военной операции состояла в полном захвате страны. Это впечатление подкреплялось начавшимся с утра откровенным ликованием багдадского радио по поводу, как оно сообщало, триумфа «великого иракского народа, этой жемчужины арабской нации и символа ее гордости и могущества», чьи «доблестные вооруженные силы» помогают опрокинуть в Кувейте «предательский режим, вовлеченный в сионистский и другие иностранные заговоры». Радио Багдада не скупилось и на другие выпады в адрес кувейтского руководства, противопоставляя ему неких «борцов за свободу», якобы обратившихся к иракскому руководству с просьбой защитить кувейтскую «революцию» и самих кувейтян от происков извне.
Центральное место в сообщениях багдадского радио занимало заявление высшего органа власти в Ираке – Совета революционного командования (СРК), в котором говорилось, что ввод войск в Кувейт осуществляется «в ответ на просьбу свободного временного правительства Кувейта» и что иракские войска будут выведены, «когда обстановка стабилизируется и когда кувейтское свободное временное правительство об этом попросит». В заявлении Совета также содержалась угроза «превратить героический Ирак и дорогой ему Кувейт в кладбище для всех, кто покусится совершить агрессию и кто движим стремлением к вторжению и предательству».
Суть происходящего начала, таким образом, по-немногу проясняться, но, к сожалению, в худшую, более опасную сторону. Стало понятно, что конфликт качественно перерос рамки пограничного спора о принадлежности островов и южной оконечности Румейлы, как первоначально многие предполагали. Вопрос перешел в плоскость самого сохранения Кувейта как государства с той системой власти, которая там существовала на протяжении двух с половиной веков. Сразу вспомнились притязания Багдада на весь Кувейт, в свете которых версия о «свободном временном правительстве» и его «просьбе» могла быть не больше, чем прикрытием планов фактического поглощения Кувейта. Во всяком случае мидовские арабисты, с которыми я обсуждал утром 2 августа различные варианты развития обстановки, такое ее прочтение считали вполне возможным.
И все же верить в это, по правде сказать, не хотелось: уж больно тяжелыми рисовались последствия подобного безрассудства. Отношения же с Ираком в Москве ценили и никаких несчастий его народу не желали.
Итоги наших рабочих совещаний в МИДе суммировались примерно так: реакция на вторжение должна быть такой, как это вытекает из самого противоправного характера действий Ирака, но на первый случай надо ограничиться тем, чего не сказать просто нельзя. Дальнейшие наши оценки будут зависеть от того, как станет поступать Багдад. Пока же нашими главными требованиями должны быть незамедлительный отвод иракских войск из Кувейта и полное восстановление кувейтского суверенитета. Плюс призыв к урегулированию спорных вопросов путем переговоров. Тон – твердый, но не угрожающий. В нем должно чувствоваться сожаление и недоумение по поводу происшедшего и надежда на торжество разума и быстрое мирное урегулирование. В таком духе построить как публичное заявление, так и конфиденциальное обращение к Саддаму Хусейну. Этой линии придерживаться и в ООН.
Было также решено внести предложение приостановить поставки Ираку советского оружия. Этот вопрос возник, можно сказать, автоматически. Так уже бывало раньше, когда Багдад использовал советское оружие не в целях обороны. Поставки советского оружия приостанавливались в 1975 году в связи с тем, что оно применялось Багдадом внутри самого Ирака против курдов. В 1980 году, когда иракские войска вторглись в Иран и стали проводить там наступательные операции, СССР также ввел мораторий на поставки в Ирак оружия, который действовал почти два года. Поставки возобновились лишь после того, как Иран отбросил назад иракские войска и последние перешли к обороне собственной территории. В таком подходе не было ничего антииракского – это всего лишь применение к конкретной ситуации стандартной позиции СССР, состоявшей в том, что советское оружие поставляется только в оборонительных целях, о чем наши партнеры всегда прекрасно знали.
Не скрою, как только поступила информация о массированном иракском вторжении, лично у меня появилось очень неприятное ощущение, что Багдад вновь крупно «подставил» Москву, использовав советское оружие в неправедных целях. Уже на следующий день стало, например, известно, что в марш- броске на Кувейт главная роль была отведена советским танкам «Т-72». А когда купленное или полученное в кредит иностранное оружие используется в нарушение международной законности, это, хочешь – не хочешь, бросает тень на благоразумие поставщиков. Неудивительно, что в Москве не могли разделить восторги багдадского радио не только потому, что учинять военное насилие над малой и почти безоружной страной – это плохо, но и потому, что для этой цели было использовано советское оружие.
Забегая чуть вперед, скажу, что на следующий день, то есть 3 августа, все наши центральные газеты опубликовали сообщение, в котором было сказано: «В обстановке, сложившейся в связи с вторжением вооруженных сил Ирака в Кувейт, в Советском Союзе принято решение приостановить поставки Ираку вооружений и военной техники». Это был шаг большого политического и военного значения. Характерно, что в зарубежной прессе, в частности, американской, сообщения о нем были напечатаны на первых полосах.
Когда Э. Шеварднадзе, вернувшись из Иркутска в Москву, прибыл в МИД, у нас уже был готов набор проектов первоочередных документов. С появлением министра мне сразу стало внутренне легче. И уж совсем ободрило то, что сделанные нами заготовки были им одобрены без существенных поправок. Проведенные министром совещания показали также высокую степень согласия мидовских специалистов в том, как в этой ситуации должен действовать Советский Союз. Порадовало и то, что предложения, представленные министром в Крым М.С. Горбачеву, получили полное понимание и поддержку президента.
Среди них был и текст заявления советского правительства, немедленно распространенный 2 августа через электронные СМИ и опубликованный на следующий день в печати. Сообщая о вторжении войск Ирака на территорию Кувейта, заявление подчеркивало, что никакие спорные вопросы не оправдывают применение силы, и что такое развитие событий в корне противоречит интересам арабских государств, создает дополнительные препятствия на пути урегулирования конфликтных ситуаций на Ближнем Востоке, идет вразрез с позитивными тенденциями оздоровления международной жизни. Советское правительство, говорилось в заявлении, убеждено, что ликвидации возникшей опасной напряженности в Персидском заливе способствовал бы «незамедлительный и безоговорочный вывод иракских войск с кувейтской территории. Суверенитет, национальная независимость и территориальная целостность Государства Кувейт должны быть полностью восстановлены и ограждены».
Эти положения правительственного заявления, которые я привел почти дословно, составили основу позиции СССР в отношении кувейтского кризиса. Отдельные элементы этой позиции потом уточнялись и развивались, но главная идея – возвращение к статус-кво через уход иракских войск из Кувейта и восстановление и ограждение суверенитета, независимости и территориальной целостности этого государства – полностью сохранила свою силу вплоть до конца кризиса.
Она же стала стержнем нашей позиции в ООН при рассмотрении там его различных аспектов.
Решение Совета Безопасности ООН
Примерно в те же часы, когда в Москве в первой половине дня кипела работа по сбору первичной информации, ее оценке и подготовке проектов документов, в штаб-квартире ООН тоже бурлила жизнь с той, однако, разницей, что в Нью-Йорке время было ночное. Мне легко представить себе, как там все происходило, так как за четыре года работы на посту представителя СССР в Совете Безопасности я хорошо узнал не только ооновский механизм и действующие в нем правила, процедуры и обычаи, но и конкретных людей, которым теперь предстояло принимать от лица мирового сообщества соответствующие решения. Вот как развивались события там.
Первым из заседающих в Совете Безопасности представителей 15 государств о вторжении в Кувейт узнал постпред США Томас Пикеринг – один из лучших американских профессиональных дипломатов, с кем мне доводилось иметь дело (потом он с успехом работал несколько лет в России в качестве посла США, прежде чем занял второй по значению пост в госдепартаменте). Тогда ему было 58 лет. В тот вечер его разыскали в одном из нью-йоркских ресторанов, где он давал прощальный ужин другому моему бывшему коллеге по Совету Безопасности – представителю Великобритании сэру Криспену Тикелу, который должен был вскоре возвращаться на родину. Президент Буш лично переговорил по телефону с Пикерингом и поручил ему принять все необходимые меры, чтобы вместе с Кувейтом срочно созвать заседание Совета Безопасности.
