еще в театральные мастерские, у меня там платье готово к примерке. Как ты думаешь, с моим ростом длинное платье пойдет?
— На фотографиях Эдит Пиаф крошечного роста, а в длинных платьях.
— Кто это — Эдит Пиаф?
— Французская знаменитая певица. Мы с таким количеством дел и за весь день не управимся.
— Ерунда. Схватим такси.
— Неудобно, подумают, что мы богачки.
— В Москве богач не богач — а марку держи.
— Может, все-таки хоть что-нибудь на завтра отложим? У нас всего три дня до первого тура осталось?
— Ну и зануда ты! И в кого такая? Отец, вроде, нормальный мужик. В мать, что ли? Неудивительно, что он от нее сбежал.
— У нас никто ни от кого не сбегал. Там все сложнее.
— Вот и я говорю. До чего неподходящие люди женятся — просто ужас! Скажем: он — моложавый, подтянутый, творческий человек, а она — толстая некультурная баба, с пережженными перекисью волосами. Как они могут годами жить вместе?
— Кто это толстая баба?
— Ты ее не знаешь. Я эту зиму работала с выездным ансамблем. Руководитель — мужик современный: сам музыку сочиняет, стихи.
— Это муж некультурной бабы?
— Между руководителем ансамбля и солисткой, сама понимаешь, всегда что-то есть. Но у нас все было по-другому. Красиво, с ухаживанием, как я люблю. Представляешь, он мне в каком-то обшарпанном городишке среди зимы достал букет роз. И ящик шампанского ансамблю. У местных шары на лоб.
— Прямо столичные артисты.
— Вот именно. Ну, там все хорошо было, а как сюда приехали — понеслось… Она оборвала все телефоны в Москонцерте, в студии, дома. Я снимала комнату у бывшей учительницы, так она, представляешь, звонила ей среди ночи и обзывала матом.
— Кошмар
— Теперь грозится плеснуть мне в глаза серной кислотой.
— Нужно в милицию сообщить.
— Какая милиция?! У нас тут никаких прав. Без прописки живем.
— Неля, ваш голос — это богатство от бога. Вам нужно сейчас все бросить: фестиваль, ансамбль, чужого мужа и начать серьезно учиться.
— Ты совсем не понимаешь жизни.
— Понимаю. Только я понимаю другую жизнь.
— Другой не бывает. Ну ладно, что там такое Пушкин понаписал? Какие темы сочинений по нему бывают?
Нет, не слышит меня Неля. Смотрит как сквозь стеклянную стену на мои шевелящиеся губы и не понимает ни слова. Никудышный из меня учитель. Как к ней пробиться? Как удержать от разбазаривания себя? Жалко ведь, если такой голос пропадет.
— Зайчонок, ты спишь? Ну, ты и сильна спать! Я уже все магазины успел обегать. Смотри, какие шампиньоны достал. В Ленинграде разве такое купишь?! Оцени хозяйским глазом: мясо для отбивных, салат свежайший, как с рынка. Жаль, к чаю ничего оригинального не было. Пришлось купить пирожных.
— Отличные пирожные. Только по какому поводу все это?
— Давай, мартышка, вставай. У нас сегодня трудный день. Я пригласил к обеду знакомую редакторшу. Она дама светская, в лучших ресторанах едала, так что нам с тобой никак нельзя ударить в грязь лицом.
Пока я на репетиции, тебе тут придется одной разворачиваться. Смотри, мясо не пережарь, его лучше подать с кровью, чем пересушить. Салат не кромсай по-мещански, как делает твоя мать, а залей сметаной прямо целые листы. Масло на грибы не экономь, пусть прямо плавают в нем. Постарайся у соседей на глазах не очень-то маячить — все-таки не своя квартира. Я к пяти подъеду, привезу бутылочку хорошего вина. Ну, будь здоров, Иван Петров.
РЕДА— АКТОРША… видно, она папе не просто так. Чашки!!! Точно. Когда я только приехала сюда, на всех трех чашках был след от губной помады. Его без соды было не оттереть. Ну-ка, посмотрим бокалы, я их не мыла, значит, на них должен остаться след. Ага. Вот на этой кромке помада! Может, это всего лишь папины студийки приходили? А шпильки?!! Точно. Две шпильки в верхнем ящике письменного стола. Такие носят только дамы папиного возраста. Интересно, она красивее мамы? Галина сказала, что женщины в Москве самые красивые. Неправда, они просто больше пользуются косметикой. И вообще, они развратнее.
Ой! Расшерлок-холмсилась, а как я со званым обедом справлюсь? Мисок-плошек никаких, сковорода только одна, соседи косятся, а главное — скатерти нет. Чем прикроешь заляпанный чернилами письменный стол?
А? Шампиньоны, я кого спрашиваю? Жарить-то вас как? Как обыкновенные моховики и маслята или по-французски? Молчите? Ладно, почистим вас как сыроежки, жалуйтесь потом в парижскую королевскую кухню. Та-ак, а вас, кровавые отбивные, чем прикажите отбивать? Молотка, даже самого завалящего нет. Придется вам терпеть удары по спине ручкой ножа. И не шипите, пожалуйста, на сковородке, не брызгайтесь в глаза. Неудовольствие будете проявлять, когда вас станут есть и критиковать.
Охо— хонюшки, хороша Москва -столица нашей родины, да не для всех. Тут с моим ленинградским ростом хоть на цыпочки встань — до кремлевских стандартов все равно не дотянешь. Так что и пыжиться нечего.
— А мясо-то, дружок, ты тово-с, пережарила.
Я уж при редакторше не хотел тебя позорить. Но на будущее тебе бы надо поучиться. Вот только у кого? Мать твоя не сильна в этом, а тут в Москве дамы о-о-о какие кулинарки! Вот мы поедем на дачу к одному писателю, да ты его должна помнить — Сиверский, он к нам в Ленинград приезжал! Вот посмотришь, как его жена нас принимать будет. Наблюдай и на ус наматывай
— Пап, может, я лучше с Нелей позанимаюсь?
— Глупости. Нечего тебе дичиться. Ты же интеллигентная девочка, тебе необходимо наблюдать творческих людей в их естественной обстановке, запоминать их разговоры, дышать с ними одним воздухом. Из одних книг всего этого не почерпнешь.
— Я даже не знаю, что мне надеть.
— Надень костюм, который я тебе купил, в нем ты не будешь выглядеть мещанкой. И поторапливайся, пожалуйста. В двенадцать у меня репетиция с акробатом, а в пять нас уже ждут в Переделкино.
— Ой, В Переделкино? Где дачи всех великих писателей?
— Ну, Сиверского рано называть «великим», но он молодец, жить умеет.
Та— ак, хочешь -не хочешь, а придется сыграть роль столичной львицы. Справлюсь? В конце концов, кто тут дочь циркача? Та-ак, плечи развернуть, походка деловитая, движения напористые. На витрины ноль внимания. В метро на указатели не смотреть. В вагоне раскрыть брошюру об итальянском кино и читать с таким видом, будто только что вернулась из Канн. По эскалатору подняться немного пешком, будто ты безумно занятой человек, а те, кто стоят — бездельники и зеваки.
— Ты что, голуба, вышагиваешь как журавль? На часы смотри, время поджимает.
Вот тебе и «омосквичилась». Ладно, посижу немного в темном зале, посмотрю, как папа репетирует.
— Нет, нет, Геннадий! Я же вам показывал! Каждый жест должен быть акцентирован. Это не пустое комикование, а детское любопытство, интерес к мелочи. Вы натыкаетесь на шест — бац! Боль. Обида. Оглядываете его — ого! Высокий. А что если… Подпрыгиваете — хоп! И вы уже наверху. Зритель своим глазам не верит: надо же, недотепа, а такое отчубучил!
