билетов. Мясищев ни к кому не обращался за помощью, хотя требовался один телефонный звонок. Наконец достали билеты на самый неудобный рейс и вылетели на Ту-154 в час ночи. Я сказал командиру корабля, с кем лечу. Тот подошел к Владимиру Михайловичу, пожелал счастливого полета. Мясищева это тронуло…
Видя его утомленное лицо, я решил хоть как-то скрасить его пребывание в самолете. Зная, что он любит чай, попросил у стюардессы заварки. Как на грех, ее не оказалось. Наконец нашли заварку у кого-то из пассажиров. Стюардесса принесла чай, Владимир Михайлович спросил: «Это мне одному или всем?» Пришлось успокоить его, заверив, что остальным чай подадут попозже…»
Сохранил он в старости и свои любимые выражения: «черт паршивый» (как уже говорилось, пожалуй, одно из самых крепких ругательств в его устах), «типичный троечник» (о неспособном человеке), «прохиндеи» (о нечестных людях), «для порядка», «спасибо за вчерашние котлеты» (по поводу работы, сданной с опозданием), «радость моя» (обращение к жене). В последние годы прибавилось: «Устал немножко…»
На собственной машине он теперь почти не ездил. Возил его на служебном автомобиле шофер Валерий Иванович Биткин. Утром он высаживал Владимира Михайловича по его просьбе у леса. Мясищев прогуливался по знакомой тропинке полчаса, дышал хвоей, слушал птичьи пересуды, затем снова выходил на шоссе, где его ждал Биткин, и доезжал до проходной.
Неизменным спутником Владимира Михайловича был тяжелый железный чемодан, в котором он возил бумаги. В пути он не терял ни минуты, работал — устроившись на переднем сиденье, читал, писал, пользуясь подсветом. Читая иностранные технические журналы, отчеркивал интересные места, делая на полях пометки: «Это Архангельскому», «Это Федотову», «Это Тохунцу»…
В эти годы Мясищеву присвоили звание «Заслуженный деятель науки и техники РСФСР». Еще раньше он получил орден Октябрьской Революции.
Приближалось семидесятипятилетие Владимира Михайловича. Он болел. Развился атеросклероз, возраст брал свое. Не зря в авиации любят повторять приведенную в книге Михаила Арлазорова об Артеме Микояне шутку: «Самое ценное качество генерального конструктора — атлетическое здоровье». Увы, здоровья не хватало.
Владимир Михайлович не сдавался. Он по-прежнему стремился не ограничивать себя в делах. Особенно много помогал молодежи. С охотой откликнулся на просьбу стенной газеты ответить на ряд вопросов, касающихся специфики труда конструктора. Некоторые его высказывания стоит привести.
«Во-первых, дорогие товарищи, я поддерживаю постановку вами интересных вопросов, так как это позволит улучшить непосредственный наш с вами контакт…
…Нам в КБ и в цехах надо значительно усиливать выход конструкций в металле, и в особенности опытных, экспериментальных изделий. Конструкторы и производственники недостаточно настойчиво, инициативно, творчески ведут свою работу в цехах. Совсем не чувствуется каждодневное общественное руководство борьбой за план, качество, сроки.
Где в КБ и в цехах лозунги — всегда свежие, призывающие к выполнению таких-то сроков по нашим темам? Где имена лучших конструкторов и производственников? Где каждодневный учет работы бригад в КБ и в цехах, как это делается в промышленности и в сельском хозяйстве? Вот вам и обобщенный ответ на ряд вопросов.
Вы спрашиваете: каким должен быть начальник бригады — администратором или техническим руководителем? Не «или», а «и». А кроме того — еще и общественным руководителем.
И конечно, не опека нужна над бригадами — это всегда вредно, так как дезавуирует начальника бригады, — но необходим контроль…
В связи с многообразием тематики современного ОКБ в нем нужны специалисты и узкого и широкого профиля. Однако и широкое профилирование делается в последнее время узкой специальностью, появляются науки управления, администрирования, общего экономического анализа и др.
…Производительность труда конструктора измеряется не в КБ, а в цехе и на аэродроме…
Все новое продвигается всегда с трудом и только личными усилиями автора конструкции.
Я приветствую всякие соревнования и конкурсы и поэтому приветствую и конкурс на лучшие конструкции. Но, конечно, надо помнить, что это будет не идеальная конструкция «на вечные времена», и она не должна сеять самоуспокоенность. Это качество (имею в виду самоуспокоенность) должно отсутствовать у конструктора.
Хочется пожелать молодым специалистам обязательно вести какой-либо общественный участок деятельности, то есть, как говорил Л.Н. Толстой, «освоить труд общения с людьми».
Однажды Мясищев неожиданно получил письмо на бланке с изображением всемирно известной чайки — эмблемы Художественного театра. В письме говорилось:
«Московский Художественный театр приступил к работе над пьесой «Главный конструктор». Герои пьесы — ученые, создатели советской авиационной техники. В пьесе будет поставлена проблема преемственности поколений. Руководство МХАТ СССР имени М. Горького убедительно просит Вас принять автора будущей пьесы Д.Я. Храбровицкого в любое удобное для Вас время для консультации по интересующим его вопросам. С благодарностью и уважением…» Далее следовали подписи директора театра К.А. Ушакова и главного режиссера О.Н. Ефремова.
Владимир Михайлович принял Даниила Храбровицкого, по мере возможности помог ему.
…И вот настал день юбилея генерального конструктора. Свое семидесятипятилетие Мясищев встречал далеко не в лучшей форме. Летом 1977 года он два месяца провел в больнице, осенью вышел на работу, но силы были уже не прежние.
Старые соратники Владимира Михайловича, те, с кем он создавал первые стратегические бомбардировщики и с кем судьба потом развела его, тепло поздравили своего бывшего руководителя.
Все лето и начало сентября 1978 года Владимир Михайлович чувствовал себя значительно лучше. Он постоянно бывал в фирме, ездил на совещания, аккуратно вел записные книжки (одна — деловая, административная, другая — техническая, третья — сугубо личная). Как-то под выходные дни поехал в поликлинику на медосмотр. Вышел оттуда через час и поделился с шофером:
— Медики сказали — сердце, как у молодого. А вот сосуды мозга…
А вскоре на даче с Владимиром Михайловичем случился приступ. «Скорая» отвезла его в больницу. Усилия врачей оказались тщетными. 14 октября 1978 года Мясищев скончался.
В некрологе, подписанном руководителями Коммунистической партии Советского Союза и Советского правительства, видными деятелями авиации, в частности, говорилось:
«В лице Мясищева авиационная промышленность потеряла выдающегося конструктора самолетов.
Большая научная эрудиция, творческая смелость при решении сложных технических проблем и блестящие организаторские способности В.М. Мясищева особенно ярко проявились в послевоенные годы при создании новых военных самолетов, которые явились существенным вкладом в дело повышения обороноспособности нашей Родины. На этой работе развернулся его талант выдающегося авиаконструктора».
Кабинет Мясищева в фирме ничуть не изменился с того момента, как Владимир Михайлович покинул его. Каждая вещь бережно сохраняется. Стол, крытый зеленым сукном, чертежная доска, щиты для отражения выполнения плановых заданий, папки с информационными материалами… На стене — увеличенная фотография В.М. Петлякова, рядом портрет Н.Е. Жуковского — подарок коллектива ЦАГИ, фотографии самолетов 103М и 201М, пролетающих над Красной площадью. Единственное нововведение, которое позволили себе коллеги генерального конструктора, — карандашный рисунок А.Н. Яр-Кравченко, запечатлевший Мясищева. Рисунок появился на стене после смерти Владимира Михайловича.
Здесь, в рабочем кабинете, и состоялась важная для меня беседа с соратником Владимира Михайловича В.А. Федотовым. Беседа, в известной мере подытожившая многое из того, о чем рассказано на страницах этой книги.
«Более полувека отдал Мясищев напряженному труду авиационного конструктора, — говорит Валентин Александрович. — И все эти годы конструктор сочетался в нем с пытливым исследователем. Все стороны создания летательных аппаратов изучались им с одинаковой зоркостью и глубиной, будь то
