двадцать восьмого года, хотя жители их еще и не догадывались об этом.
О начале эпохи первыми возвестили селезневские собаки. Человеческое ухо еще не улавливало ее приближения, тем более что поселок спал сладким предутренним сном, когда от двора к двору по всему берегу покатился такой яростный и хриплый брех, лай и вой, что Маняша вскинулась с постели и испуганно уставилась в морозную мглу.
Учуяли селезневские дворняжки чужие, машинные запахи и чутким собачьим слухом различили первые смутные звуки, которые были предвестником конца их безмятежной жизни, когда можно было до полдня валяться в пыли посередине единственной селезневской улицы.
Изумленные селезневцы засвечивали каганцы и лампы, выскакивали из изб, ошалело вслушивались. Со стороны закованной во льды Волги, снизу, накатывался гул моторов, лязг гусениц, доносилось заливистое ржанье лошадей. С высокого берега было видно, что по льду движется длинная цепочка бело-желтых электрических огней, качающихся на застругах, как на волнах.
Потом из этой же мглы на берег по съезду к бревенчатой пристани, светя фарами, стали выползать черные гусеничные трактора с фанерными будками-кабинами. Трактора тащили огромные металлические сани-волокуши, на которых громоздился груз, закрытый плотно зашнурованными зелеными брезентами.
Впереди шел на лыжах военный в длинной шинели, буденовке и башлыке, светил под ноги фонариком. Иней от дыхания запушил башлык, лицо было молодое, горячее и красное от ходьбы. За ним из мглы, как из мешка бездонного, начали вываливаться пароконные сани. В них сидело множество красноармейцев. Перед подъемом они спрыгивали с саней, быстро строились в колонну по двое, перекликались. Ездовые на санях легко взлетали на подъем.
Глазастая Настька Шерстобитова первая разглядела на рукаве у командира нашивку и, лукаво подмигивая, спросила:
— А вы кто?
— Образцовый саперный батальон, инженерные войска! — козырнул тот. И тут же парировал: — А таких, как вы, тут, гражданочка, много?
— Каких — таких?
— Привлекательных! — улыбнулся военный.
Настька довольно хихикнула и убежала.
Военные разместились в Нижних Селезнях быстро. Заняли под жилье заброшенную кирпичную казарму, где до революции Мальцев держал пришлых рабочих, выгребли грязь и сгнившие перегородки, переложили печи, вставили стекла. Для столовой поставили большую палатку. Огородили лагерь, в воротах встал часовой, над лагерем возвысился флагшток из свежеошкуренной мачтовой сосны.
По утрам трубили побудку. Красноармейцы, голые по пояс, делали зарядку, скатывались к проруби, умывались ледяной водой. Мужики все здоровенные, ядреные, как на подбор. Потом за оградой пел горн, на флагшток взлетал красный флаг со звездой, кричали команды.
Заводили трактора с волокушами, уходили колонной с пилами, топорами, ломами в лес. Батальон сверхспешно бил просеку под будущую железнодорожную ветку к разъезду Петюнино, от Нижних Селезней двадцать четыре версты.
Женское население, хотя и малочисленное, дрогнуло. Девицы кинулись к укладочкам, даже в будни наряжались, выветривали на морозном солнце пронафталииениые бабушкины платки, скрипели лапоточками по снегу мимо военного лагеря. Беспощадно надирали щеки для румянца красным бураком, сандалили брови и ресницы самодельными — из сажи и гусиного жира — подмазками, но передвигались пока плотными стайками. На личные предложения знакомства покуда не откликались, однако не без завлечения голосили частушку:
Одна Настька Шерстобитова на приход красноармейцев не реагировала — ей было не до них.
Военные еще только устраивались, когда в санях от разъезда по зимнику тоже ранним утром приехал низенький, квадратный человек в очень коротком пальто в крупную красную и синюю клетку, со множеством карманов на клапанах, в коротких штанах, жестких крагах и желтых ботинках на подошвах толщиной в три пальца. На крупной массивной голове его была вязаная шапочка с помпоном. Человек был смугл, и маленькие черные усики его отливали синевой. Он пришел в контору прямо с чемоданом.
Маняша в тот день пришла поздно. Увидела: приезжий сидит за столом и заправляет самопишущие ручки из пузырьков с разноцветными иностранными этикетками. Маняша растерянно осмотрелась, неуверенно пробормотала «здрасте». Он кивнул в ответ, быстрые маленькие глазки весело обежали ее с ног до головы, будто сфотографировали.
— Фамилия? — спросил он с легким кавказским акцентом.
— Щепкина.
— Имя, отчество?
— Марья Семеновна…
— Ты кто? Машинистка?
— Да вот… печатаю! — показала она на машинку.
— Садись и печатай! — приказал он повелительно.
Маняша села.
— «Приказ номер один»! — продиктовал он.
Она начала долбать по клавишам одним пальцем, спешила, сбивалась.
— «Параграф номер один, — продолжал он. Откинув рукав пушистого светлого пиджака, посмотрел на ручной хронометр со множеством стрелок и цифр. — Щепкиной за опоздание на работу объявляю строгий выговор»!
— Да ты кто такой?! — вскинулась она.
— Я? Бадоян! Геворк Нерсесович. Можно — Григорий Николаевич…
— К вашему сведению, — сказала Маняша, распалившись, — я сюда вообще не должна была приходить сегодня! К кому ходить-то? Никакого начальства.
— Ты сколько знаков в минуту печатаешь, Щепкина? — невозмутимо продолжал спрашивать Бадоян.
— Не считала! Я еще учусь!
Он взглянул через плечо на напечатанное, подумал и сказал:
— О'кей! Тогда продолжим! Печатай! «Параграф номер два. Уволить Щепкину М. С. за профессиональную непригодность». Подпись — заведующий производством и исполняющий обязанности управляющего «Ремвоздуха» номер восемь — Бадоян. Дата сегодняшняя!
Маняша нервно засмеялась:
— А как вы меня можете уволить, если я сюда и не поступала?
— А что ты здесь делаешь? — удивился он.
— Добровольно печатаю, осваиваю машинку. Помогаю, когда что нужно.
— Ну и порядки у вас! — поморщился он недовольно. — Бузовые дела! Кто у вас на кадрах?
— А никого, — открыто потешалась над приезжим Маняша.
— На кадры сядешь? — быстро и деловито прикинул он.
— Нет! — заявила она решительно.
В отдел кадров в тот же вечер Бадоян посадил Нила Семеновича.
Поселился Бадоян в доме Мальцева. Особняк он обежал в одну секунду, все обнюхал, обсмотрел и сказал довольно:
— О'кей! Здесь, на втором этаже, оборудуем гостиницу для инженерно-технического персонала! На первом — оффис, то есть контора! И чертежная!
