Она ответила с ужасающим безразличием:
«Я это заслужила».
Понимаешь, она говорила о своей жизни с Алексом как осужденный о наказании.
И тогда я поняла, что, когда срок, назначенный Надеждой себе самой, выйдет, ничто не удержит ее здесь…
Нина устало потерла пальцами виски. Женщина, сидевшая рядом, молчала тоже. И это молчание делало их, еще часом раньше незнакомых, а полчаса назад – готовых стереть друг друга в порошок, союзницами.
– Слушай, – сказала Нина, – может, ты ошибалась? Может, ему и не нужна твоя безропотность? Рявкнула бы разок, глядишь, стало бы все по-другому.
– Ты плохо знаешь наших мужчин, – возразила Фериде.
– Ерунда. Мужик, он и в Африке мужик, – фыркнула Нина. – Что я знаю точно: никто никогда не унизит меня. А если попытается – ему придется о-очень несладко.
– Да, ты не канарейка, – абсолютно серьезно произнесла Фериде. – Ты – кошка. Сама по себе. Из тех, что невозможно приручить. Ты подпустишь к себе лишь того, кого выберешь сама. Возможно, и никого. И если ты упадешь, то на все лапы.
– А ты тогда кто?
– Собака, наверно. – Она грустно улыбнулась. – Бьет хозяин, гонит, а все хорош.
– Восточная философия? Занятно… Ну а кем, по-твоему, была Надежда?
– Точно не знаю… Тогда она показалась мне красивой бабочкой. Только крылышки у нее потерли. Чтобы не улетела…
– Сукой она была, вот кем… – Спохватившись, Нина закусила губу. Откровения не входили в ее планы. – А что, нельзя тебе тоже кошкой заделаться? Или, например, акулой. Ка-ак цапнуть! – Она усмехнулась, поднимаясь. – Ладно, мне пора. Пообещай, что не будешь вешаться, топиться или резать вены. А то приставлю к тебе парочку крепких ребят. Слушай, может, это и есть лучший выход? Подберу посексуальнее.
– Тебе-то что за дело? – удивленно встрепенулась Фериде.
– Абсолютно никакого, – передернула плечами Нина. – Мне вообще по фигу все и всё, кроме моего бизнеса. Через пару минут я не вспомню твоего лица. Просто, когда женщина дурью мается, мне становится обидно за свой пол.
Асим был в ресторане, где с относительным аппетитом поглощал жареного цыпленка.
– Для жертвы аварии ты выглядишь совсем неплохо, – заметила Нина.
– Благодарю. Присоединяйся, – кивнул он на соседний стул.
– Ты не слишком круто обошелся со своей бывшей подружкой?
– Что? – Асим даже обронил нож от удивления.
– Иногда ты бываешь слишком жесток.
– Кто бы говорил! – хмыкнул Асим. – Тоже мне мать Тереза. Впрочем, – он выровнял тон, заметив, что официант заинтригованно скосился в их сторону, – моя личная жизнь касается только меня и не подлежит обсуждению.
– Для твоего возраста у тебя слишком бурная личная жизнь, – язвительно заметила Нина.
– Стараюсь, – скромно улыбнулся Асим. – Наверстываю упущенное. В твои годы я тоже был… как это по-русски… dark blue stock.[6]
– Что?! – От возмущения Нина привстала. – Ты назвал меня синим чулком?! Скажи еще, что я – девственница!
– Для твоего возраста это было бы странно. Но, учитывая твою вечную занятость, вполне объяснимо. Эй, – заметив, как Нина побагровела от негодования, он в знак примирения поднял кверху ладони, – я пошутил. Извини. Дурацкая шутка.
– Ну почему… – Нина вызывающе поставила на стол оба локтя и сцепила пальцы на подбородке. – Хочешь узнать, как я лишилась невинности?
– Не хочу, – отрезал Асим. – Этого еще не хватало. Избавь меня от пошлых откровений.
– Ни пошлости, ни откровений. Мне было восемнадцать. Я решила, что настала пора, и сделала это. Вот и все.
– Настала пора? – невольно вырвалось у Асима. – Разве
– Почему нет? Обязательно все усложнять? Разыгрывать мелодрамы, топиться, стрелять и вешаться? Или в стародавние времена твоей юности все было иначе?
– Прекрати! – рассердившись больше на себя за то, что дал втянуть себя в пикантную дискуссию, возмутился Асим. – Как ты смеешь говорить со мной о таких вещах, нахалка!
– Ты первый начал.
– Я извинился.
– Подумаешь, я тоже могу извиниться.
– Ладно, забыли, – миролюбиво поднял ладони Асим. – Кстати, есть радостная новость. К нам едет комиссия.
– Международная? – всполошилась Нина, мгновенно позабыв обо всем.
– Нет, всего лишь наша.
– И что они хотят?
– Того же, чего и все. Пожрать за наш счет, поразвлечься.
– А цель?
– Присвоение звания «Лучший отель года». В нашей категории, наверно, опять «Зигане» дадут. Или какой-нибудь новостройке из «четверок».
– Почему не нам?
– Исключено, – подавил вздох Асим.
– Почему?! У нас же все по высшему классу…
– Потому… – Он поджал губы, явно задетый за живое.
Нина ждала, и он все же добавил злым неприязненным тоном:
– По негласной политике государства, высшие награды присуждаются только тем объектам, владельцы которых – граждане Турции. Или хотя бы держатели контрольного пакета – восьмидесяти процентов акций. А у нас даже название иностранное.
– Значит, из-за меня…
– Из-за чиновничьей дури. Что ты хочешь? При всем своем проевропейском апломбе Турция – мусульманская страна. И этим все сказано. Так что можешь не волноваться. Приедут большие дяди, помоют ноги в бассейнах, оторвутся на полную катушку и поставят нам «А» с минусом за сероватый песок. Ладно, пойду отдам приказ о готовности номер один.
Он быстро пересек пятачок около бассейна, но притормозил, завидев незагорелую, из нового заезда, грудастую блондинку в ярко-розовом бикини, улыбавшуюся так, будто готовилась к съемкам в рекламном ролике про чудеса зубной пасты.
– «Готовность номер один»… – передразнила Нина. – Вот кобель… – И с неожиданным раздражением пнула подвернувшийся стул.
Это диско не было похоже ни на одно из тех, что Нина посещала прежде. Шар, мотавшийся под куполом, резал глаза разноцветными, нестерпимо яркими огнями. Музыка, скорее даже не музыка, а непонятные ритмы, повторяющиеся с зомбирующей частотой, не откладывались в ее восприятии, а лишь били по барабанным перепонкам: «Та-та-та-там…» Все это ревуще-оруще-хохочущее действо напоминало наркотический маскарад. Раззявленные рты, выплевывающие окурки и улыбки.
«Что я здесь делаю?» – подумала Нина, но ее тело продолжало ритмичные движения в такт шаманской музыке. «Та-та-та-там…» «Я не хочу этого, не хочу!» Десяток цепких рук вдруг подняли ее над землей и забросили на небольшое возвышение посередине, словно на жертвенный алтарь. Сотни ладоней хлопали в такт «Та-та-та-а-а». Сотня ртов выкрикивала что-то, смысл чего доходил до нее не через слух, а телепатически: «Разденься! Давай, детка!»
«Нет!» – в ужасе кричало ее сознание, но ни опьяненная мускусным запахом плоти ревущая толпа, ни
