успех. Творческая реализация. Возможности.
— А я с удовольствием выпью за ваш счет и п–нослушаю! — бесшабашно заявил Питер. — Думается мне, что человек, который носит мое лицо, д–дурного не п–п–предложит.
Да, Питер Таргет был полным и стопроцентным двойником Хайда. Двойником, встреча с которым сулит беду, если верить приметам. Даже родинка над левым уголком рта была точно такая же.
Питер был более худ. Но и Хайд не отличался избытком плоти. Питер нуждался в ремонте зубов, но и Хайд в свое время пережил подобное. Питер носил длинные волосы цвета каштанов, но и короткая прическа Хайда была такого же цвета, если бы не седина, начавшая наступление в самое последнее время.
— Мое предложение заключается в том, чтобы вы стали мною, — сказал Хайд. — Или, что вернее, чтобы мы стали одним человеком.
Питер поперхнулся и чуть не откусил край чашки. С этого момента никому не известный певец Питер Таргет перестал существовать. Такого человека не стало вовсе.
Дело в том, что Питер не интересовался ничем в жизни, кроме возможности петь и танцевать для публики. Деньги, женщины, слава, возможности — ничто не интересовало его. Все, что было ему нужно, — музыка и публика. Он не мог жить без этого. Вернее только в эти минуты жил.
Он сразу поверил Хайду. Он не мог предположить подвоха. Да подвоха–то и не было.
Питер был едва образован, наивен, не от мира сего. Он даже на бытовом уровне выражал свою мысль либо готовыми штампами, почерпнутыми из уличного разговорного языка, либо корявыми и невнятными, перегруженными выражениями. Только самые простые вещи давались ему легко. При этом он сильно заикался, так, что порой вообще не мог сказать, что думает, если хоть немного волновался при этом.
А пел и танцевал он божественно.
Идея стать другим человеком понравилась ему. Это было своеобразной веселой игрой. А Питер был почти как ребенок. Хайд с ужасом узнал о том, что они были ровесниками. Даже месяц рождения совпадал. Но если Хайд к тридцати трем годам прошел через славу и забвение, через войну и мир, через невероятные порою приключения, то Питер был абсолютным девственником в прямом и переносном смысле.
О поэзии Питер знал только то, что «это должно быть складно», однако новый текст, предложенный Хайдом для его песни, потряс непосредственного парня до слез.
В рамках игры «стань Хайдом» нужно было научиться носить дорогие костюмы джентльмена, ходить, как Хайд, и перенять его жесты, что для талантливого танцора было нетрудно. Новые зубы понравились ему больше всего.
Квартирка, маленькая и уютная, в отдаленном районе Ронвиля, снятая для него Хайдом, была олицетворением сбывшейся мечты. Потребности Питера оказались на удивление невелики.
Хорошее питание за двадцать дней довело его до кондиции Хайда. Теперь, стоя перед зеркалом в одинаковых костюмах, они оба поражались сходству.
— Теперь, — сказал Хайд, — ты должен усвоить самое главное. Мы нигде больше не должны показываться вместе. Ты появляешься только на сцене. Ни с кем не разговариваешь. Просто не открываешь рта. Ты поешь и танцуешь. Вся слава твоя. Но потом я подменяю тебя. Я буду разговаривать с журналистами, я веду дела, связанные с концертами, я занимаюсь всем. Ты же, кроме сцены, выходишь на улицу только с моего ведома и только в гриме, чтобы никто тебя не мог узнать. Это понятно?
— Эт–то х–хорошо, что т–ты будешь з–за м–м–меня г–гово–рить, — расплываясь в белозубой улыбке, сказал Питер.
— Завтра твое первое выступление, — объявил Хайд. — Зал небольшой. Но это только начало.
Двойника все устраивало. Он прекрасно чувствовал себя на сцене. Лучше, чем где бы то ни было. И так он чувствовал себя только на сцене.
Делая из Питера свою копию, Хайд развил бурную деятельность. Он нанял оркестр и разучил с ними восемь песен на свои слова и на музыку Питера. Питер репетировал один. Впрочем, он и не нуждался в серьезных репетициях. Оркестр недоумевал, потому что Хайд отказывался петь иначе как на концерте. Это породило слухи. Слухи породили интригу.
На концерт Хайд пригласил кучу ненужных богемных личностей, но главное — он пригласил толпу репортеров и критиков, а самое главное — Поупса Мэдока, самого крупного импресарио в Мок–Вэй–Сити и во всей Метрополии.
Хайд был окрылен. Он почти не волновался. Он знал, что будет успех. Но все же ликование накатывало волной, когда он среди суеты столбенел, вдруг понимая, КАКОЙ будет успех.
И Питер не подвел его. Успех был колоссальный.
А мистер Поупс Мэдок предложил недурственный контракт. Хайд поломался немного, набивая цену, и подмахнул контракт, после чего сгоряча буквально вбил в документ печатку.
На Хайда обрушилась слава.
Питер работал как проклятый. Он мог делать по три, четыре, пять концертов в день. А Хайд, свежий, сияющий, велеречивый, захлебывающийся от вдохновения, выходил к народу, к журналистам, на рауты. Он был повсюду. Его награждали премиями, призами и поцелуями. Его возносили, его боготворили, наконец.
Питер, делавший эту славу в поте лица своего и на грани человеческих возможностей, даже не подозревал о ней. Для него весь мир был — сцена, музыка, овации и отдых с коротким блаженным забытьем от горстки кенди–табс.
Да, злоупотребление легким наркотиком в лошадиных дозах было единственным недостатком Питера.
Но Хайд не мог бороться с этим. Он подозревал, что если отвадить Питера от кенди, то у него могут появиться другие интересы. А так — он был управляем и бесконечно работоспособен. Он был готов выступать столько, сколько его могли слушать.
Музыку он сочинял, как дышал. Хайд отдал ему на песни все свои стихи, а Питер просил новых. Приходилось отвлекаться от раутов и вечеринок, чтобы набросать пару куплетов. Это начинало раздражать. Но Хайд не мог использовать ничью поэзию, кроме своей. Это было бы вне легенды. А всерьез заняться поэзией, ради которой вообще–то вся эта афера и затевалась, у него теперь не было ни времени, ни сил, да, если честно, и большого желания.
Хайд чувствовал себя отомстившим. Все, кто не принимал его всерьез как поэта, писателя, драматурга, теперь и об этих его ипостасях вспомнили. Снова шла пьеса, принося небольшой, по сравнению с Питером, доход. Переиздавались его три книги. В виде песенников печатались его стихи. Он стал бы безумно богат, если бы его песни запели по трактирам, но этого не происходило, так как манеру исполнения Питера трудно было повторить, а в другой манере люди не хотели слушать эти песни.
Как–то незаметно Хайд перестал отделять Питера от себя. Ведь он все время говорил: «Мои концерты», «Я написал (спел) песню», «Мои песни». И так далее… Но при этом он начал тяготиться своей второй ипостасью. С Питером нужно было все время нянчиться, прятать его, подменять… Это все больше походило не на развлечение, а на тяжкий труд.
Кроме того, у Хайда были и свои проблемы, не менее серьезные, чем заикание, инфантилизм, наркомания и подпольное положение Питера.
И все же, и все же, и все же — он оказался в том заоблачном мире всеобщего внимания, который, как он полагал, предназначен ему — человеку незаурядному, талантливому, сделавшему многое для этих людей, которые пренебрегали им прежде и которые боготворили его теперь.
Хикс Хайд — бард и суперзвезда. Властитель душ и умов. Сложносочиненный гибрид двух человек. Тайна и исповедь вместе. Его песенки распевали повсюду. Его строки стали поговорками. Его мелодии насвистывали и мурлыкали. Их разучивали дети на уроках гармонии.
Интеллектуал, поэт, писатель и журналист встретил человека, очень похожего на себя, и решил, что тот сделает его звездой. И все получилось. Опереточный сюжет был с блеском воплощен в жизнь. Но кому, как не Хайду, было знать, что в жизни такие сюжеты чреваты трагическими развязками.
Дело в том, что Хайд при всех своих талантах обладал ужасающей фобией публичных выступлений. Он знает это за собой. Но вращаться в круге внимания на приемах и торжественных собраниях, раздавать многочисленные интервью ему было не в тягость. Это только щекотало нервы.
Как далеко это безумие могло зайти? Очевидно — очень далеко, до конца. Так все и случилось. Да, все
