предупреждения!
— Так ведь и мы ходили, — сказал Коля. — Одно слово: империализм!
— Ходить-то ходили… — сурово вздохнул Митяй. — Но только нам не фигами отвечать положено, тем более картонными! А кое-чем посущественней… Самолетами.
— А ты-то при чем?
— Я, Колька, видать, в авиацию подамся! — помолчав, ответил Митяй. — Ну что там локомотивы? Самолет — это да! У меня уже и знакомые на аэродроме есть! Они и шепнули!..
— Про что?
— Помолчи!
В дощатом трухлявом аэродромном заборе была здоровенная дыра. Теткин пролез в нее первым, отряхнулся, огляделся. Вид тогдашнего аэродрома его разочаровал. По просторному Ходынскому полю будто разбрелись ветхие ангары, сараи, крытые ржавым железом бараки. У дальних ворот над небольшим двухэтажным, похожим на дачу зданием с плоской крышей болталась на мачте полосатая черно-белая колбаса-ветродуй.
На аэродроме происходило неспешное движение. Красноармеец в шлеме с голубой авиационной звездой, сидя на бочке-бензовозке, подхлестывал мухортых кобылок, направляясь к закопанной в землю цистерне за горючим. Какой-то человек в кожанке ездил по полю на трескучей рогатой мотоциклетке. Мотоциклетка чихала мотором, окутывалась сизым дымом, глохла. Человек, отталкиваясь, разгонял ее, пока мотор снова не заводился.
Поодаль у ангара с распахнутыми воротами шевелилась толпа. Не так чтобы очень большая, но и немалая. Кое-кто зачем-то устроился даже на крыше ангара. Галдели.
Рядом с ангаром стояла санитарная карета-грузовичок с красным крестом на боковине.
— А что это там такое? — спросил Коля. Но Митька важничал, не отвечая, шагал быстро. Подотстав, Колька рванул за ним. Благоразумно примолк.
— Стой тут! Не суйся! — приказал строго Митька.
Конопатое, бледнеющее от волнения личико его вытянулось в жадном внимании к толпе, он стал похож на охотничью собаку, застывшую в стойке.
«Да отойдите же вы! Товарищи! Товарищи!» — послышался умоляющий голос.
Толпа раздалась, отодвигаясь, и тогда Коля увидел, что перед распахнутыми воротами ангара стоит небольшой, приземистый самолетик с распластанными, низко прижатыми к земле крыльями, серо-зеленого цвета. Сразу было видно, что он новехонький, как из лавки, чистенький и симпатичный. На капоте ярко выделялись язычки свежей копоти, блестел жилками древесины желто-красный деревянный пропеллер. Черные пневматики на колесах шасси тоже блестели резиной, как только что обутые калошки. Собственно говоря, это был главным образом мотор, занимающий треть веретенообразного фюзеляжа, к которому были приделаны крыльца, скошенный, похожий на рыбий плавничок, хвост, укрепленные на толстых стойках колеса. Посередине была одноместная открытая кабина с высоким гнутым козырьком — даже по виду махонькая и тесная.
У кабины стоял сухощавый пилот в щегольской кожанке, крахмальном воротничке, при галстуке, держал в руках шлем с авиаочками и спокойно поглядывал на небо.
— Пилот, товарищ Арцеулов, — сказал небрежно и знающе Митька. — Ты не гляди, что молодой. Он — может.
— А я и не гляжу, — пожал плечами Коля. — Моторище-то какой здоровенный! Небось такой потянет аж на седьмое небо!
— Четыреста сил, «Либерти», — снисходительно заметил Митяй. — Между прочим, Теткин, это все называется свободнонесущий низкоплан, истребитель, словом, таких у нас еще не делали… Сработали его на заводе номер один, бывшем «Дуксе». Сегодня первый полет — испытание. Так что тебе повезло, что у тебя такой дружок имеется!
— Чего задаешься? — сказал Коля.
Мимо них пробежал еще нестарый человек в сером темпом костюме и низко нахлобученной кепке, потоптался и пошел кружить вокруг ангара, ни на кого не глядя. Лицо у него было бледное, пожухлая трава хлестала по мятым брюкам.
— Его работа… Товарища Поликарпова… — объяснил с уважением Митька. — Запомни, Колька, если на испытаниях есть человек, который похож на психа, значит, это и есть конструктор!
К ним подошел бензовозчик с телеги, оглядел внимательно.
— Это братан мой! — сказал Митяй.
— Сидите и не дышите! — бросил тот строго и ушел.
Толпа рассыпалась по сторонам, люди садились на траву. Красноармейцы из стартовой команды обступили самолет. Пилот уже сидел в кабине.
Истребитель медленно покатили прочь от ангара, в сторону наезженного по пожухлой траве старта. За его хвостом быстро, вприпрыжку, шагал конструктор, зачем-то приседал и смотрел снизу, под крылья. Отъехала от ангара в сторону старта и санитарка.
В неподвижном воздухе было слышно, как гудит шмель. Все молчало. И это было для Коли удивительно; столько народу, все только что шумели, и вдруг все словно окаменело. Наконец захлопал мотор, ударило звонко и гулко, от рева дрогнула тишина. Коля думал, что сейчас будет взлет, но мотор ревел долго и нудно, то набирая мощь, то притихая, и видно было, как мотористы на старте, приподняв капот, что-то рассматривают в моторе.
Коля увидел, как в главные ворота аэродрома въехала открытая легковая машина, забегали вокруг нее, козыряя, люди. В машине встали какие-то командиры в белой летней форме, смотрели в ожидании на старт, потом быстро пошли к зданию с ветродуем. Тотчас же они появились на плоской крыше, видно было, как кто-то вскинул бинокль.
Он проглядел момент старта, оглянулся, когда Митька сильно и больно стиснул его плечо. Истребитель, покачиваясь и приседая, будто пожухлую траву косил, мчался по полю, за ним бурлил и взметывался желтый хвост пыли. Низкий гул перешел в звенящее мощное вибрирование.
— Сейчас, сейчас… — бормотал Николай, вцепившись взглядом в рассекающую воздух, как тупой снаряд, сверкающую кругом пропеллера машину. — Ну, давай!
Будто услышав его, пилот оторвал от земли самолет. И тут-то произошло то, от чего беззвучно ахнула толпа. В неуловимое, как блеск молнии, мгновение самолет вздыбился, нацеливая свой массивный нос почти вертикально в зенит, вздрогнул, задираясь все круче и круче, будто собираясь запрокинуться на спину и упасть вниз кабиной. Мотор закашлял, резко обрезался. И хотя его гулкое эхо еще катилось над Ходынкой, уже в безмолвии оцепеневших людей, самолет нелепо заколыхался, перевалился на брюхо и так, плашмя, выведенный в горизонталь, метров с десяти рухнул на землю.
Послышался сильный удар, треск, звук ломающихся стоек шасси. К самолету, распластавшемуся на земле, окутанному пылью, копотью выхлопов, рванулась санитарная машина, но, опережая ее, со всех сторон аэродрома быстро бежали растерянные, что-то кричавшие люди. Коля бежал вместе со всеми и так же кричал, не слыша себя.
Арцеулова вытащили из истребителя. Его запрокинутое лицо мелькало над головами. К счастью, летчик был жив. Конструктор же стоял в стороне, в побелевших, вздрагивающих глазах — такая вина, такая боль, от которой один путь — головой в петлю или пулю в висок.
Это уже потом Теткин узнал, что просто машина не была нормально отцентрована, модель ее не продували в аэродинамической трубе — в двадцать третьем году это еще не считалось обязательным. А когда продули, моделька так же задрала нос и запрокинулась. Просчет исправили — истребитель пошел на военную службу. Но все это было потом.
А в тот день он запомнил белое, как мел, лицо конструктора, его глаза, его руки, взмахивающие недоуменно-отчаянно, и понял, что то, что еще пять минут назад он считал просто аэродромом, в действительности страшное и удивительное место: здесь каждый новый самолет не просто взлетает — здесь судят и приговаривают человека, сотворившего новое летательное чудо. Митя Кулиш после этого случая больше о своей авиационной карьере не заикался, послушно потопал в путейские строители. Коля пришел домой, смятенно сказал отцу:
— Извини, батя, но, кажется, железные дороги подождут!
