заинтересованному обсуждению иракского и афганского вопросов. До этого у меня состоялось их подробное рассмотрение с заместителями Велаяти – Махмудом Ваэзи (по Кувейту и Ираку) и с Боруджерди (по Афганистану).
Выше я уже говорил о тяжелейшей ирако-иранской войне 1980 – 1988 годов. Она завершилась прекращением огня, вслед за которым наступил период, который лучше всего характеризовался словами «ни мира, ни войны». Обе стороны продолжали держать друг против друга крупные вооруженные силы. И так было в течение двух лет, но вот в 1990 году Багдад, готовясь разделаться с Кувейтом и желая обезопасить себя с иранского угла, вступил с Тегераном в переговоры о мире. Саддам Хусейн заявил о готовности вывести иракские войска с тех участков иранской территории, где они еще находились, освободить иранских военнопленных и вернуться к ирано-иракскому соглашению 1975 года относительно границы между двумя странами. Для иракского руководства это был, бесспорно, трудный шаг: ведь фактически признавалось, что кровавая восьмилетняя война с Ираном, стоившая Ираку полмиллиона человеческих жертв, велась зря; все возвращалось в прежнее состояние, то есть к Алжирскому соглашению 1975 года, установившему границу по тальвегу Шатт – аль – Араба.
Когда иракская инициатива стала достоянием гласности, перед нами встал вопрос, как к ней отнестись. Я выступил за то, чтобы публично приветствовать этот шаг. Эдуард Амвросиевич со мной согласился, и 15 августа было опубликовано заявление представителя МИД СССР, где говорилось, что «независимо от того, как объясняется это решение, главное, по мнению советской стороны, состоит в том, что если инициатива будет реализована, то тем самым будет положен конец серьезному источнику напряженности в районе Персидского залива, который и без того перенасыщен конфликтами. Открываются перспективы выполнения такого важного документа Совета Безопасности ООН, каким является резолюция 598. Советский Союз, как известно, последовательно прилагал большие усилия к тому, чтобы преодолеть ирано-иракский конфликт… В Советском Союзе надеются, что с достижением ирано-иракского урегулирования возникнут предпосылки для продвижения в сторону установления стабильности в зоне Персидского залива».9
И вот месяц спустя я обсуждаю в Тегеране ирано-иракские отношения и их перспективы. Из слов собеседников следовало, что работа по мирному урегулированию с Ираком началась 3 – 4 месяца назад и что в результате обмена посланиями между президентами и контактов в Женеве между спецпредставителями двух стран переговорный процесс достиг вполне обнадеживающей фазы, когда совершенно неожиданно для Тегерана Ирак вторгся в Кувейт. Иран первым из государств Залива отреагировал на это событие заявлением, в котором осудил агрессию и потребовал вывода иракских войск из Кувейта. Вместе с тем в Тегеране решили не прерывать переговоров по урегулированию, понимая, как я полагаю, что теперь Ираку просто некуда деваться и он станет еще податливее. Итог оказался вполне положительным для Ирана.
Иранцы мне заявили, что они отделяют нормализацию своих двусторонних отношений с Ираком от кувейтского кризиса и что они прямо сказали иракцам, что нормализация не приведет к смягчению позиции Ирана в отношении агрессии против Кувейта. На мое замечание, что оккупация Кувейта и его присоединение к Ираку – это крупная стратегическая ошибка Багдада, иранцы ответили сходной оценкой, отметив, что Багдад не рассчитывал на столь единодушную реакцию мирового сообщества, надеялся придать конфликту внутриарабский «семейный» характер и с помощью политических маневров удержать захваченное. Вторая серьезная ошибка, считали иранцы, состояла в том, что, столкнувшись с решительным противодействием, Багдад не смягчил позицию, а, напротив, пошел на эскалацию кризиса. По словам собеседников, посетившие Тегеран представители Иордании, ООП, Алжира и Йемена в один голос убеждали их выступить в поддержку Ирака, на что им давался ответ, что с Ираком будут поддерживаться нормальные отношения, но в игру, обреченную на провал, Тегеран вступать не будет. Иранцы заверяли, что введенные Советом Безопасности санкции против Ирака они будут безоговорочно и строго соблюдать. Мне также интересно было узнать, что посетившим Тегеран министрам иностранных дел Кувейта, ОАЭ и Омана, которые добивались того, чтобы Иран пошел дальше соблюдения санкций, было сказано, что Иран не намерен материально ввязываться в конфликт.
Иранцы считали, что серьезно рассчитывать на арабскую инициативу нельзя, что Ирак просто пытается выиграть время, дать кризисной ситуации состариться, довести ее до состояния, в котором уже многие годы находится арабо-израильский конфликт. Выяснилось, что посетивший Тегеран Тарик Азиз держал себя так же, как и в Москве, то есть не проявил ни малейших признаков гибкости, и это иранцев беспокоит, так как перерастания конфронтации в стадию вооруженной борьбы они не хотят. Наращивание военного присутствия США в зоне Залива их сильно тревожило, и они винили в этом неразумную политику Багдада.
Как и мы, иранцы считали, что ключ к преодолению конфликта – в руках Багдада, причем, если он сам примет решение об уходе из Кувейта, то может выйти из кризиса без потерь. Если же время будет упущено и главное решение будет приниматься другими, то последствия для Ирака будут тяжелыми.
Здесь мы подошли к одному из главных моментов нашей беседы. Я услышал от иранцев, что ни свержения режима Саддама Хусейна, ни изменения политической географии Ирака в Тегеране в этой ситуации не хотят. Более того, для Ирана это было бы неприемлемо. Одновременно я почувствовал настороженность по поводу того, не вынашивает ли Турция каких-либо планов по расчленению Ирака. Со своей стороны я сказал, что мы хотим, чтобы после завершения кризиса наши отношения с Ираком были полностью восстановлены, что в СССР осуждают действия Саддама Хусейна, требуют ухода из Кувейта, но не стремятся к изменению режима в Ираке. Мы не признаем никаких насильственных изменений в политической географии региона, в том числе в части, касающейся территории Ирака. Территориальная целостность Ирака должна быть сохранена.
Любопытным был еще такой момент. Когда я сказал, что чем дольше затягивается конфликт, тем труднее Саддаму Хусейну будет отступать, Велаяти внес такое уточнение: знание психологии и характера Саддама Хусейна говорит о том, что бывают ситуации, когда в своих действиях он доходит до какой-то критической точки, а потом неожиданно для всех способен сделать поворот на 180 градусов. Не исключено, что такой поворот может произойти и на этот раз, когда он почувствует, что внешнее давление на него становится невыносимым.
Понимая, что в сложившихся условиях Багдад может внимательнее обычного прислушиваться к Тегерану, я по ходу бесед выделял как бы курсивом некоторые мысли. Например, говоря, что в Хельсинки мы выиграли время для мирного решения, я подчеркивал, что это не более чем отсрочка, поскольку Буш не может и не станет долго держать американские войска в зоне Залива. Он должен их либо выводить, либо пускать в ход. А чтобы вывести, нужно наладить мирный процесс, чему препятствует жесткая, вызывающая позиция Багдада.
Я говорил, что размышляя над вариантами политического решения, мы исходим из того, что главной предпосылкой должно быть согласие Багдада на уход из Кувейта и освобождение заложников. В этом случае США и их союзники могли бы отказаться от идеи военного удара по Ираку. За этим могли бы последовать соответствующие шаги США и Совета Безопасности. Другими словами, в беседах с иранцами я проигрывал примерно тот же сценарий, который неделей раньше был детально изложен М.С.Горбачевым президенту США. Иранцы реагировали вполне позитивно. Все упиралось, однако, в позицию Багдада, что и я, и мои иранские собеседники отлично сознавали.
Условились, что между Москвой и Тегераном должен быть постоянный контакт, что будем обмениваться информацией и консультироваться тем более, что по многим аспектам ситуации в Заливе, как выяснилось, у нас одинаковые или близкие позиции.
В Тегеране у меня состоялась еще встреча с министром экономики и финансов Ирана М.Нурбахшем, которая была посвящена исключительно двусторонним советско-иранским отношениям. Все мои беседы проходили с участием нашего посла в Иране В.В. Гудева и сопровождавшего меня начальника Управления стран Среднего Востока МИД СССР Ю.К.Алексеева. Первый был по своей подготовке и предыдущему опыту работы арабистом, второй – специалистом по Среднему Востоку. Такое сочетание в данной ситуации и для тематики моих разговоров было как нельзя более удачным.
Когда курирующий заместитель министра попадает в страну «своего» региона, возникает понятное желание хоть чуть-чуть с ней познакомиться, получить какую-то сумму личных впечатлений. К сожалению, время очень поджимало, и мне пришлось улететь в тот раз из Тегерана, почти ничего так и не увидев. Утешала надежда, что, может быть, мне еще доведется там побывать. Действительно, за период
