— Лара.
— …видите ли, Лара, бедняга царь вкладывает деньги в дочкино образование, как в дырявый кошелек.
— Почему в «дырявый»?
— Потому что никакой отдачи — не учит отца. Я, юная леди, был в восьми странах, и там любой чистильщик говорит по-английски. Вы полагаете, я хуже негра?
— Нет, конечно.
— Пап, но ведь ты так редко бываешь дома.
— И то верно. На черта попу гармонь. Заграница моя тю-тю, накрылась.
— Как это?! Почему?!
— Потому что у твоей распрекрасной бабки пышным цветом распустился писательский талант. Ее неоценимый вклад в советскую литературу в ближайшем будущем принесет ощутимые плоды.
Ой, написала! Написала все-таки, как и грозилась, в партком. Ну, кто ее просил вмешиваться? Неужели она не понимает, что чужим людям нельзя про нас ничего знать. И папа тоже — взял да и бухнул все прямо при Ларке. Да еще говорил с ней таким языком, к какому она не привыкла.
— Извините, мне уже пора. Скоро совсем стемнеет. Бабуля будет волноваться. До свидания.
— До свидания, юная леди. Очень приятно было с вами познакомиться.
Ругали, наверно, папу на парткоме. Заставляли, как меня во втором классе в заплатанном платье, стоять перед всеми. А ведь он запросто мог бы их всех высмеять: взял бы и изобразил Слона и Моську, потом алле-гоп! — кульбит вправо. Вынул огромный носовой платок, пустил два фонтана слез а-а-а, про- сти-те, тетеньки, дяденьки…больше не бу-уду! Нет, собрание — это тебе не на работе, тут должно быть все серьезно.
— Что закручинилась, дивчина? Не пропадет твой батько. Ему уже и самому наскучило тянуть цирковую лямку. Все настоятельнее зовет перышко. Пора не шутейно браться за письмо.
Может, партсобрание и вправду поймет, что папа не простой артист, что он еще и режиссер, и руководитель студии? Нельзя же из-за какой-то бабушки выгонять человека с работы.
— Ну, хватит об этом. Как, ты говоришь, фамилия твоей подружки?
— Лебедкина.
— Полагаю, не от слова «лебедь», а от чуда современной механизации — лебедки.
— Почему?
— В бедрах она, тово-с, тяжеловата.
Нехорошо так видеть людей — сразу со всеми недостатками. Это зачеркивает человека.
— Пап, Лара — самая красивая девочка в классе. Прямо как киноактриса. Даже лучше: у актрис завивка шестимесячная, а у Лары волосы сами вьются.
— Видишь ли, дочь моя, пока ты была маленькой девочкой, это даже хорошо, что ты водилась с бледными цветами петербургских дворов. Но теперь ты должна искать интеллигентных друзей.
Что значит интеллигентных? Вот у Аси, например, мама — актриса, а бросила ее. Кем ее считать? Или у Ларуси — мама бухгалтер, папа в отставке, зато у них единственных отдельная квартира. И потом, разве детей можно мерить по родителям? Вон Лара сколько прочла. И знает гораздо больше меня.
— Так, из каковских твоя «Лебедянская»? Полагаю — из купецеских. «Белолица, кругла, весела, как котенок у печки»…
— Ничего она не купчиха, у нее папа и мама в милиции работают.
— Что-о? Сдаюсь. Ни слова критики в адрес родной советской милиции. Я как Остап Бендер — чту уголовный кодекс.
Нет. Я не хочу так видеть людей, как папа. Разрезать их на куски и рассматривать все по отдельности. Это несправедливо. Особенно с близкими людьми. Мама — это просто мама, а не фигура, рост, интеллигентность. Подруга — это просто подруга, даже если она сто раз толстая. Родных и друзей любят за то, что когда ты с ними, у тебя все тело поет.
Занятия в школе еще только начались, а я уже начисто забыла про дачу. Поэтому, когда мама сказала, что мы сегодня поедем штукатурить фасад, я сначала решила, что она шутит.
— Мам, но ведь у нас песка нет.
— Я ездила на неделе и привезла машину.
— А рабочие?
— Анюта приедет с сыновьями, и обещала прихватить кого-нибудь с завода.
Опять Анюта! Прямо прилипла к нашей даче!
— Мам, ты дала ей ключ, а она взяла и сосновую лестницу финна-молчуна заляпала безобразной коричневой краской. Ну что она распоряжается?!
— Что поделаешь, крашенное дерево дольше стоит.
— Ага, а она потом все про нас бабушке рассказывает, а та в партком пишет. И вообще, эта Анюта легкого поведения!
— Что-о?! Ты соображаешь, что ты говоришь?! Человек всю жизнь работает! Двух мужей потеряла! Двух сыновей одна подняла! А ты, что ты-то сама сделала? Ты хоть копейку заработала, чтоб так высокомерно о людях судить?!
Как я могу зарабатывать деньги, если в моей возрасте никого на работу не берут? И потом, я же никогда ничего не прошу: ни пальто, ни платьев, как другие девчонки. Ем много? Можно попробовать есть в два раза меньше. Можно и совсем не есть. И вообще, что я такого неправильного про Анюту сказала? Я сама видела, как она с рабочими хихикает, как они ее за бока щиплют. Как это называется?
Та— ак, получается, если Анюта для нашей дачи нужна -так она хорошая, а я бесполезна, так я — плохая? Что ж, теперь дача сама будет ставить оценки за поведение!
— Куда это мои прекрасные дамы собрались? Никак на дачу?
— Пап, скажи маме, что уже поздно фасад штукатурить. Дождями все смоет.
— Лучше ты сама скажи отцу, что у нас в этом году истек срок сдачи дома приемной комиссии. И что теперь за каждый просроченный месяц с нас будут взимать пени.
— Ну, не думаю, чтоб с этой комиссией так уж круто обстояло дело. Вон Раскины третий год, как просрочили, — и ничего, не платят.
— У Раскиных своя голова, а у меня своя. Я не могу позволить, чтобы у меня отобрали дачу. Она мне слишком дорого стоила.
— Та-ак. А я в дачу ничего не вкладывал?! Хорошо, оставим это. Вы едете на дачу, а как же гости?
— Какие гости? Ах да, забыла…
— Ну, как же — отмечаем мое заколоченное окно в Европу.
— А ты заранее не мог предупредить? Или ты полагаешь, что уборка, продукты, готовка — все это совершается по мановению волшебной палочки?
— Может быть и «по мановению»… Квалификация шеф-повара «Астории» вас устроит?
— Вполне. Впрочем, я бы предпочла из «Европейской».
— Пожелание принято. Прошу дорогих дам не задерживаться после восьми.
Не хорошо мы сделали, что бросили папу на растерзание торжественному обеду. Как он один управится? Мы обычно целую неделю на гостей тратили: и убрать, и в Елисеевский съездить, и приготовить?…
Но дачу тоже не бросишь. Хоть она и предпочитает мне Анюту.
— Мам, ты на меня сердишься?
— Ну что ты!
— А почему молчишь всю дорогу?
— Беспокоюсь, как там рабочие? Уже начали раствор замешивать? Прокопались мы с тобой.
— А кто же им откроет?
— Анна Григорьевна.
Ага, понятно. Вот и она. Распоряжается, какие ведра брать, какие оставить, куда что носить, как
