Этот полет также предполагалось сохранить в секрете, но гестапо опять отправило уведомление. Увидев встречающие его толпы, Гитлер закипел от ярости и приказал немедленно лететь в Фюрт, где мы приземлились на бывшем военном аэродроме. Гитлер арендовал машину и на ней поехал на похороны вместе со своим ближайшим окружением.
Несомненно, осторожность Гитлера основывалась на постоянных опасениях за свою жизнь. Он чувствовал себя гораздо защищенней в воздухе, чем на поезде, где обеспечить безопасность гораздо труднее. Например, если требовалось совершить путешествие на поезде из Берлина в Мюнхен, то об этом, так или иначе, ставились в известность около пяти тысяч совершенно разных людей, включая сигнальщиков на разъездах. Поэтому осуществить покушение с использованием мины нажимного действия было не так уж и трудно. Гитлер менял свои маршруты внезапно, неожиданно и без всяких предварительных уведомлений. Используя подобную тактику, он старался обезопасить себя. Я приезжал в аэропорт за полчаса до вылета, но поскольку я часто летал с министрами и другими лицами, которых приказывал доставить Гитлер, то был единственным человеком, который достоверно знал, будет ли на этот раз на борту самолета он сам, или же это будет кто-то другой.
Поскольку для обеспечения безопасности полетов я должен был внимательно изучать сводки погоды, то постоянно запрашивал их у метеорологов всей страны, а не только из какого-нибудь определенного региона и ни в коем случае не конкретно по намеченному маршруту. Также для обеспечения безопасности я смог зарезервировать бортовой номер D-2600, хотя в то время уже действовала международная буквенная система. Чтобы получить эту привилегию, потребовалась долгая борьба с министерством авиации. Наличие такого номера давало ту выгоду, что самолет Гитлера сразу же узнавали во всех аэропортах рейха, будь то в Мюнхене, Кёнигсберге или Эссене. Мы всегда имели преимущество, когда запрашивали прогнозы погоды или пеленги. Если было необходимо совершить посадку в тумане и мы находились в воздухе вместе с другими самолетами, нам предоставлялось преимущество, тогда как другие аэропланы кружили, ожидая разрешения. А такое могло продолжаться до сорока пяти минут.
Мой общий налет – один миллион километров
К сентябрю 1933 года я в общей сложности налетал один миллион километров. То есть получается, что я двадцать пять раз обогнул земной шар по экватору. И я принимал поздравления по этому поводу с определенной долей удовлетворения. Опять я получил многочисленные почетные дары. «Люфтханза» наградила меня золотой стрелкой компаса, а «Юнкерс» прислал мне золотые карманные часы. Но больше всего я был рад фотографии с подписью самого Иммельманна, военного летчика времен мировой войны. Моя мать прислала ее с просьбой, чтобы я повесил ее в своем D-2600, который носил имя Иммельманна. Эта фотография была заключена в серебряную рамку и висела на почетном месте прямо перед креслом Гитлера.
Завязли в грязи, несмотря на предварительное уведомление
В начале ноября Гитлер выразил желание полететь в Эльбинг. Я знал, что имевшийся там аэродром во время дождя становится слишком топким, так что существовала опасность того, что самолет завязнет в грязи, а затем не сможет подняться в воздух. Поэтому я попросил директора «Люфтханзы» Вернера в Берлине выяснить у Оппермана, возглавлявшего Германское воздухоплавательное общество, возможно ли вообще совершить посадку в Эльбинге. Условия посадки апробировали на «Юнкерсе» А-20, частном самолете, который специально отправили в Эльбинг, чтобы испытать качество летного поля и определить, соответствует ли оно необходимым условиям. Более того, я направил запрос, чтобы приготовили сигнальные огни на случай ночной посадки, короче, постарался сделать все, что возможно, чтобы полет прошел нормально.
Итак, 5 ноября мы вылетели в Эльбинг. Уже в ходе посадки я заметил, что самолет начал тонуть в грязи. Даже еще не остановившись, он крепко завяз в болоте. Несмотря на то что самолет имел три двигателя, их мощности оказалось недостаточно, чтобы сдвинуть его с места. Гитлер вынужден был выбраться наружу и пешком отправиться к зданию аэропорта. Туда за ним прислали машину, которая и доставила его в город, где он решил выступить с речью.
Я прочно застрял и наорал на Оппермана, что все мои телефонные звонки и запросы я, видимо, обращал к птичкам божьим, поскольку сижу по колено в грязи. Поскольку двигатели не могли сдвинуть самолет, принесли длинные веревки, которые привязали к шасси, и только благодаря усилиям целой команды в 150 человек его удалось сдвинуть с места. Они медленно тащили самолет вперед, до самого конца летной полосы, но взлет с такого вязкого грунта исключался. Я приказал им принести доски, чтобы подложить их под колеса. Затем мы вытащили из самолета все, что только можно. Даже запас горючего сократили до минимума, его оставили ровно столько, чтобы хватило на короткий перелет. Шины с колес также сняли, поскольку они стали пробуксовывать после того, как самолет утонул в грязи. Затем я сообщил Гитлеру, что он не сможет вылететь с этого аэропорта и должен ехать в Данциг, где я его и заберу.
Теперь надо было быть исключительно внимательным! Во время разбега самолета по доскам существовала опасность, что одна из них может подскочить и повредить пропеллер. Но для облегченного самолета потребовался сравнительно короткий разбег. Все прошло хорошо. Из Данцига я доставил Гитлера обратно в Берлин. Оттуда на следующий день мы отправились в Мариенбург. Там Гитлер посетил престарелого фельдмаршала фон Гинденбурга, который жил на государственной даче Нойдек. Когда Гитлер бывал в этой части страны, он обычно останавливался ночевать у семейства Финкенштайнов и не приезжал в аэропорт раньше утра.
Из Мариенбурга он хотел лететь в Киль, чтобы там принять участие в съезде. Погода была исключительно неблагоприятной. Вылет перенесли на более раннее время, поскольку мы опасались, что сильный встречный ветер замедлит нашу скорость и мы можем опоздать. В 11.45 мы поднялись в воздух из Мариенбурга. Сразу после Данцига нам пришлось лететь вслепую более сотни километров по польскому коридору в сторону Балтийского моря. Далее от Руггенвальда мы летели над поверхностью воды, после чего достигли Свинемюнде. С этой точки и вплоть до Киля мы снова летели вслепую, полагаясь только на пеленги.
Пеленги, пеленги…
Согласно первому пеленгу, полученному по пути в Свинемюнде, мы находились в 13 километрах к северо-северо-востоку от Деммина. Курс на Киль казался правильным. Согласно следующим пеленгам, мы находились в 3 километрах к востоку-юго-востоку от Варнемюнде и в 25 километрах к юго-востоку от Ольденбурга. Это подтверждало, что я проложил правильный курс к Килю. Я сбросил газ и снизился примерно на тысячу метров, до высоты около 300 метров над уровнем моря, чтобы сориентироваться по приметам на земле при подлете к Килю. Через семнадцать минут, согласно пеленгам, мы должны были находиться в 11 километрах к югу от Любека. Значит, я летел на юг. Но поскольку я не менял свой курс, получалось, что пеленг неверен. Поэтому я попросил своего радиста Леци немедленно запросить другой сигнал. Согласно следующему пеленгу, мы находились в 21 километре к северо-востоку от Гамбурга. На основании этого я пришел к выводу, что пеленги из Ольденбурга ошибочны и на самом деле мы находимся к югу от Киля.
Поэтому я изменил курс на 340 градусов к северу. Согласно следующим пеленгам, мы находились в 12 километрах к северо-востоку от Травемюнде. Курс на Киль составлял 312 градусов. Тогда я сильно разозлился. «На станции, должно быть, все сошли с ума, – сказал я Леци. – Мы найдем путь сами». Я снизился до 200 метров и теперь мог видеть землю. Однако, чтобы видеть то, что находится впереди, я вынужден был опуститься до 50 метров. Насколько хватало глаз, вокруг вода, вода и ничего, кроме воды. И вновь я изменил курс самолета, направив его на юго-запад, надеясь увидеть землю. Однако и через десять минут не было ни малейшего намека на землю. Теперь я направился на юг. Гитлер прошел в кабину пилота и спросил, где мы находимся. Мне пришлось объяснить, что наземная станция, должно быть, дала нам ложные пеленги, но в данный момент мы не можем находиться слишком далеко от пункта назначения. Поскольку мы пребывали в пути уже четыре часа, Гитлер пришел в ярость. Мы могли проскочить узкий полуостров, на котором располагался Киль, и теперь опять летели над Северным морем.
В конце концов мы заметили землю. На противоположной стороне бухты виднелись очертания большого города. Когда Гитлер спросил меня, что это за город, я не смог ему ответить. Поскольку у меня не было никакого желания зацепиться за фабричную трубу или за шпиль собора на такой низкой высоте, я весь сосредоточился на управлении самолетом и не мог развернуть карту. Кроме того, ею трудно было пользоваться для ориентации по земле, поскольку ее масштаб был 1:1 000 000. Я решил прибегнуть к
