– Я и сам всю жизнь считал, что подобное не может случиться со мной. С кем угодно, только не со мной. Но я действительно спятил. Я схожу с ума. По тебе… И не знаю, что мне делать…
– Бред какой-то… – Надежда растерянно огляделась по сторонам. – Не понимаю, почему я до сих пор здесь и слушаю все это…
– Может быть, потому, – он заглянул прямо в ее расширенные зрачки, голос сорвался на хриплый полушепот, – что я тебе тоже небезразличен…
Прежде чем она успела ответить, Алекс сделал то, чего безумно желал все эти дни: поцеловал женщину в полуоткрытые губы.
– Нет… – прошептала она как-то неуверенно, – не надо… Перестань…
Алекс вновь поцеловал ее жадно, страстно. Ломая слабое сопротивление ее ладоней, он пьянел от прикосновения к влажной коже, податливой и нежной, как лепесток жасмина…
Громкий смех и нестройные голоса прорезали тишину. На пляж ввалилась подгулявшая компания. Стаскивая одежду, веселые ребята с визгом и хохотом шумно плюхались в воду. Потревоженная чайка, тяжело хлопая крыльями, с дикими воплями умчалась прочь.
Надежда вскочила.
– Пожалуйста, – прошептала она, тяжело дыша, – не приближайся больше ко мне. Никогда…
Ее светлое платье растворилось в ночи. Алекс так и остался сидеть, просеивая сквозь пальцы полувлажный песок, который, казалось, впитал горьковатый запах… Впервые он жалел, что в этом заезде слишком много россиян. Дисциплинированные немцы в это время суток видели десятый сон, а не шатались по берегу. На лежаке что-то белело. Алекс протянул руку, нащупал забытое полотенце, зачем-то поднес к лицу. Но мягкая ткань уже впитала пластмассовый холод. Он забросил полотенце на плечо и, пошатываясь как хмельной, медленно побрел к отелю. Проходя мимо закрытого бара, остановился, нащупал в кармане запасной ключ, доверенный ему другом, и, минуту поколебавшись, отомкнул замок. Крепкие напитки стояли на отдельной полке. Обычно он брал пиво, но сейчас хотелось просто надраться. Впервые в жизни. Забыться и не думать о том, что еще несколько минут назад казалось таким возможным…
Коньяк, джин, ракия, виски, водка… Веселая компания на пляже. Интересно, почему русские так любят водку? Алекс взял бутылку с красной наклейкой, повертел, свернул блестящую головку, плеснул прозрачную жидкость в первый попавшийся под руку пузатый винный бокал и залпом, на одном дыхании, опрокинул в горло.
Самым сложным оказалось удержаться на ногах в первую минуту, когда весь мир вокруг качнулся и поплыл неведомо куда. Но, посидев на земле, обретя утраченное равновесие, Алекс нащупал мягкую ткань, и все вдруг стало простым и понятным, как стакан минералки.
Нетвердой походкой Алекс подошел к большому балкону номера люкс. Через задернутые портьеры пробивался красноватый ночной свет.
– Надежда! – позвал он. – Надежда!
Молчание.
– Надежда! – выкрикнул он громче, дополнительно пьянея от собственного безрассудства.
Дверь приоткрылась.
– Что тебе нужно? – прошептала она испуганно. – Уходи.
– Ты забыла полотенце. Я его принес.
– Спасибо. Забрось на балкон.
– Выйди и возьми. Чего ты боишься?
– Ничего я не боюсь. Давай сюда. – Она появилась уже в черном шелковом пеньюаре, делавшем ее кожу еще белее. Протянула руку, чуть склонившись вперед. В глубоком вырезе мелькнула обнаженная грудь. Поймав туманный и жадный мужской взгляд, Надежда закуталась в пенное кружево.
– Надежда, – горячо зашептал Алекс, пытаясь удержать ее за рукав, – постой, выслушай меня…
– Я же сказала: оставь меня в покое.
– Нет, подожди, позволь мне остаться… Тебе это надо так же, как и мне… Ты ведь хочешь этого, я знаю, Надежда! – Он заговорил в полный голос.
На соседних балконах послышалось оживление.
– Да как ты смеешь… Ты что, пьян? – Она тоже повысила голос. – Что ты возомнил? Ступай проспись!
– Да, я пьян! – заорал он, распаляясь. – А ты глупа! Все еще думаешь, что твой муж приедет? Черта с два! Сейчас он развлекается с какой-нибудь девкой! Он не любит тебя! А я люблю! Никто не будет любить тебя, как я!
– Убирайся или я вызову полицию!
– Вызывай! Мне наплевать! Я и в полиции повторю то же самое: я люблю тебя, а твой муж – кусок дерьма!
– Ты придурок! Сопляк, мальчишка! Я вызываю охрану! – крикнула Надежда, скрываясь в номере.
На соседних балконах началось живое обсуждение. По-немецки и по-английски – удивленное, по-русски – заинтересованное.
– Лучше сматывайся, пока она ментам не позвонила, – посоветовали справа.
– Не позвонит, – возразили слева. – Это она поначалу, для понта ломается. Как все бабы.
– А ты залезь, – сказали сверху.
Алекс перемахнул через балконную ограду, забарабанил в балконную дверь.
Двойное стекло, разделявшее их, было слишком зыбкой преградой. Более тонкой, нежели шелк пеньюара. Алекс ощущал легкое дыхание женщины, туманной дымкой отражавшееся на голубоватой, как лед, поверхности… Внезапно буйство улеглось. Алекс сделал шаг в сторону, закурил, прислонившись спиной к стене, показавшейся холодной, как январская полночь. Дверь тихо скрипнула. Надежда появилась в темном проеме. На ней было платье оттенка лунного дождя, почему-то придававшее ее фигурке трогательную незащищенность. Алекс молча смотрел на нее. Сейчас ему хотелось одного: находиться рядом с ней и ждать… Малейшего полунамека, полувзгляда… Этого было бы достаточно. Но она должна подать этот знак. Сама. Иначе все не имело смысла…
– Алекс… – Она нарушила тишину, и в ее голосе не было ярости. Скорее мольба. – Пожалуйста, я тебя очень прошу, уходи…
– Прости меня, – сказал он. – Я действительно просто спятил, когда решил, что ты и я… Прости. Я ухожу.
– Можешь пройти через номер.
Он вопросительно взглянул на нее, переступил порог. Легкий запах духов. Увядающие цветы в причудливой вазе. Раскинутая постель… Женщина оказала ему доверие, позволив на полшага приблизиться к невидимой грани, за которой стираются условности. Но не более. И он не смел воспользоваться этим доверием. Если это и была игра, то слишком хрупкая и красивая, чтобы грубо разрушить ее правила. Алекс бросил прощальный взгляд на фигурку в светлом платье, замершую около окна.
– Женская слабость – страшная сила, не так ли?
И быстро, боясь задержаться и на секунду, вышел, плотно затворив за собой дверь. Он чувствовал себя марафонцем, сошедшим с дистанции перед самым финишем. Переводя дыхание, он прислонился пылающим лбом и влажными ладонями к каменной стене, но она еще не успела остыть после знойного дня и не приносила вожделенной прохлады.
– Дурак… – с досадой обронили сверху.
В темном баре, действуя по наитию, подобно алхимику, Алекс смешивал разнородные жидкости в бокале. Он не мог понять, что руководило им, когда его рука откупоривала тот или иной сосуд. И не знал, сумеет ли воспроизвести это еще раз. Закрыв глаза, он поднес к губам полученный напиток и на мгновение вновь ощутил дурманящий вкус ее губ…
На следующий день Алекс был уволен. Он выслушал свой приговор с молчаливой отрешенностью, вздрогнув лишь однажды, при словах «сексуальные домогательства».
– Ну и какую причину твоего увольнения указать? – язвительно поинтересовался господин Касли. – Может быть, сжалиться над твоей глупой башкой и подвести под профнепригодность?
Алекс молчал, полируя опустошенным взглядом карандашницу.
– Черт возьми! – вскипел вдруг обычно невозмутимый управляющий, ударив кулаком по столу так, что
