международно признанных границах».7
Так ставили ведущие американские СМИ в феврале 1991 года вопрос о том, как следует, мол, решать судьбу Ирака, фактически отражая, как показали события, уже сложившуюся на сей счет точку зрения самой администрации США. Отсюда и их отношение к тому, что американская пресса окрестила «Горбачевским гамбитом в Заливе», как затее, с Западом заранее не согласованной, ненужной и преследующей, якобы, сомнительные цели. «Слишком мало и слишком поздно» – так оценивала «Вашингтон пост» «план Горбачева» в статье своего ведущего обозревателя.8 В свете этого понятно, какая непростая обстановка складывалась в то время между Москвой и Вашингтоном по вопросам Ирака.
К слову сказать, и советские СМИ – телевидение и пресса – не оставались в долгу и резко усилили в тот период критику в американский адрес. Без обиняков говорили и некоторые официальные лица. Например, не могла не задеть американцев реплика А.А. Бессмертных, когда, реагируя на слова Буша о недостаточности плана Горбачева, он заявил журналистам (цитирую по «Вашингтон пост» и «Нью-Йорк таймс»): «план адресован иракскому руководству, так что он (Буш) отвергает то, что ему не принадлежит».9 Не обошли вниманием американцы и интервью Е.М. Примакова советскому телевидению, в котором он, говоря о военных действиях против Ирака, заявил (цитирую «Вашингтон пост»): «Убийство надо остановить. Я не говорю, что война раньше была оправдана, но ее продолжение не может быть оправдано ни с какой точки зрения. Гибнет народ.»10 В свою очередь Виталий Игнатенко утверждал, что наземная операция союзников не послужит никакой полезной цели. Так что, как видим, разница подходов Москвы и Вашингтона к дальнейшему образу действий в связи с иракской агрессией против Кувейта обозначилась в тот момент очень четко.
Судьба «плана Горбачева» зависела по большому счету как от Багдада, так и от Вашингтона (в этом смысле реплика Бессмертных не была корректной). Сама же американская администрация, получив послание от М.С. Горбачева с изложением итогов состоявшихся переговоров с Т. Азизом, думала не о том, как прекратить войну, а как не допустить, чтобы «план Горбачева» помешал ее продолжению. Скоукрофт так описывает озабоченности и действия в те дни руководства США:
«Советы с нараставшим отчаянием искали способ избежать наземной войны. Мы, особенно Бейкер и президент, не хотели, чтобы они покинули нас, но и ничто не могло отвратить нас от нашей цели. Проблема заключалась в том, как вежливо сообщить Советам, что мы не можем принять их план. Мы обсуждали, как реагировать. Если Саддам уйдет, сохранив большую часть своих войск, это не будет для нас настоящей победой. В связи с планом были и другие вопросы: отсутствие упоминания о восстановлении королевской семьи или выполнении других резолюций, например, о репарациях. Мы обсуждали идею о том, чтобы дать иракцам 96 часов на полный вывод войск из Кувейта, что, как мы считали, соответствует требованию «незамедлительности». Это означало бы, что они должны уйти на север немедленно и оставить оружие. Но большого энтузиазма такая пропозиция не вызвала, поскольку за ней трудно было бы обеспечить мониторинг, не говоря уже о мерах принуждения. В конечном счете мы направили Горбачеву промежуточный ответ, выражая ему признательность и сообщая, что военные действия не прекращаются и что мы рады были получить информацию о его плане.
Рано утром на следующий день (19 февраля) президент вновь читал и перечитывал послание Горбачева и принял решение не менять курс. Мы вновь собрались в Овальном кабинете, чтобы обсудить более формальный ответ. Мы решили, что объявим четыре критерия, выходящих за пределы резолюций ООН, которым иракцы должны будут подчиниться, чтобы доказать свою добросовестность: не будет прекращения огня до полного вывода войск; никаких новых запусков ракет «Скад»; неприменение химического оружия и немедленный обмен военнопленными. Президент в письме Горбачеву обрисовал наши возражения и наши условия и поблагодарил за его усилия».11
Вслед за этим Вашингтон проинформировал основных участников коалиции, как он отреагировал на «план Горбачева». Занимался этим сам Буш. Он пишет, что потом наступило «нервное затишье»: он ждал реакции Москвы и Багдада.
В свою очередь с не меньшим, а, пожалуй, куда большим нетерпением в Москве ждали новостей от Багдада. Последний же чего-то тянул.
Между тем, учитывая, что С. Хаммади из Москвы вылетел в Пекин, мы оперативно проинформировали китайское руководство о содержании своих рекомендаций Ираку в форме послания М.С. Горбачева премьеру Госсовета КНР Ли Пэну. 21 февраля, когда я принимал замминистра иностранных дел Китая Ян Фучана, он сказал мне, что в разговоре с Хаммади Ли Пэн настоятельно советовал иракскому руководству принять выдвинутую М.С. Горбачевым мирную инициативу.
И уж коль скоро я упомянул о своей встрече с китайским коллегой, добавлю о ней несколько слов. Я высказал сожаление, что в свое время иракское руководство не воспользовалось советами СССР и Китая в рамках «паузы доброй воли» и ввязалось в вооруженный конфликт с МНС. Это была стратегическая ошибка Багдада. Мы проинформировали Саддама Хусейна о риске, которому он подвергает свою страну и народ. Ираку грозит полный разгром, если Багдад не использует шанс на прекращение войны. В Советском Союзе считают абсолютно необходимым исключить опасность дезинтеграции Ирака. И здесь важна позиция его соседей. В этом отношении между Ираном, Турцией и Сирией имеется взаимная подозрительность. Мы стремимся создать атмосферу доверия в данном «треугольнике» и, таким образом, обеспечить целостность Ирака. Я специально акцентировал в беседе этот аспект, поскольку Ян Фучан из Москвы направлялся в Иран. Наш разговор показал очень большую степень близости позиций СССР и Китая.
«Ох, нелегкая это работа…»
(о последнем раунде переговоров с Т. Азизом и контактах с Вашингтоном)
21 февраля по багдадскому радио выступил с сорокаминутной речью Саддам Хусейн, создавший впечатление, что в Багдаде махнули рукой на переговоры. Тон речи был воинствующий. Конфликт вновь подавался как столкновение благородных сил ислама с черными силами неверных. «Нет иной дороги кроме той, которую мы избрали. Мы избрали путь борьбы и будем стоять на этом пути… Мы продолжим борьбу. Мы добьемся победы. Они (Буш, Фахд – А.Б.) хотели избежать сухопутных боев. Намеревались убивать гражданское население бомбардировками с воздуха. Они боятся вступать в единоборство с нами на земле. Многие не знают действительной мощи нашей армии… Они хотят, чтобы мы капитулировали. Однако они будут разочарованы. Ирак велик! Слава арабской нации! Позор тем, у кого нет стыда!». Весьма непонятно прозвучала вкрапленная в текст речи С. Хусейна клятва продолжать борьбу «независимо от характера политических усилий, которые мы прилагаем и формулу и направления которых Тарик Азиз везет в Москву».
Восток, конечно, «дело тонкое». Может быть поэтому, знакомясь с переводом речи С. Хусейна, я испытывал очень смешанные чувства по поводу того, какие вести привезет нам Тарик Азиз. А в том, что эта речь подействует на американцев, как красная тряпка на быка, добавив им желания продемонстрировать на земле то, что они уже доказали в воздухе, я не сомневался.
Пока в Багдаде, не очень торопясь, разрабатывали диспозицию к следующему раунду переговоров Азиза в Москве и метали в коалицию словесные стрелы, американцы, продолжая воздушную операцию, завершали последние приготовления к наземной. Как потом стало известно, 20 и 21 февраля на совещаниях у Буша было решено предъявить Багдаду ультиматум. Последовала серия срочных телефонных переговоров Вашингтона с ведущими участниками МНС, и 22 февраля вопрос об ультиматуме между ними был согласован. Хотя Москву об этом держали в неведении, ощущение того, что воздушная война себя фактически уже исчерпала и вот-вот перейдет в наземную, было. И это только подстегивало нетерпение, с которым в Москве ожидали возвращение Азиза.
За ним, как и в прошлый раз, был послан в Иран самолет. Вылетел он оттуда лишь вечером 21 февраля. Мне предстояло встретить Азиза и прямиком, даже нигде не размещая, привезти в Кремль.
И вот я во «Внуково-2» хожу уже не один десяток минут по пустому просторному помещению зала для высоких гостей. Идет двенадцатый час ночи, а самолета все нет. Из приемной М.С. Горбачева уже поступило несколько звонков с подтверждениями, что президент ждет и не уедет из Кремля, пока не переговорит с Азизом. И вот, наконец, сообщение, что самолет садится. У трапа встречаю Тарика Азиза и его обычную свиту. Он не скрывает удивления, что ему надо с места в карьер мчаться на переговоры. Невольно кажется, что они там в Багдаде живут в каком-то ином измерении и большом отрыве от всего окружающего. По поведению Азиза никак не чувствуется, что мир буквально «стоит на ушах», ожидая, что с часу на час может начаться наземная операция. Он, как обычно, невозмутим и с неизменной сигарой во
