верхушку со скворечней. Ребята и спилят. Им влезть туда — раз плюнуть! Они же цепкие, что репьи!
С трассы донёсся сигнал на обед.
— Пошли обедать. Дорогой решим, как лучше, — засмеялся опять электрик.
Подмигнув детям серым выпуклым глазом, он ушёл, насвистывая какой-то неизвестный ребятам мотив.
Шурик растерянно смотрел на ребят и, словно потеряв внезапно голос, сипло бормотал:
— Нельзя её резать. Ей двести или триста лет. Может, и поболе. Это исторический памятник.
— Алёша! Нельзя пилить! Придумай чего-нибудь! Ну да! Кто же пилит лесные памятники! — оживилась девочка.
— А чего тут думать? Тут и думать нечего! Возьмём на экскаваторе топор, срубим шесты, влезем и поскидаем проволоку. Мы с Шуриком побежали, а ты карауль тут.
От Засек пришёл ветерок. Берёза зашуршала. Вершины её насторожённо прошумели. Стайка скворцов спикировала было к берёзе, но, увидев железные петли, набрала высоту и улетела в Засеки.
Талка тревожно смотрела то на бугор, за который ушли электрики, то поворачивалась к лесу, куда убежали мальчишки. Она ходила и ходила кругом берёзы, держась за ствол. Сухая, жёсткая, как рашпиль, кора поцарапывала ей ладонь, оставляя белёсые полоски на коже.
От леса, прямиком через поле, по жнивью спешили ребята. На фоне тёмного леса были ясно видны длинные шесты на плечах мальчишек. Талка отпустила берёзу, выбежала на высотку и замахала рукой, торопя мальчишек.
Они принесли два шеста.
— А мне?
— А ты умеешь лазить?
— Я в Лиманской научилась, влезаю не хуже кошки.
— Ладно, будем по очереди, — рассудил Алёша.
Мальчишки торопливо полезли на дерево. Талка подала им шесты. Они поднялись поближе к вершине и заработали шестами. А дело не пошло так скоро, как они думали. Заныли руки, а сбросить удалось лишь одну петлю. Уж очень перекрутилась проволока!
— Ой, ребята! Идёт! — крикнул Шурик.
С бугра спускался помощник электрика, размахивая пилой.
— А я вижу машину, — раздался сверху голос Алёши.
Талка оглянулась, вытягиваясь на носках.
По дороге, проложенной грузовиками сбоку трассы, на выезде из леса, быстро катился «газик». Такая простёганная дождями и прокалённая солнцем брезентовая крыша была только на известном Талке автомобиле. Он подскакивал на кочках, зарываясь то одним, то другим колесом в провалы колеи.
Талка побежала навстречу «газику».
Вместе с отцом приехал бригадир Вашанин. Он дорогой рассказал отцу, зачем прибегали к нему мальчишки.
Талка редко видела отца таким рассерженным. Анатолий Николаевич подошёл к берёзе как раз тогда, когда здесь появился с пилой в руке помощник электрика.
— Вы знаете, сколько надо лет, чтобы выросло такое дерево? — тихо сказал ему отец.
— А мы не интересуемся. Что она, понимаешь, стала на дороге?..
— Брось пилу! Скинь сейчас же провода с берёзы! И, гляди, сломай мне хоть одну ветку! — закричал бригадир.
— Жалко им! Подумаешь! Таких берёз полна Засека! Что ж — на Завершну и линию теперь не тянуть? Да?
— Протянешь! И как можно скорее. А вы, ребята, марш на землю, пока не расшиблись. Он сам управится. И чтобы к вечеру всё было готово! Приеду — проверю! — сказал Анатолий Николаевич.
Но к вечеру приехать сюда отцу не пришлось. Он задержался в Засеках.
В лесничество отец приехал уже с включёнными фарами. За ужином он всё говорил, какие хорошие растут дубы и клёны в Засеках, и вспомнил о берёзе у поворота.
— А как там электрики? — спросил он у Талки. — Сделали?
— Сделали! Только и мы им помогали, и бригадир.
— Дядя Толя, а к вечеру на берёзу опять слетелись все наши птицы, — сообщил радостно Шурик.
ПРАВША
Шурик, Талка и Алёша пошли в лес за грибами с деревенскими ребятишками.
Галька, девочка лет девяти, идёт за вожака. На спине у неё большая плетушка, с которой ходят на реку полоскать бельё. Через плечо — толстая измочаленная верёвка. И хотя корзинка пуста, потому что ребята только ещё идут в лес, Галька шагает, наклонясь вперёд, будто несёт тяжесть. Она рассказывает идущим с ней рядом Алёше и Талке о том, какой тут у них хороший лес. Говорит она всегда так, будто сама пугается того, о чём сейчас говорит. Сказав две-три фразы, она умолкает на секунду и оглядывает слушателей. Глаза её — светло-зелёные с коричневыми крапинками в зрачках — тогда останавливаются, как у куклы, а губы вытягиваются вперёд, будто собираются попробовать, горяч ли в стакане чай.
Гальку вынянчила бабка Лампиада — одинокая старушка, живущая теперь на колхозном пенсионе. От бабки девочка и усвоила такую манеру рассказывать.
— Мы только до Попова Верха и пойдём. Дальше ты лучше и не суйся. Там дальше-то и не знамо что! Глушняк! А грыбов там, говорят, а малины! Под Поповом Верхом и то водит, а уже за ним — совсем тебя закружит!
— Кто закружит? — спрашивает Талка.
— Эх ты, не знаешь! Леший водит! Как почнёт вертеть тебя по лесу, так ты, сколько ни бейся, всё на одном месте очутишься.
— Предрассудки! Лешие только по телевизору и в мультфильмах бывают, — улыбается Шурик.
— А вот как он тебя заведёт в самую болотину, где ночью огни над трясиной стоят, да как заигогочет по-лошадиному — тогда по-другому заговоришь!
— Не пойду я под Попов Верх[Я домой хочу, — захныкал вдруг Гринька, топавший позади всех, рядом с Шуриком.
Шурик считался среди деревенских ребят умным и справедливым, и потому малыш Гринька всегда старался быть около него, под его защитой.
— Ну и не ходи. Кто тебя звал? Сам навязался. Эх, ты! Забоялся! А ещё в пионеры хотел, — хлопая ладонью по спине мальчишку, выговаривает Нина, старшая сестра Гриньки.
— Нинка! Не тронь малого! Чем приставать к нему, поправила бы на нём рубаху, — командует Галька.
Рубашка Грине мала. Он вырос из неё. Да попалась прочная — никак не рвётся. Приходится донашивать. Низ её — на резинке. При ходьбе она постепенно поднимается по животу кверху, и рубаху приходится часто одёргивать.
— А кто это их там включает на болоте, огни-то? — спросил Гринька.
— Ну и недотёпа ты, малый! Думаешь, на болото электричество, что ль, тоже провели? Огни горят, где людей позасасывало! Сами они, огоньки-то, загораются. Как только человек провалился в зыбь, так — фук красный язычок! А ночью кто заблудится и увидит те огни, думает: вот она, деревня-то! Пойдёт, бедняга, на них — и поминай как звали. Каюк! А над утоплым опять становится в болоте огонь.
— И чего ты, Галька, плетёшь? К чему пугаешь малого? А сама, поди, вовсе и не видала никаких огней. Как же! Вытащишь тебя ночью на болото! — засмеялась Нина.
