крошечном пустынном пляже на северном берегу бухты. Возможно, грубые развлечения были составной частью их деятельности. Он этого не знал.
Конечно, они должны были отплыть в 17.30. Ну опоздали они на час с минутами, но «пассажиры» были очень недовольны. Это не понравилось его командиру, которому указали на его старшего механика, допустившего неполадки с котлом как раз в это время. Само собой разумеется, что торпедный катер, который должен был их сопровождать, готов был сделать это в любую минуту, но это не улучшило обстановку.
Нос корабля был направлен на несколько градусов к северу от восточного направления, и они хорошо шли при прекрасной погоде – штиль, яркое солнце, хорошая видимость.
«Пассажиры», казалось, были обеспокоены столь хорошей видимостью, что было для него вполне понятным. Он взглянул на группу, расположившуюся на мостике, и подумал, насколько странно все, что происходит. Это не было похоже на прежнюю Италию, где звучали волнующие новости о подвигах отважных людей из Decima Flottiglia Mas (10-й флотилии субмарин)[70]. Они атаковали британский флот в Александрии и Гибралтаре, они были острием направленного на врага оружия итальянского флота. А что теперь? Итальянский военный флот перевозит экипажи британских человекоуправляемых торпед для атаки на два итальянских крейсера, которые сейчас, как известно, находятся в руках немцев, и знаменитый де ля Пени был теперь на «Грекале», организуя вспомогательный удар силами ребят «Гаммы», боевых пловцов итальянского военно-морского флота. Все это казалось очень странным. Он все еще не привык находиться «по другую сторону» в этой странной войне.
– Лоренцо! – позвали его.
Он обернулся при звуке своего имени и понял, что его сосед по каюте зовет его для помощи в общении с британскими «чариотерами», как они сами себя называли. После краткого представления они немного поговорили с ними на своем неуверенном английском, слушая некую смесь английского с итальянским в ответ, но главным образом наблюдая и приглядываясь.
Их было два экипажа – четыре человека. Первый экипаж состоял из сублейтенанта Малькольма Каузера и матроса Гарри Смита. Каузер был среднего роста, примерно пять футов восемь дюймов. Первое, что бросалось в нем в глаза, была необычайно широкая грудь и очевидная сила рук. Несмотря на форму хаки, он всеми своими чертами смотрелся моряком, неразличимо растворяясь среди флотской обстановки. Он был всегда весел, но не глуп и не ребячлив. И все же он безусловно молод, года двадцать два или двадцать три, не больше. Маленький итальянский офицер счел его приятной личностью и таким образом разделил общее мнение. Ему, конечно, нравилось, что некоторыми чертами он напоминал латинянина. Если бы его темные волосы были прямыми, а не кудрявыми и акцент выученного в Бразилии английского немного яснее, он мог бы остаться незамеченным в обществе итальянцев.
Не то что матрос. Его розовое молодое лицо выдавало в нем англичанина на любом расстоянии. Но при всей своей молодости он смотрелся соответственно своему имени, этот Смит [71]. Его сложение было таким же крепким, как и у его номера первого, и если, как полагал Лоренцо, у него был недостаток воображения, то, конечно, он восполнял это своим мужеством. Казалось, он олицетворял собой фразу, которую часто применял, а именно: «Что, черт побери?»
Номер первый из второго экипажа звался Конрад Берей. Он был петти-офицером и… поваром. «Что это за боевая часть военно-морского флота? – размышлял Лоренцо. – Как повар, даже повар в младшем офицерском звании, мог получить работу водителя человекоуправляемой торпеды? И каким поваром мог быть человек такого типа?» Это было совершенно непонятно, но надо признать, что Берей хорошо подходил к своей роли. Казалось, у него было больше командирских способностей, чем у Каузера, он был немного выше, хотя не такой широкоплечий. Его темные гладкие волосы подчеркивали жесткое выражение лица. Он производил впечатление человека твердого как морально, так и физически, ничему не позволяя отвлекать себя от работы. Он не тратил время на болтовню на посторонние темы, был не охотник до любезностей, а когда ударялся в критику, то не щадил никого. Он был самый старший из четверых, и ему было сильно за двадцать. Его жизнью было море и военно-морской флот. Его флот. А ко всем иностранным флотам, как и вообще ко всему иностранному, особенно, как казалось Лоренцо, ко всему итальянскому и к итальянцам, у него была неприязнь. «Меня от этого обезьяньего корабля просто тошнит!»
Номером вторым у Берея был Кен Лоуренс, механик. Он был высоким и худым, самым высоким из четверых. Его основной чертой была слепая вера в своего номера первого, и тот факт, что Берей никогда не изменял своему номеру второму, показывает, насколько первоклассным тот был ныряльщиком.
Это Лоренцо знал или, по крайней мере, мог предполагать. Он также знал, что остальная часть партии состояла из команды «Гамма» с двумя специальными моторными катерами, а также британских штабных офицеров и людей, отвечавших за костюмы водолазов.
Вскоре показались горы, окружающие Специю, и стал виден столб дыма, довольно большой, поднимавшийся на итальянском берегу немного юго-восточнее военно-морской базы. Вскоре можно стало разобрать, что это горит небольшое каботажное судно после налета Королевских ВВС. Два корабля снизили скорость, поскольку из-за исключительной видимости побережье казалось очень близким, и, хотя обнаружить эсминец и торпедный катер с такого расстояния трудно, на борту корабля забеспокоились.
В 8.30 вечера последовал приказ остановить машины. На воду были спущены два MTSM (специальные катера для подводных диверсантов), на борт одного из них пошли трое из «Гаммы». Другой использовали просто в качестве страховки. Как только они отошли, торпедный катер подошел к борту и принял экипажи чариотов.
Лоренцо наблюдал за их отъездом, махая им рукой и провожая добрыми пожеланиями так же, как и некоторые его товарищи по плаванию. Вот они идут, чтобы атаковать «Больцано» и «Горицию», в собственной итальянской базе человекоуправляемых торпед в Специи. Конечно, он желает им успеха, но все-таки мир кажется перевернувшимся.
Торпедный катер под командованием британского старшего морского офицера, коммандера Королевского флота П.Е.Х. Хисфилда, отошел на скорости в двадцать три узла. Он пошел прямо на север, по направлению к Специи. Хисфилд считал, что вечер ужасно затянулся. Ему казалось, что сумерки никогда не наступят, и такие же признаки нетерпения он видел у четырех членов экипажей чариотов. Светлое время длилось, конечно, дольше, чем они ожидали, и до наступления десяти часов скорость пришлось сбросить до тринадцати узлов, что на корабле данного класса казалось скоростью заснувшей улитки.
Они могли уже в деталях рассмотреть дым, плывший от Ливорно. Хисфилд подозревал, что Королевские ВВС уделили этому городу особое внимание. И по-прежнему горело каботажное судно. Приятно было видеть, что враг пострадал во многих точках, к тому же обманное затишье могло сделать его менее осторожным, что снизит возможность неудачи атаки, которая должна была вскоре начаться.
Приблизившись, скорость снизили до шести узлов. Два MTSM отделились и быстро ушли в сторону мола. Торпедный катер был недалеко от точки выпуска чариотов, и Хисфилд решил переброситься несколькими словами с командующим офицером:
– Лейтенант Карминати, могу я побеседовать с вами?
Хисфилд знал, что при запуске двигателей или на холостом ходу торпедный катер сильно шумит, так что он собирался остановить двигатели, как только точка выпуска будет достигнута, и не гонять их на нейтрале.
– Берег, кажется, совсем рядом справа, и я не могу рисковать быть услышанным. Кроме того, я вижу, что береговая батарея и прожектор находятся на траверзе. Мы подождем после отхода чариотов четверть часа, потом можно будет вновь запустить моторы. Дадим им отойти достаточно далеко, до того, как нас высветит прожектор, потому что это произойдет, я думаю, сразу, как только мы дадим газ. Хорошо? Благодарю.
Точка была достигнута через двадцать минут после полуночи. Команды оделись и были готовы сойти в воду, как только винты прекратят вращение, через несколько минут они будут уже далеко. Когда прозвучали все слова прощания и добрые напутствия, Хисфилд некоторое время постоял в одиночестве. Видимость, черт бы ее побери, была по-прежнему превосходной. С точки зрения джерри лучшей и быть не могло. И вот именно тогда упитанный итальянский моряк поймал его взгляд, указал на небо и на берег выразительным жестом, достойным «Grand Opera», и заметил:
– Раздражает, да, commandante?
Жаль, что никто не мог знать, что происходило в этот момент в мыслях Берея. Это касалось его
