чудеса, я решил продать Одру — пусть хоть так она послужит моей цели заработать деньги.
По моей просьбе компаньоны представили меня сразу двум охотникам за стариной. Один был толстый американец, владелец алмазных приисков в Пакистане; он был богат и от него можно было получить хорошую цену. С американцем, однако, было одно затруднение: он был готов купить машину только если она подойдет под интерьер гостиной в его доме в Калькутте. Иначе, уверял он меня со смехом, жена выгонит его из дома. С датой смотрин машины он, однако, все никак не мог определиться: он оказался столь же занят, сколь и богат, и никак не мог надолго отлучится от телеграфа в порту, ожидая каких-то важных сводок со своих приисков. Этот покупатель, таким образом, был рискованный — он мог сорваться.
Второй был испанец, — длинный, тощий, со слезящимися от дыма едких папирос, глазами, — «прощелыга», как я его называл про себя. Для чего ему была нужна машина, я не знал, — позеваю, он хотел заработать, перепродав ее в Европе, — но он готов был заплатить мне аванс сразу же, даже не глядя на машину. Платил он много меньше, чем американец, — зато был готов сам Убрать Одру из самого моего дома хоть завтра.
Мне тогда скорее нужны были деньги для матери, и я склок испанцу.
Необходимо, однако, было проверить машину перед продажей — прошел уже месяц с тех пор, как я в последний раз запускал ее. Все еще в сомнениях относительно того, не имеет смысла все-таки отшить испанца и поставить на тянущего резину, но потенциально более щедрого американца, я водрузил Одру на горку песка. В нужный час солнца в зените машина ожидала. К этому времени я уже столько раз видел ее в действии, уже почти перестал бояться идущих от нее вспышек. Теперь же в особенности, желая убедиться, что все части тела машины в по рядке, я впервые подошел к ней на расстояние вытянутой руки!
Да! Я забыл упомянуть одну важную деталь: в тот момент у меня во рту была жвачка, — не тот гадкий продукт, что жует! нынче вся планета, — но традиционная жвачка наших родных мест, смесь листьев дуриана и толченых плодов колы, — их вкус бодрит. Так вот, я стоял рядом с машиной и жевал эту жвачку, а машина сияла и работала. Я осматривал ее, а сам про себя все продолжал думать о выборе между испанцем и американцем.
«Отдам испанцу», — решил я наконец и нагнулся над машиной. Щурясь от исходящего от нее света, я проверил, крутится ли одно особенно красивое маленькое красное стеклышко в районе ее «сердца».
Именно в этот момент в золотом человечке что-то неожиданно зазвенело. Звон был такой пронзительный, что от неожиданности я поперхнулся жвачкой, закашлялся и еле выбил комок себе из горла. Жвачка упала прямо на блюдечко в «груди» машины, а именно на то, на котором было написано «Si». Блюдечко качнулось, и в тот же миг машина вдруг раньше обычного времени остановилась и погасла, — все в ней замерло, кроме одной детальки внизу, которую до этого я никогда не видел работающей. Сев на корточки и приблизив лицо, я увидел под «сердцем» машин» валик, утыканный бугорками — он вдруг начал медленно поворачиваться. Неожиданно из машины раздался металлический голос. Он пропел мне: «Меnо male, atto tale!»[14]. Пропел и замолчал. В то же мгновение остановил свое вращение и валик. Я понял в машину была вмонтирована механическая музыкальная и шкатулка, — но почему она вдруг заиграла именно сейчас?
У меня не было времени над этим поразмыслить — в следующий момент стрелка на лице идола вдруг прыгнула вверх, указывая прямо на солнце в зените. Это тоже было ново, потому что раньше стрелка в конце вращений бессильно повисала вниз.
Снова раздался мелодичный звон, и стрелка переместилась на некоторое едва заметное количество делений вправо — в ту подвину циферблата, где на цилиндре-«щеке» человечка значилось: «.Placer» («Удовольствие») и там застыла.
В высшей степени озадаченный, я стал разбираться, вспоминать, что сделал в этот раз отлично от предыдущих своих опытов с машиной.
Через некоторое время я понял что, во-первых, когда я в этот раз подошел к Одре, я напряженно думал о том, уступить мне ее испанцу или американцу, и взвешивал в уме плюсы и минусы одной возможности против другой. Раньше же, когда я включал машину, мое сознание было наполнено лишь ожиданием чуда и не было занято выбором между двумя возможностями.
Второе отличие состояло в том, что в этот раз я впервые подошел к работающей машине близко — раньше я все-таки сохранял некоторую дистанцию, опасаясь, что машина обожжет меня своими лучами. А сейчас отбрасываемые ею блики — в особенности от этого красивого красного стеклышка в ее груди — легли мне на лицо и оказались ни горячими, ни холодными. И, наконец, третье отличие от прошлых опытов состояло в том, что я выронил изо рта жвачку, и она упала на одно из блюдечек внутри машины. Я вспомнил, что это случилось именно в тот момент, когда я решил, что отдам машину испанцу, и что именно в этот момент «человечек» пронзительно зазвенел.
Тут меня осенило. Машина вовсе не производит волшебства, она не дает моментального счастья в виде чуда, но лишь помогает человеку сделать в интересующем его вопросе правильный выбор. Конечно! Я имел проблему выбора, я запустил машину, и машина подсказала мне, что делать. Одра, вероятно, увидела, уловила, поняла, — не знаю как, — мои размышления о будущей сделке и зазвенела, давая мне об этом знать. Именно в этот момент выпавшая из моего рта жвачка упала на весы и качнула их в сторону выбора «Si», — то есть я сказал «да» — «да» тому выбору, фтором подумал в тот момент, — продать непременно испанцу! И что дальше? Машина ответила мне на мой выбор, пропев по-итальянски (потом я сделал перевод): «Неплохо, что ты так поступил!» И стрелка на ее «лице», как стрелка барометра, предсказывающая улучшение или ухудшение погоды, предсказала мне повышения уровня моего счастья в будущем. То есть машина подсказала мне, что данное действие в дальнейшем улучшит мое состояние. Значит, продать машину испанцу против того, чтобы продать машину американцу, означало для меня правильный выбор, решение, которое в конечном итоге будет работать на то, чтобы добавить мне в жизни счастья.
«Отлично», — решил я, и в тот же день послал к испанцу сказать, что машина больше не продается.
В следующий полдень, запустив во дворе золотого человечка, я уже без страха приблизился к нему, усиленно думая только об одном: стоило ли мне продать машину в принципе или лучше оставить ее себе. Как и накануне, я жевал жвачку, — как только машина бросила мне на лицо красный лучик света и зазвенела, я вынул комочек колы изо рта и положил его на блюдечко с надписью! «No». На этот раз машина пропела мне музыкальной шкатулкой новый текст: «Molto lusso — passa justo!» («Роскошно — правильный шаг!») и стрелка ее отклонилась еще больше вправо, в сторону щеки «Удовольствие». Я был в восторге — выбор «не продавать машину» двинул меня еще на один шажок ближе к счастью.
С этого момента жизнь моя изменилась. Каждое свое действие я начал сверять с машиной, а она работала поразительно четко. Ее рекомендации неизменно оборачивались для меня удачным выбором; дела мои быстро пошли в гору. Дальние родственники, которых я едва знал, вдруг стали наследовать мне дома и земли; компаньоны по бизнесу в Европе договорились о продаже нашего предприятия известной компании, и я реализовал свою долю за много большие деньги, чем те, на которые расчитывал. Скоро я нашел древний схрон в сарае возле той самой хижины, что снимал на холме, — целый кувшин драгоценных камней и золотых монет…
Вовсе не всегда, однако, машина поощряла меня на какое-то действие. Почти столь же часто после того, как я бросал камешек на весы (поэкспериментировав, я понял, что это не обязательно должна была быть жвачка), тонкая оловянная стрелка двигали влево, предостерегая меня, что мое состояние может изменится вследствие моего действия в худшую сторону, отбросить меня в сектор «Dolor» — «Боль». Иногда я в этих случаях повторял эксперимент и клал камешек на другую чашку, и тогда машина неизменно предсказывала мне противоположный, благоприятный «сход дела.
Тогда я понял: выбор, о котором я спрашиваю у машины, всегда должен касаться одного конкретного вопроса; сводиться он должен к двум взаимоисключающим возможностям: «Да» и «Нет».
Через какое-то время выяснилось и то, что ощутимое благо, которое я получал от следования советам машины, вовсе не всегда выражалось в выгоде, которую я предполагал получить именно от запланированного мною действия. Часто польза была косвенная, но всегда неизбежно ощутимая. Те действия, которые я производил по советам машины, словно бы наполняли меня большей энергией, вследствие чего жизнь поворачивалась ко мне своей самой привлекательной стороной, давала дотянутся до тех благ, о которых раньше я не мог и помыслить.
