стакан остатки водки. — Хорошие были вазы, новые.
— Какие вазы? — пробормотал я, не открывая глаз.
— Те самые. Я же сказал — что под руку попалось, то и схватил. А тут стояли как раз коробки с вазами. Хозяйка на прошлой неделе привезла, а у меня никак руки не доходили распаковать. Вот я и схватил две вазочки, благо они небольшие были, бросать удобно...
Я вспомнил продолговатые коричневые предметы, взрывавшиеся при ударе о головы моих противников. На лице у меня осталось несколько порезов от разлетевшихся вокруг осколков. Оказывается, это были вазы. Оказывается, банду Треугольного глушили предметами искусства. Не каждому выпадает такая честь.
— Хозяйка, конечно, расстроится, — рассудительно произнес Шумов и опрокинул в себя остатки водки. — Но что поделаешь, если ничего другого мне под руку не попалось.
— Хозяйка — это жена? — поинтересовался я.
— Вот еще! — фыркнул Шумов. — Хозяйка — это хозяйка. Это ее дача.
— Да ну? А я думал, это твоя...
— Если ты видишь пса, сидящего в будке, — нравоучительно сказал Шумов, — не стоит думать, что будка является собственностью пса. Вот и со мной так же. Я эту хибару сторожу. А хозяйка... — Шумов вздохнул. — Она подкинула мне эту работенку в знак благодарности. Хотя я считаю, что благодарить-то особенно не за что...
— Да? — сказал я, подталкивая Шумова к дальнейшим объяснениям. И он не стал отмалчиваться. Очевидно, даже компания канала «Дискавери» в конце концов надоедает.
— У нее сына убили, — медленно, как будто нехотя произнес Шумов. — Она хотела, чтобы я нашел убийц. Ну, я и нашел.
— И что?
— А ничего. — Кажется, он и в самом деле не горел желанием трепаться о своих былых подвигах. Мне пришлось быть настойчивым, и тактика моя тут была проста — раскрутить Шумова на мемуары о старых делах, а потом плавно подвести к моим проблемам и намекнуть, что больше никто в мире эти ниточки не распутает.
— Их судили? — спросил я. — Этих убийц?
— Как тебе сказать... Там особенно нечего было судить. Так уж получилось.
— А-а-а, — протянул я, внутренне поеживаясь от слов «особенно нечего». — Так поэтому ты и считаешь, что она тебе ничем не обязана?
— Она мне ничем не обязана, потому что ее сына убили, — мрачно ответил Шумов, крутя в пальцах пустой стакан. — И воскресить его я не мог. А всякие там убийцы... Это уже мелочь. Это не меняет сути дела. Неправильно сводить все к мести. Хотя... — Шумов сжал зубы, и его лицо исказилось в странной и неприятной гримасе. — Хотя месть это очень сильная штука. Здорово заводит. Легко начать и трудно остановиться...
Он некоторое время сидел молча, а я не осмеливался влезать со своими замечаниями и вопросами, я просто терпел ту боль, которой было во мне навалом.
— Вот почему, — вдруг сказал Шумов, и я не сразу понял, о чем он, — она и разрешила мне пожить на этой даче. Я тут уже больше года сижу. Нормально так сижу.
— Гиви сказал, у тебя был запой, — брякнул я.
— Врет, бандитская рожа, — немедленно отреагировал Шумов. — Откуда ему знать? Что он, навещал меня?! Что он, водку мне привозил ящиками? Хотя мог бы... — Шумов снова тяжко вздохнул, осуждая прижимистого Гиви. — У меня кончился запой. Честное слово. Водка кончилась, а в магазин за новым ящиком лень было ехать. Пришлось выйти из запоя.
— А это? — показал я на бутылку, которую мы только что использовали внутренне и наружно. — Если она кончилась, то откуда это?
— Это боевой трофей, — сказал Шумов и ухмыльнулся. — Это было конфисковано у группы товарищей. Позавчера. Кстати, у них я конфисковал еще одну штуку. Мне показалось, она тебя заинтересовала. Могу подарить.
— Что? — оторвал я затылок от спинки кресла. — Какая штука?
Шумов не поленился подняться с кресла, подойти к тумбочке, взять эту штуку и сунуть ее мне чуть ли не под нос.
— Тьфу! — Я забыл о боли и яростно замахал руками, отбиваясь от угрожающе вытянувшегося в мою сторону резинового члена. — Убери, убери эту гадость...
— Ты какой-то неблагодарный, — пожал плечами Шумов. — Эта гадость сегодня спасла тебя. Кстати, кто это были такие?
Прошло минут двадцать после побоища, прежде чем он поинтересовался, кто такие, собственно, были люди, по которым он палил из карабина. Нормально. Но раз уж он спросил, то мне нужно было еще раз попробовать заинтересовать Шумова своими проблемами. Дачу вроде этой я предложить не мог, и приходилось ловить, что называется, на голый крючок.
— Одного я видел в гостинице «Интурист», — сказал я, внимательно следя за выражением лица Шумова. — Он искал того же человека, что и я. Человека зовут Леха Мухин, который обул Тыкву на мешок денег. А мне приходится отдуваться.
— Если вы ищете одного и того же человека, — заметил Шумов, меланхолично разглядывая резиновый член, — то вам нечего было мочить друг друга возле моего забора. Вам нужно было провести конференцию по обмену знаниями насчет этого самого Мухина. А вы морды бить. Странно вы себя ведете, ребята, — покачал головой Шумов и, поразмыслив, добавил слово, которое я не совсем понял: — Контрпродуктивно себе ведете.
Я поморщился — весь этот гнилой базар мгновенно напомнил мне дорогого дядюшку, который тоже любил блеснуть каким-нибудь заковыристым словцом, непонятным для простого народа. Под простым народом я подразумеваю себя.
— Они первые начали, — сказал я в свое оправдание, и теперь поморщился Шумов. — Я не успел предложить насчет конференции.
— Ну так беги, догоняй их и предлагай, — посоветовал Шумов. — Я серьезно. Я там, кажется, одного подстрелил, но это мелочи. У вас же есть общие интересы, а это главное. Обмениваетесь информацией, находите вашего Мухина, и все дела.
— Я не его ищу, — поправил я. — Я деньги его ищу. Самого Мухина я уже нашел. Мертвого.
— У тебя семь пятниц на неделе! — не выдержал Шумов. — То Мухина ему нужно, то Мухина ему не нужно! Все, хватит с меня! Мне через час мебель новую привезут, и не дай бог кто увидит, что у меня рассиживает какой-то левый мужик, — Шумов внимательно посмотрел на меня. — Подозрительной наружности. Ты уже достаточно тут отлеживался, так что вставай и двигай до дому, до хаты.
— А... — заикнулся было я, но Шумов железно отрезал:
— Никаких 'а', до дому, до хаты!
Я со вздохом поднялся из кресла и заковылял к двери, стараясь вызвать у отставного сыщика жалость. Дохлый номер.
— А если использовать при ходьбе обе ноги? — предложил Шумов, помахивая искусственным членом. — Вероятно, получится быстрее.
В этом козле не было ни жалости, ни сочувствия. Совсем как в ДК.
— Погоди, — сказал Шумов мне в спину. Я застыл: неужели проснулось сочувствие? Черта с два. — Как там в городе? Вообще, я имею в виду? — Шумов очертил руками в воздухе сложную загогулину. — Я же никуда не выхожу, газет не читаю...
— В городе? Хм... — мне почему-то вспомнился подполковник Лисицын, а точнее, его визит в «Золотую Антилопу». — Недавно банкир один пропал. Московский. Америдис ему фамилия. Все его ищут. А еще...
— Достаточно, — оборвал меня Шумов. — Можно было и не спрашивать. В этом городе ничего не меняется, кроме фамилий пропадающих и погибающих. Правильно я делаю, что сижу за этим забором.
И он вытолкал меня на улицу. Вот скотина.
5
Можно было утешиться тем, что я оставил Шумову свою визитную карточку. Этих карточек наделал всему персоналу «Золотой Антилопы» Карабас. Наверное, считал, что тем самым придаст бару
