Балаханы и пленных. На следующий день имам оставил при себе горнистов, барабанщиков и мастеровых. Других переправил в свою резиденцию — Дарго.
Читателю, вероятно, интересно будет знать, что 5 сентября во время атаки Шамилем Моксохской башни среди его мюридов находились и русские солдаты, сдавшиеся 3 сентября в Балаханах. Увидев их, гарнизон Моксоха решил сложить оружие. 8 сентября к укреплению Ахалчи подошел Хаджи–Мурат, имея с собой крупный отряд горцев. Наиб Шамиля послал для переговоров своего переводчика — беглого солдата. Очень скоро явился комендант гарнизона прапорщик Залетов для свидания с Хаджи–Муратом. После недолгих переговоров он повел горцев к Ахалчи и уговорил солдат сложить оружие. Но справедливости ради здесь же надо оговориться, что когда тот же Залетов 10 сентября подошел к Гоцатлин–скому редуту и также стал уговаривать русских сдаться горцам без боя, то командовавший редутом капитан Кузьменко не только
