мыслями, и, ответив отрицательно на его последний вопрос, я поспешил удалиться.
В начале декабря того же года, прибыв в Лондон, я предложил свое изобретение Британскому Адмиралтейству. После трех месяцев, в течение которых проект рассматривался в недрах этого государственного института, мне было решительно отказано. Никакие мои доводы и отчаянные призывы не возымели действия. До сих пор я помню полуосвещенный огнем, горевшим в камине, кабинет лорда Мидфилда, бросившего мне в лицо свой ultima ratio.
— Я уверен, сэр, что ваш, так называемый батискаф, не потребуется флоту Британской Империи ни сейчас, ни в обозримом будущем…
Спускаясь по широкой парадной лестнице Адмиралтейства, я слышал эти слова снова и снова и не мог до конца поверить в то, что одно из крупнейших изобретений последнего времени отвергнуто. В те дни я часами бродил по Лондону, не преследуя никакой цели. Кутаясь в плащ, стоял на его мостах и набережных, глядя на серые воды холодной реки. Постепенно приступы депрессии прошли и я снова стал способен трезво взглянуть на вещи. Прогресс техники не остановить нескольким консервативным чиновникам. Газовая машина и проект Ливерпульского туннеля Брунеля тоже не нашли поддержки, но это не помешало ему стать тем Брунелем, которым гордилась и гордится Британия. Боже мой, как я стремился к славе! Стремление это заставляло меня все быстрее приближать развязку.
После долгих раздумий я решил попытать счастья за океаном, предложив свой батискаф военному ведомству США. Что я знал тогда об Америке? Молодая, бурно развивающаяся страна эмигрантов, общество, не успевшее закостенеть под гнетом многовековых традиций. Государство, дружественное Британской Империи, говорящее на одном языке с ней и безусловно союзное в случае войны.
И, наконец, в последних числах марта произошла встреча, окончательно замкнувшая цепь случайностей. В одном из лондонских ресторанов я повстречал Артура Дугласа — старого товарища университетских времен. За пять лет, прошедших с момента нашего последнего свидания, Артур превратился в еще более импозантного, чуть грузного джентльмена с тем выражением лица, которое обычно отличает крупных чиновников и деловых людей. Узнав о том, что я собираюсь совершить путешествие к берегам Нового Света, он предложил мне отправиться туда на борту новейшего лайнера «Титаник» компании «Уайт Стар Лайн»; одним из совладельцев ее и являлся сейчас сэр Артур Дуглас. По его словам, «Титаник» проходил последние испытания и первый рейс его был назначен на 10 апреля. Я отказался, ссылаясь на наличие большого неделимого багажа, который я обязательно должен сопровождать. Последовал ответ:
— Мой дорогой Герберт, «Титаник» имеет обширные грузовые трюмы, так что вы можете взять с собой даже собственную яхту!
Эти слова оказались последними каплями, переполнившими чашу: необратимо полилась через край темная жидкость.
…7 апреля 1912 года кран Саутгемптонского порта опустил в чрево гигантского лайнера груз необычных очертаний, плотно укрытый брезентом, а ранним утром 10-го на борт поднялся его владелец, имея при себе билет первого класса до Нью-Йорка. Нет нужды перечислять имена сильных мира сего, плывших вместе со мной на «Титанике», описывать всю роскошь этого плавучего дворца, тем более, что эти аспекты путешествия меня мало интересовали. Единственным человеком, которого, я думаю, следует упомянуть был главный конструктор судна Томас Эндрюс, направленный в рейс для выявления возможных недостатков «Титаника». Этот опытнейший инженер снискал мое уважение еще во времена моей службы в фирме «Харланд энд Волф». При встрече он любезно пригласил меня совершить экскурсию по судну. Я с благодарностью принял это предложение и в течение следующих двух часов мы обошли почти весь «Титаник». Мне доставляла большое удовольствие беседа с этим достойным и близким по духу человеком. В свою очередь, понимая большую занятость Эндрюса, я старался не навязывать ему свое общество, и наше общение на борту завершилось этой экскурсией и последовавшей за ней недолгой беседой.
Свой последний вечер на «Титанике» я помню очень смутно. Был ужин в потрясающе красивом ресторане первого класса, за столиком со мной сидела пожилая супружеская чета, я о чем-то разговаривал с ними, но беседа не шла, почему-то часто и надолго прерываясь. После я оказался в центральном зале, где смотрел на вальсирующие пары. Многочисленные зеркала отражали блеск драгоценностей, в них скользили черно-белые видения элегантных смокингов. И наконец, я у себя в каюте, на столе папка с расчетами, делаются какие-то пометки в них, но какие именно, память не сохранила. Следующим воспоминанием становится мое пробуждение около часа ночи, уже после столкновения. Меня разбудили сильные удары в дверь. Сон мгновенно прошел, я встал, и меня буквально пронзила страшная догадка: «Титаник» сильно поврежден. Еще не открыв дверь и не увидев за ней взволнованного, путающего слова стюарда, я твердо знал, что лайнер в опасности. Нет, это не было просто предположением: едва став на ноги, я сразу определил, что «Титаник» имеет дифферент минимум в десять градусов. Машины стояли, и мне, как инженеру, стало ясно: носовые отсеки судна затоплены. Я был прав. Стюард, будивший всех пассажиров, сказал, что дана команда покинуть судно и мне следует подняться на шлюпочную палубу. Через пять минут я шагнул на ее настил. Морозный воздух безлунной ночи сверкал в искусственных лучах светильников. Крупнейшая в истории морская катастрофа открывалась взгляду во всей широте. Около полуночи (точнее никто из окружавших меня не мог сказать) «Титаник» столкнулся с ледяной горой на полном ходу. Удар пришелся на правый борт. Сейчас судно беспомощно стояло посреди океана, все больше зарываясь носом. Побыв несколько минут среди толпы напуганных, до сих пор не веривших в случившееся пассажиров, я не смог вынести больше пытки незнанием и быстро направился, вернее побежал к рулевой рубке, надеясь найти там капитана Смита, Эндрюса или хотя бы кого-либо из офицеров. Мне повезло, я столкнулся с Эндрюсом даже не дойдя до цели. А затем был шок от слов сэра Томаса: «„Титаник“ обречен, жить ему осталось максимум полтора часа». Лицо создателя «Титаника» исказилось после этих фраз, Эндрюс пошатнулся и тяжело оперся на поручни.
Удар, поразивший меня, был страшен. В течение многих минут я стоял в странном оцепенении, глядя на залитую огнями палубу ничего не выражающими глазами сумасшедшего. У меня не было страха за собственную жизнь, гибло мое творение, умирало дело всей моей жизни. Позже, очнувшись от первого потрясения, я бесцельно бродил по палубе, даже не пытаясь подойти к шлюпкам. Наконец, я стал осознавать, что если я останусь на судне, то жизнь моя прервется через час с небольшим, ибо выжить в воде близкой к точке замерзания я не мог. Решение пришло быстро и бесповоротно. Герберт О'Нейл умрет вместе со своим детищем, запертым в чреве «Титаника». Мысль эта казалась дикой, безумной, невозможной, наконец, но в тот момент она стала единственным выходом, вдохнула в меня безумную энергию, под влиянием которой и произошли последующие действия. Окинув прощальным взглядом шлюпочную палубу, я устремился вниз. На моем хронометре было в это время час десять ночи наступившего 15 апреля. Моя каюта находилась гораздо ниже, на палубе «Д» «Титаника». Ворвавшись в нее, я принялся лихорадочно перебирать вещи в чемодане, разыскивая предмет, казавшийся мне необходимым: револьвер. Больше мне ничего не было нужно. Потом начался мой путь в корму обреченного лайнера, туда, где в темноте грузового трюма спал мой глубинный корабль. Сбежав по трапу на палубу «Е», я неожиданно оказался по колено в бурлящей холодной воде, подсвечиваемой изнутри еще горевшими электрическими лампами. Я находился в затапливаемом рабочем коридоре, этой «Шотландской дороге» «Титаника», тянувшейся до самой кормы. Сейчас это была ужасная дорога. С непоколебимой уверенностью библейского мессии я шел по коридору, пробираясь среди бедно одетых, растерянных и плачущих людей. Это были пассажиры третьего класса, пытавшиеся выбраться из нижних помещений чудовищного корабля наверх, к звездам и шлюпкам. Но их ожидали там только отчаяние и мучительные минуты агонии в ледяной воде. Откуда-то снизу прорывался пар, затягивая все трехсотфутовое пространство коридора влажным туманом. Недра «Титаника» исторгали зловещие звуки гибели: шум вливавшейся воды, скрип и скрежет сдвигавшихся механизмов, шипение заливаемых, еще горячих топок. Грузовой трюм тонул в полумраке. Пробираясь среди хаотического нагромождения ящиков, тюков и коробок, я достиг цели. Укрытый тяжелым брезентом и притянутый к палубе найтовыми, передо мной возвышался он: мои надежды, мой труд, моя гордость. Я пришел воссоединиться со своим творением и погибнуть с ним. С трудом откинув брезент, я открыл люк и на минуту замер, не решаясь сделать этот последний шаг, но все же сделал, отгородив себя от тонущего гиганта, ставшего моей тюрьмой, пятью дюймами стали. Дифферент на нос достиг уже значительной величины и мне стоило большого труда добраться до кресла. Два часа ночи. Грохот рушащихся механизмов достигал даже моих ушей, заставляя вибрировать стены гондолы. Еще немного, и я окажусь там, куда так
