— А собака?
— Тоби поедет с нами. Думаю, он нам еще пригодится. Разумеется, Тоби — не единственное средство, с помощью которого я мог бы выследить профессора Мориарти, — сказал Холмс позже, когда наш поезд вырвался наконец из тумана в двадцати милях от Лондона на пути к Дувру. — У меня было их, по меньшей мере, три. Не считая ванильной эссенции, — добавил он улыбаясь.
Чистый воздух оказал благотворное действие на мое самочувствие и настроение. К юго-востоку от Лондона было все еще облачно, шел дождь, однако видимость улучшилась, а сознание того, что мне удалось отправить Холмса туда, куда требовалось, было достойной наградой за перенесенные тяготы.
Мой спутник погрузился в беспокойный сон. Пробудился он через полчаса, как от толчка, и посмотрел на меня с удивлением. Затем вдруг поднялся, ухватившись за багажную полку над головой.
— Простите, друг мой, я сейчас вернусь, — сказал он натянуто и, настороженно взглянув на меня еще раз, снял с полки красный саквояж. До того, как наш поезд отошел от вокзала Виктория, Холмс уже воспользовался находящимися в нем принадлежностями, чтобы снять остатки грима и принять свой обычный облик. Я знал, однако, куда и зачем он собирается направиться теперь, но предпочел не выказывать своего неудовольствия. В конце концов, именно это было причиной тому, что я везу его в Австрию. Да, именно я везу его, хотя он об этом и не подозревает.
Когда Холмс выскользнул из купе, дремавший Тоби поднял голову. Я погладил его, и он снова заснул.
Холмс вернулся минут через десять и молча поставил саквояж на полку. Он сел, не произнося ни слова и даже не взглянув в мою сторону, и сделал ' вид, что поглощен чтением карманного издания сочинений Монтеня. Мне ничего не оставалось делать, как обратить свой взор в окно на бегущие мимо сельские пейзажи: поблескивающие влагой пастбища, стада животных, повернувшихся в подветренную сторону.
Поезд прибыл в Дувр, где произошла погрузка на паром. Мы быстро сошли на перрон, чтобы размять ноги. Холмс дал Тоби понюхать ванильную эссенцию еще раз — бутылочка с жидкостью находилась в его саквояже среди прочего добра. Оказавшись на платформе, мы сделали вид, что просто вывели по нужде собачку (с чем Тоби не заставил себя ждать). Мы прошлись взад и вперед, чтобы выяснить, не сошел ли профессор со своего поезда, который тоже останавливался здесь. Я-то точно знал, что он не выходил, но, поскольку Тоби и сам пришел к такому же заключению, мне не было никакой необходимости проявлять свою осведомленность.
— Так как мы делаем те же остановки, что и поезд профессора, — а если я не ошибаюсь, все континентальные экспрессы останавливаются на тех же самых станциях, — то мы не пропустили ни одной, где он мог бы сойти, — заключил Холмс, после того как мы пересекли Ла-Манш.
Совершив точно такую же прогулку в порту Кале — с тем же итогом, — мы продолжили наш путь в Париж, куда и прибыли около полуночи. В этот час вокзал был пустынным, и нам не составило труда пройти по следу, источающему запах ванили, к тому месту, откуда отправлялся венский экспресс.
Прочитав указатель, Холмс задумался.
— Почему же все-таки он поехал в Вену?
— Быть может, он сошел где-нибудь по дороге? Я полагаю, впереди еще достаточно остановок, где он мог бы это сделать. Надеюсь, Тоби нас не подведет, — добавил я.
Холмс мрачно усмехнулся.
— А коли так, то все обстоит гораздо хуже, чем тогда, когда он привел нас к бочке с дегтем, — признался Холмс. — Однако же я уверен в ванильной эссенции. Я проверил ее на множестве опытов — если только она подведет нас на этот раз, дело окажется единственным, которое вызовет у ваших читателей не почтительный восторг, а приступ веселья.
Я не стал говорить ему, что мне и в голову не приходит, чтобы писать об этом случае.
— В списке моих неудач Вена затмит Норбур, — рассмеялся он и отправился посмотреть, когда отправляется следующий экспресс, а также убедиться, всегда ли поезда уходят с одной и той же платформы (как впоследствии и оказалось).
— Стоит собаке перестать чуять запах, она остановится, — рассуждал Холмс, пока наш поезд грохотал в ночи, пересекая Францию. — А раз она до сих пор не остановилась, думаю, что след не потерян. Поскольку запах ванили не так часто встречается — особенно на улице, — мы можем предположить, что Тоби ведет нас к цели, а не по следу бочки с ванилью.
Я сонно кивнул, пытаясь сосредоточиться на романе в желтой обложке, купленном мной в Париже, однако вскоре крепко заснул.
Когда я пробудился (а был уже полдень), на мне был клетчатый дорожный плащ Холмса, а ноги покоились на сиденье. Мой спутник находился напротив, там же, где и раньше, и курил трубку.
— Хорошо спали, Ватсон? — осведомился он с улыбкой, поворачиваясь ко мне.
Я ответил, что отлично выспался, вот только растянул шейную мышцу. Поблагодарив Холмса за то, что он догадался накрыть меня плащом, я наконец осмелился поинтересоваться, как идут дела.
— Мы останавливались дважды, — сообщил Холмс. — Сначала на границе со Швейцарией, а потом в Женеве, где простояли почти час. Если верить Тоби, Мориарти не покидал поезда.
Тоби, как я и предполагал, оправдывал свою славу безотказного пса. Я встал, побрился в умывальной, а потом отправился вместе с Холмсом в вагон-ресторан. Там вышло небольшое недоразумение из-за собаки, впрочем, как и до того на каждой границе. Однако и на этот раз Холмсу удалось все уладить, перепоручив Тоби заботам официанта. Холмс дал ему чаевых из той мелочи, что наменял в Париже, и попросил покормить пса остатками с кухни. Затем мы принялись за обед, и я с немалой тревогой наблюдал, что и без того плохой аппетит Холмса на этот раз был хуже некуда. Однако я снова воздержался от каких бы то ни было замечаний по этому поводу.
День потянулся дальше... За Женевой был Берн, за Берном — Цюрих. Обряд прогулки по платформе повторялся на каждой станции, и всякий раз, получив отрицательный ответ, мы с Холмсом возвращались в купе с озадаченными лицами. Холмс пускался в логические рассуждения, которые, должен признать еще раз, я находил весьма убедительными.
После Цюриха мы пересекли границу с Германией, потом проехали Мюнхен и Зальцбург. По-прежнему ни на одной из платформ нам не удавалось обнаружить и следа запаха ванильной эссенции.
С полудня и до самых сумерек я не отрывался от окна, очарованный пейзажами, так отличавшимися от тех, что привык видеть дома, — маленькими, словно вышедшими из сказки пряничными домиками, причудливо одетыми местными жителями, их островерхими шляпами. Женщины были в платьях с облегающим верхом, пышными юбками и оборками, а мужчины в обтягивающих кожаных штанах. Сияло солнце, и все обещало теплую погоду. Я изумился, что, несмотря на такой климат, снег на вершинах гор не тает, и сказал об этом Холмсу.
— Как не тает? Тает! — ответил он, глядя из окна на заснеженные вершины. — А еще здесь сходят лавины.
Нельзя сказать, что мысль эта была из приятных, однако не так-то просто выкинуть ее из головы, раз уж она высказана. Разве снежные лавины не сходят из-за шума? А наш поезд несся среди этих чутких созданий с ужасающим грохотом. Что, если он послужит тем толчком, который похоронит нас?
— Право, Ватсон, не стоит предаваться таким мрачным мыслям.
Я посмотрел на своего спутника, вытряхивавшего спичку из коробка. Не было нужды спрашивать его, как он догадался, о чем я думаю. Я легко мог бы повторить цепь его рассуждений.
— Стоит только взглянуть туда, — он проследил за моим взглядом. — Как ничтожно выглядят все наши делишки по сравнению с творением природы, разве не так? — спросил он грустно. — Представьте, что с нами в поезде путешествует дюжина-другая гениев, каждый обладает неповторимым даром и способен оказать человечеству неоценимые услуги, — и все же стоит Творцу шевельнуть пальцем, как эти снежные шапки обрушатся на нас. Что тогда станет с человечеством, а, Ватсон? Я спрашиваю вас: к чему все это приведет?
По-видимому, он пребывал в подавленном состоянии духа, что случалось с ним и раньше. Со стремительностью снежной лавины, о которой он говорил, Холмс все глубже и глубже уходил в себя, а я ничего не мог сделать, чтобы остановить его.
— Вместо одних гениев, конечно, родятся другие, — ответил я без затей.
— Ах, Ватсон, — ответил он, покачав головой. — Милый, добрый Ватсон, вы, кажется, единственная
