говорят. Но хитро. Как в игре: да и нет не говорить, черное и белое не выбирать, а про красное и не вспоминать!
— Вы поедете на бал?
— Обязательно.
— А какого цвета у вас будет платье?
— Серо-буро-малинового.
— Мам, я еще никогда на «Москвиче» не ездила!
— Меня дорога беспокоит, снег только что стаял — все, наверно, развезло.
— Ничего, мы тогда через кладбище поедем. Покойников ведь как-то возят, не складывают же их у магазина до лета?
— Бог знает, что ты говоришь. Одевайся скорее. И причешись. Дед терпеть не может нерях.
Конечно, не может. Потому что его тетя Влада целыми днями за каждой пылинкой с метелочкой из перьев гоняется. Если нашу пыль такой метелочкой убирать, понадобятся десять теть Влад. Ботинки у меня какие расхлябанные, грязные — даже не поймешь, какого они цвета. А у деда ботинки как зеркало. Он их каждый день двумя щетками и бархоткой чистит. Надо же — каждый день. И бархоткой. Это уже немножечко богатство.
— Мам, а торт кому? Тете Владе?
— Конечно.
— Она сама торты печет.
— В гости не принято ходить с пустыми руками.
Баба Маня умеет только пирожки печь. И то потом у нее неделю спину «как собаки грызут». А тетя Влада всегда готовит что-то такое, чего я ни у кого не видела. Это потому что она — «гордая полячка». И еще у нее есть два страшных секрета, про которые не принято говорить. У нее отец был польский помещик. И она верит в бога. Даже не в простого, а католического.
— Мам, а тетя Влада любит торты?
— Тетя Влада любит, когда люди соблюдают приличия.
— Ага, это похоже на «во всем должен быть порядок» Антонины Ивановны.
— Ты наблюдательная мышка, они действительно чем-то похожи.
— Только не комнатами. У дедушки такое красивое продолговатое окно и все-все в цветах. Ни у кого такого нет.
— Это эркер называется. Напрасно он в нем так много курит. Это ни его легким, ни цветам не полезно.
— Мам, а какого цвета у него «Москвич»?
— Кажется темно— синего. Он будущей весной собирается в отставку. Обещал взять нас с тобой и через всю Россию отправиться на юг.
— Путешествовать по всем городам на машине! Это же сказка, которая никогда не сбывается!
Ой, какой «Москвич» вблизи красивый. Будто его дедушка натер бархоткой для ботинок. Ручку даже трогать страшно — вдруг сломается.
Как такую дорогую машину пускать по нашему шоссе? Там и грузовики-то с трудом скачут. Того и гляди — либо кузов, либо колеса отвалятся.
— Ну, бригада имени 25 Октября, в путь готова?
— Готова!
— Тогда грузи Владины бутерброды и — поехали! Нам надо к восьми вернуться, потому что сегодня по телевизору балет.
— Ой, балет! Мам, можно я у дедушки останусь на воскресенье?
— Ладно, там видно будет.
С шоссе дедушкин «Москвич», кажется, справляется. Трясет, конечно, на ухабах, но не скрежещет, и ничего не отваливается.
— Спишь мартышка? Погляди, какие нежные почки проклюнулись.
Как можно спать, когда нужно помогать машине — гладить бока, успокаивать.
А действительно все светится золотом. Будто машина охватывает своей роскошью и небо и деревья. Только домишки не чувствуют ее красоту — остаются грязными, покосившимися, залатанными.
— Уже церковь-клуб виднеется. Скоро приедем.
Не бойся, Москвиченька, ты справишься с кладбищенской дорогой. Там не так круто, как от почты. Правда, наверно, все в ямах с водой… Вот если б ты умел встать на два колеса и бочком протиснуться между могилами. Или по воздуху перелетать через лужи. Ничего, я тебе помогу, я эту дорогу ногами хорошо знаю. Ты по песку ползи осторожненько, а по лужам вжик — на скорости. Ладно?
— Ого, как размыло вашу грунтовку! Как бы не забуксовать!
— Может, мы выйдем. Машине будет легче идти?
— Ну да! Грязь месить! Авось проскочим!
Вж— ж-ж-ж! Гуди, Москвиченька, гуди! Сильнее тяни! Ну же! Вж-ж-ж-ж!
— Все, сели!
— Господи, прямо на полпути между шоссе и домом!
— Ну-ка, бабоньки, вылезай. Подтолкни машину.
Вж— ж-ж-ж! Гуди, Москвиченька, гуди! Мы же со всех сил толкаем! Ну же! Вж-ж-ж-ж!
— Ни черта! Только перемазались.
— Придется веток наломать. Бросить под колеса.
— Как бы дождь не пошел. Что-то тучи набегают.
— За ветками! Живо!
Вж— ж-ж-ж! Ну же! Мы столько веток набросали! Вж-ж-ж-ж! Давай, Москвиченька, давай!
— Ни черта! Придется сходить на дачу за топором и строить гать как на фронте.
— Молодец дочь! Что значит военная закалка!
— Ма, я с тобой. А то тебе будет грустно одной по мокрой дороге шлепать.
— Ладно, барышни, а я еще веток поломаю и покараулю: вдруг похоронная машина объявится. Подтолкнет.
Вряд ли похороны вечером бывают. И в дождь неудобно хоронить. Хотя, наверно, весной тоже умирают. Вон сколько новых могил. Не думаю, чтоб мама боялась покойников. Она просто от холода ежится и за дедушку беспокоится.
— Мам, если даже нарубленные деревья не помогут, нужно будет подняться к церкви-клубу и пригнать грузовик. Он запросто вытянет из болота бегемота.
— Так и придется сделать. Только я думаю, отцу не надо спускаться к даче. Мокрый промозглый дом может губительно сказаться на его легких.
Что значит «губительно сказаться»? Он что, может тоже заболеть и умереть? Нет, так не бывает. Он же совсем не старый. Мы еще должны поехать на машине путешествовать по стране. Нам нужно увидеть юг, море.
— Ой, деда, сколько ты веток наломал!
— Принесли топор?
— Знаешь, папа, мы ничего рубить не будем. Ты весь мокрый и плохо дышишь. Ты сейчас садишься и греешься в машине, а я иду наверх ловить грузовик.
— О, раскомандовалась! Я, чай, старше тебя по званию.
— Меня в госпитале и генералы слушались. Садись, доча, в машину. Включите фары, чтоб вас видно было, и грейтесь.
Как хорошо ехать обратно. В машине в дождь еще уютнее, чем при солнце. Два толстых луча разметают темноту с дороги. Фары встречных машин делают страшную чужую темноту нормальной городской. Еще не поздно. Можем успеть посмотреть телевизор. Ни у кого дома нет такого телевизора. Ни у
