жива. Она выжила благодаря Вашей любви и доброму сердцу.
Человек, познавший любовь на пороге ужаса бесовского, достоин многого. Однажды, Вы, даже будучи без сознания, при ее приближении протянули к ней руки и Ваше лицо оживилось…
На этой фразе Христиан выронил письмо из рук. Он вспомнил все, что с ним произошло, до малейших деталей. Последние сомнения развеялись. Ведьма себя проявила. И он, сам того не ведая, служил ей сердцем…
Доктор поспешил нарушить затянувшееся молчание:
— У Вас появился хороший повод к скорейшему выздоровлению. Ваша возлюбленная вернулась к жизни ради Вас. Что может быть прекраснее? Вы счастливейший из смертных, граф. Поздравляю.
Игорь Гаврилов
Последний довод моря мрака
И спасся только я один, чтобы возвестить тебе.
К пяти утра ночной дождь кончился, с ним прервался и мой сон, чуть более спокойный, чем месяц назад, но все еще не принесший желанного полного отдыха. Минутная стрелка часов успела обежать половину циферблата, прежде, чем я подошел к окну, чтобы сделать то, что за последние месяцы стало почти ритуалом. Мои руки лежали на подоконнике открытого окна, за которым был сад. За его низкой оградой начиналась Конкорд-стрит, одна из окраинных улиц Спрингфилда, штат Массачусетс. Взгляд теперь приковывало Солнце, восходившее из-за аккуратных деревьев Восточного парка. Подобно жрецу майя на заре цивилизации, я встречал свое светило, и не мог отвести глаз. Оно всходило из Атлантики, этого древнего Моря Мрака, чей давящий рокот я ощущал даже здесь, за сто миль от его первых волн и пляжей.
Через час в дом придет миссис Мак-Колин, чтобы приготовить завтрак и начать потом свою обычную уборку. К тому времени Солнце взойдет, и я буду уже в кабинете, где за столом, полным бумаг, стану долго и мучительно сидеть с потухшими от прошлого глазами, прежде чем напишу первый знак на чистом листе. Служанка поставит поднос и уйдет, бросив на прощание косой взгляд, и вечером поделится с такими же пожилыми миссис своими наблюдениями над «странным полусумасшедшим англичанином».
Да, именно таким, странным и полусумасшедшим, выгляжу я в глазах обывателей Спрингфилда, британский аристократ по крови, ученый по призванию. Впрочем, эти факты биографии обыватели не знают. Так кто я же я на самом деле?
Быть может, сам Господь избрал меня для того, чтобы донести до мира весть о приближающейся каре за самодовольство, ложную философию и всеобщий декаданс. Но нет, я не мессия и не проповедник, а просто человек, раздавленный носимым в себе знанием.
Мое имя Герберт О'Нейл. Далекие предки мои покинули Ирландию еще во времена Столетней войны с Францией, чтобы, вступив в армию короля английского, попытать счастья в других землях. Позже, получив в награду феод, они обосновались в Англии, близ города Бристоля.
Многие из нашего рода были людьми неординарными, смело выходили за рамки общепринятых для их круга канонов, сближаясь со многими выдающимися деятелями разных эпох. Фамильные портреты — непременный атрибут старинных династий — донесли до меня их лица. Сэр Роджер О'Нейл, придворный времен короля Иакова I, один из немногих друзей великого Бэкона. Или мой дед, адмирал сэр Эдуард, близко знакомый с Изомбардом Кингдомом Брунелем, этим Леонардо да Винчи XIX века.
Именно Брунель, чье жизнеописание поразило меня в ранней юности, стал тогда моим кумиром. Его великое творение — железнодорожная магистраль «Грейт Уэстэрн» проходила всего лишь в миле от нашего родового поместья, и мне, совсем еще мальчику, казалось тогда, после рассказов сэра Эдуарда, что дух великого инженера еще витает здесь, увлекая мою юную душу в удивительный мир стали и пара. Несмотря на то, что я был единственным ребенком в семье и наследником большого состояния, я выбрал для себя профессию инженера, стремясь собственным трудом создать себе имя. В глубине души я лелеял мечту стать, подобно Брунелю, Леонардо да Винчи наступавшего века XX. После шести лет учебы, получив достаточно хорошее для того времена образование, я поступил на службу в крупную судостроительную фирму «Харланд энд Волф». Произошло это в 1895 году; следующие же десять лет можно смело назвать лучшими годами моей жизни. Участвуя в строительстве многих прекрасных кораблей, я пребывал в мире моей детской мечты, почти не замечая течения времени, став к тридцати пяти годам одним из ведущих инженеров компании.
Семейная жизнь моя не сложилась, и всего после трех лет супружества я остался вдовцом. Возможно, это было одной из причин, побудивших меня оставить службу. Но главной причиной явилось мое неуемное честолюбие, хлыстом гнавшее вперед.
Так или иначе, в 1906 году я удалился от дел компании и поселился в поместье. Мой отец отошел в лучший мир еще в последний год XIX века и, будучи единственным его наследником, я вступил в полное владение титулом, поместьем и состоянием примерно в пятьсот тысяч фунтов стерлингов.
В течение года я, со всем энтузиазмом разрабатывал идею, которая потом черным лучом пронзила мою жизнь. Я хотел дать людям власть над глубинами Мирового Океана. Над теми глубинами, чей таинственный мрак вызывает у моряков суеверный страх, и куда люди до сих пор проникали только погребенные под обломками погибших кораблей. За тот год, который после всего пережитого вспоминается как время, покрытое каким-то золотистым туманом, мною был разработан проект глубинного судна, которое я назвал батискафом. По моим расчетам, судно это способно было опускаться на глубину до трех миль, выдерживая чудовищное давление бездны.
Быть может, лет через тридцать какой-нибудь честолюбивый инженер повторит мой путь. И да поможет ему в этом Господь! И пусть этот, еще неведомый мне демиург, никогда не испытает того невыносимого ужаса, что явился моим глазам как божественное предупреждение человеку.
…Перо рвет бумагу, все труднее продолжать. И далекий шум океана, слышный только мне, резонирует с биением рассудка. Но все скоро пройдет, течение времени лечит и это. И снова побегут по листу строки, написанные окрепшей рукой.
Я точно помню день и число, когда я сделал последнюю запись и прочертил последнюю линию чертежа: 18 июля. Свет заходившего Солнца падал на стены и пол моего кабинета, отблески его играли на большой карте мира, где большинство площади было окрашено в голубой цвет загадочного и манящего моря. За окном пели птицы. Шумел в дубовой листве ветер, доносились детские голоса — это играли сыновья моего садовника, а разум блуждал там, куда не проникают лучи нашего светила, внимая еще неведомым чудесам подводного мира.
Прежде чем предложить свое изобретение Британскому Адмиралтейству, я твердо решил довести дело до конца, построив на свои средства первый в мире батискаф и испытав его. Для осуществления этого замысла я, действуя через поверенных, арендовал просторный ангар на окраине порта Кардифф, за несколько недель превратив это помещение, ранее бывшее складом, в первоклассную мастерскую и лабораторию. Дальнейшая работа оказалась гораздо более долгой и сложной, чем я в своем наивном энтузиазме мог предположить. Много затруднений возникло также из-за моего стремления сохранить все в глубокой тайне. Уже тогда аналитическому уму было ясно, к чему может привести германский гегемонизм и поэтому, нимало не сомневаясь, что мое изобретение может быть использовано в военных целях, я тщательно скрывал от окружающих то, что происходило в невзрачном ангаре у берега моря.
Четыре года заняло строительство. Осенью 1911 года я стоял в полумраке, опершись на гондолу моего батискафа.
