вспомни, спиной вспомни леденящую кожу ее черного дивана. Мурашки от надвигающихся чудищ — шкафов. Крохотный островок света от настольной лампы, задавленный темнотой. Зловещие рожи в мутном трюмо.
Я бы на ее месте свернулась клубком, жевала сухой кофе и ждала, когда, наконец, пройдут бессмысленные годы детства. Ася была не такой, она не ждала счастливого будущего. Она кусалась и царапалась, как зверек, который за дешево не отдаст свою жизнь. И смеялась над теми, кто лез к ней со своей жалостью.
Вспомнила? То-то же. А то, подумаешь, два-три клопа промаршировали через ее комнату! Что сразу в крик? Нужно шевелить мозгами, а не слезы по промокашке размазывать.
Вот они идут рядами топ-топ, как римские легионеры, форсируют любые преграды: раз-два. Стоп! А плавать они умеют? Нет. Клопы — твари сухопутные. Значит, нужно ножки раскладушки поставить в корыта с водой. Раз-два, левой, раз-два левой! Но у меня только одно корыто. А у раскладушки три ноги, значит, нужно три корыта! На месте стой, раз-два! Где взять еще два? Купить? Просить у бабушки мамины деньги, а потом окажется, что клопы очень даже любят купаться? Одолжить одно у Ксении и еще одно у Елены Яковлевны для эксперимента? Представляю, как они после этого начнут ко мне лезть. Клопы после соседей покажутся божьими тварями.
НАПЛЕВАТЬ! Даешь корытную флотилию против вражеских полчищ!
— Ты чего, уставилась в одну точку и улыбаешься? Физичка на тебя уже третий раз посмотрела. Сейчас влепит пару.
— Думаю о роли корыта в борьбе человечества за независимость.
— Ты хочешь сказать за чистоту?
— Нет. За человеческое достоинство.
— И какова эта роль?
— Не столь велика, как об этом пишут в учебниках. Корыто и даже два корыта ничего не дадут без силы духа и находчивости.
— КВНа насмотрелась?
— Угу.
— Слушай, ты мне своим корытом напомнила. Меня мать уже который день просит постирать в прачечной белье. Да мне ее и самой жалко — кормит, обстирывает двух великовозрастных лодырей: моего папочку и братика! Но как подумаю, сколько простыней жмыхать в лохани!
— Вы еще стираете в дворовых прачечных, в деревянных огромных лоханях?
— А вы?
— Нашу прачечную давно снесли.
— Давай после уроков пойдем к тебе заниматься. А то у меня с математикой — завал, с физикой — завал и вообще…
ОГО!
Кло— опы! Кру-угом! Ксения с мужиком -напра-аво! «Техникумовский» — нале-ево! Ровняйсь! Смирна-а! К нам гостья пожаловала!
Проходи, Нинок, не стесняйся. На стены прошу не смотреть, это подтеки от кипятка, которым я шпарила клопов. Нет, нет! на диван не садись, он весь обсыпан дустом. К тахте не подходи, будешь чихать. Вот сюда на стул, пожалуйста. Если за стенкой раздастся грохот — не вскакивай, это у Ксении ежедневное жонглирование мебелью. Что? Кто визжит, как недорезанный поросенок? Не бойся, это Елена Яковлевна гонит из дома техникумовского мужа. Нет-нет, ничего с ним не будет: погуляет, вечером вернется.
Итак, что у нас на повестке дня? Тригонометрические функции? Замечательно. С них и начнем.
— Нин, ты себе не представляешь, у меня дома просто лазарет: бабушка — на диване, мама — на тахте, отец — на раскладушке. Грипп. Я целый день мотаюсь между кухней и аптекой, так что заниматься там совершенно невозможно. Давай лучше пойдем в Выборгскую библиотеку, там есть читальный зал — тихий, уютный. Прекрасно можно делать уроки.
— Не-а, я в библиотеке не привыкла. Отвлекаюсь.
Странно, а я привыкла. Раньше в Выборгском для меня был только большущий зал, куда нас пионеров приводили со знаменами приветствовать гостей. Потом киношка — неудобная, хуже, чем в «1 Мае». Потом местом, куда нельзя, но очень тянуло: рядом с домом Пшеничного. Теперь после ремонта Выборгский стал гостеприимным: расставил кресла, диваны — поджидает, не заглянет ли кто посидеть в чистоте, почитать, поболтать. Даже жалко вечером уходить от него в сырость, бесприютность.
Какая осень в этом году промозглая. Или ноябрь в Ленинграде можно считать зимой? Сейчас пронесусь пулей через темный двор, влечу на второй этаж и захлопну за собой двери квартиры: «чик-трак»! И мокрые черные щупальца улицы не смогут до меня дотянуться! Только бы соседи уже разошлись по своим телевизорам.
— Ты, того самого, чо разбегалась? У-у, егоза на тонких ножках. Небось, того самого, некому за тобой приглядывать, вот и носишься.
— Здравствуйте.
— Замерзла? И погреть, того самого, некому. Лопаточки торчат остренькие, как у пичужки.
— Разрешите, пожалуйста, на кухню пройти, чайник поставить.
— Чайку, это, того самого, хорошо. Я сам люблю, когда с холоду. У-у, нецелованная, небось, с мальцом каким простояла, что так дрожишь?
— Нет, из библиотеки шла.
— Я сам, того самого, люблю, когда пугливенькие. Чо, чо упархиваешь? А чайник?
Все. Не пойду больше на кухню. Пусть чайник хоть распаяется. Заберусь под все пальто и буду греться. А вдруг этот «техникумовский» ко мне ночью, когда все уснут, прокрадется? Дверь ведь теперь не запирается? Может, придвинуть стол к двери. Нет, лучше диван, он тяжелее. Ну-ка, бегемотище, хочешь покататься? Раз-два взяли! Не сдвинуть. Значит, все-таки стол, а на него взгромоздить стулья. Если он их и отодвинет, так хоть с грохотом.
Ну и комната! Кошмар! Как в такой можно жить?
Суд совести.
Суд должен рассмотреть следующий вопрос: считать ли семнадцатилетнего человека, не сумевшего самостоятельно справиться с трудностями жизни и вызвавшего на помощь бабушку, трусом и дезертиром.
Простите, а чья совесть судит? Как чья? Моя. Нормальная, закопченная, как ленинградский снег, совесть.
Ну что ж, вопрос требует всестороннего рассмотрения.
Первое. Приходится с прискорбием признать, что Ася в моем положении продержалась в десять раз дольше, чем я.
Второе. Бабушка, перейдя ко мне жить, в два счета разделалась с тем, что для меня оказалось непреодолимой трудностью: с соседями и с клопами.
Третье. На уроках больше не мечтаю о счастливых ночных плаваньях на раскладушке, погрузившей ножки в три корыта. А занимаюсь.
Вывод. Постыдное наслаждение такими благами цивилизации, как одеяло, подушка, простыня, перевесило стремление к самостоятельности.
Прошу высказаться свидетелей. Начнем с девушки с несколько всклокоченными волосами.
Первое чудо — освобождение от клопового ига свершилось прямо у меня на глазах: пришли две женщины в белых халатах, опрыскали комнату. Остались лишь вылинявшие подтеки на обоях — следы легендарных времен, когда клопиные орды штурмовали крепостные стены, и их головы поливались крутым кипятком.
