Глава VII
«БУРЯ В ПУСТЫНЕ» БЕРЕТ СТАРТ
МИД получает нового министра
16 января 1991 года МИД СССР обрел нового руководителя. Им стал Александр Александрович Бессмертных, бывший до этого послом в США, а еще раньше первым заместителем министра иностранных дел. Выбор был удачен в том смысле, что у мидовского руля вставал высокопрофессиональный дипломат, обладавший к тому же солидным опытом административной работы, отлично знающий мидовскую машину и людей, американист по своей основной специализации, человек, который и сам знал хорошо США и которого там знали, причем в позитивном плане, что по тогдашним сложным для СССР временам тоже было существенно.
М.С. Горбачев представил нам нового министра в тот же день на заседании коллегии. При этом президентом были сказаны все подобающие добрые слова в адрес присутствовавшего на этой церемонии Э.А. Шеварднадзе.
С А.А. Бессмертных я был давно и неплохо знаком, поскольку в свое время около полутора десятков лет занимался Соединенными Штатами в центральном аппарате МИДа, а потом и работал в США. Поэтому взаимной притирки нам не требовалось, к тому же круг вопросов, которым я теперь занимался, ему тоже был хорошо известен и по работе в Вашингтоне, и раньше в МИДе. Поначалу Александр Александрович, естественно, был весьма осторожен, но освоившись со своим новым положением, стал действовать смелее, хотя той самостоятельности и того влияния и авторитета, которые были у Шеварднадзе, обрести ему было не суждено (на посту министра он пробыл всего несколько месяцев). Кроме того с уходом Шеварднадзе заметно выросло влияние Е.М. Примакова, который в вопросах ближневосточной политики стал играть очень крупную роль, иногда, как мне казалось, даже ведущую, с чем Бессмертных приходилось считаться, особенно в первый период его министерской деятельности.
А попал он, как говорится, «с корабля на бал»: не прошло и нескольких часов его пребывания на посту министра, как кувейтский кризис перешел в свою военную стадию – МНС начали операцию «Буря в пустыне».
Ночной переполох в Кремле. Первая реакция Москвы
С 16 на 17 января, где-то около половины третьего ночи меня разбудил телефон. Звонили из секретариата министра. «Скоро начнется, Александр Михайлович, – услышал я в телефонной трубке, – машина за вами уже пошла». Пояснений не требовалось. И без них было ясно, что именно должно было начаться – война.
На Смоленской площади, как и в Кремле, не знали точного времени начала операции, но я и мои коллеги исходили из того, что коалиция тянуть с ней не станет. Как уже не раз говорили американцы, «окно» для военных действий было довольно узким. Поэтому отнестись к их началу как неожиданности оснований не было. И все же первое ощущение было не из приятных.
В МИД я прибыл где-то вскоре после трех часов, но министра не застал. Мне сказали, что его вызвал в Кремль Горбачев. Это меня удивило, так как в послесталинское время ночные совещания были редкостью. От помощников министра я лишь узнал, что ему звонил Бейкер, сообщивший о скором начале операции. В самом этом факте ничего чрезвычайного, что требовало бы срочно совещаться, не было: все знали, что боевые действия вот-вот начнутся. Так может быть Бейкер проинформировал о чем-то вовсе неожиданном? Интуиция подсказывала, что коль скоро совещание собрано, то надо ждать заданий, и дал команду подтягивать в МИД коллег-ближневосточников. И не напрасно – задания, действительно, поступили, и не одно. Но о них позже. А сначала о том, как развивались события этой ночи.
Буш пишет, что его очень заботило, как бы не произошло утечки информации о времени начала операции, так как это усиливало бы угрозу для жизни летчиков, которые будут задействованы в первые часы операции, когда силы иракских ПВО будут еще в относительном порядке. Поэтому в Вашингтоне был разработан специальный график оповещения участников коалиции с учетом степени и времени их задействования в операции, а также некоторых других государств, в том числе и СССР. В книге Буша и Скоукрофта об этом сказано так: «Одни, как например Мубарак, будут оповещены в сам час «Икс»; другие, как Миттеран, Малруни, Озал и Хаук, услышат чуть раньше – за час или полчаса до начала. Джон Мейджор, чьи королевские воздушные силы будут действовать в первые часы вместе с нашими собственными воздушными силами, получит извещение за 12 часов. Мы решили, что Бейкер проинформирует Бандера и Бессмертных, а Чейни позвонит в Израиль Моше Аренсу за один час до начала».1 Было также решено, что лидеров американского конгресса проинформируют в районе часа «Икс», а население страны – два часа спустя после начала операции.
Час «Икс» был выбран и согласован заранее с высшим командованием операцией. Он был назначен на 7 часов вечера по вашингтонскому времени 16 января, что соответствовало 3 часам по полуночи 17 января для театра военных действий.
В своих мемуарах Бейкер так описывает события: «В 6 часов 11 минут вечера по вашингтонскому времени (в Москве, соответственно, 2 часа 11 минут ночи – А.Б.) я разбудил Александра Бессмертных в его московской квартире и сообщил, что наступление на Ирак начнется «очень скоро». Бессмертных стал настаивать, чтобы я назвал ему более точное время того, что он назвал катаклизмом. Я сказал, что наступление начнется в пределах часа. Бессмертных попросил отсрочки, так как Горбачев захочет обратиться к Саддаму с последним призывом. Я же как раз по этой причине и не стал заранее предупреждать Советы о начале бомбардировок. «Слишком поздно для этого, Саша, – сказал я, – мы уже за чертой». Бессмертных перезвонил мне через 27 минут. Горбачев просил президента в качестве личного одолжения отложить войну по крайней мере на 24 часа. «Это личная просьба президента Советского Союза», – подчеркнул он. Я ответил, что события уже обогнали эту просьбу. «Мы сейчас у часа «Икс» и отозвать операцию такого масштаба нельзя».2
Когда через несколько часов мне стало известно о попытке М.С. Горбачева остановить начало операции, я сильно удивился. Ведь все давно было решено и не единожды проговорено: не захочет Багдад воспользоваться отсрочкой в виде «паузы доброй воли», то будет применена сила. Багдад не захотел. Поэтому шансов на успех у попытки Горбачева заведомо не было ни малейших. Зная А.А. Бессмертных как умного, очень четкого и дисциплинированного человека, я решил, что по собственной инициативе, без заранее полученных инструкций он не стал бы просить об отсрочке и ссылаться при этом на то, что президент СССР захочет обратиться к Багдаду. Но если советской стороне от Бейкера из первого разговора стало известно, что до начала операции остаются не дни, не часы, а всего минуты, повторять просьбу и притом от лица президента было совсем уж ни к чему. Уверен, что Александр Александрович это прекрасно сознавал, но, видимо, взял «под козырек» (понять это можно: министром он стал всего несколько часов назад, и ему было не до пререканий). В итоге Москва получила «от ворот поворот», укрепив заодно у ведущих участников коалиции сомнения по части своей надежности как партнера. Затея тем более выглядела странной, что Москва не располагала никакими данными, позволявшими питать даже самые слабые надежды на возможность изменения позиции иракского руководства. Последующие события это только подтвердили. В лишней же галочке по части миротворческих усилий М.С. Горбачев, только что ставший тогда лауреатом Нобелевской премии мира, и вовсе не нуждался: никто из политиков мирового уровня не направил непосредственно Саддаму Хусейну и через его приближенных столько посланий с добрыми советами, увещеваниями и предупреждениями, сколько Михаил Сергеевич. Его совесть в этом смысле была абсолютно чиста.
В импульсивных непродуманных действиях советского руководства в ту ночь был еще один элемент, который, сложись обстоятельства иначе, мог бы иметь весьма неприятные последствия. Его предал огласке сам Михаил Сергеевич. Выступая 17 января с заявлением по центральному телевидению, он сказал: «Получив примерно за час до начала военных действий от государственного секретаря Соединенных Штатов Америки Бейкера сообщение о принятом решении, я немедленно обратился к президенту Бушу с предложением предпринять дополнительные шаги – через прямой контакт с Саддамом Хусейном, – чтобы добиться безотлагательного объявления им о выводе войск из Кувейта. Одновременно я дал указание
