протяжении всего рассказа сыщик хранил молчание. Лишь однажды переспросил:
— Плохо отбивает слева, вы говорите? Любопытно, любопытно. А как у него подача?
Я перебил эти странные расспросы, поинтересовавшись, удалось ли Холмсу прийти к каким-либо выводам, касающимся нашего дела.
— Только к самым очевидным, — отвечал он. — Кроме того, все они весьма приблизительны, могут измениться сообразно обстоятельствам и нуждаются в доказательствах.
— А для кого, собственно, это может иметь значение? — спросил Фрейд.
— Для суда. Мы можем делать какие угодно выводы, но, если не удастся получить доказательств, лучше вообще не соваться в эту историю. — Он усмехнулся и налил себе бренди, от которого ранее отказался. — Они хитры, чертовски хитры. Там же, где хитрость не помогла, пришел на помощь случай, подбросивший нам свидетельницу, чьи показания не только весьма скудны, но и, несомненно, вызовут подозрения, если вообще не будут отвергнуты судом как не имеющие силы.
Он молча пыхтел трубкой, в то время как мы наблюдали за ним, не решаясь нарушить течение его мысли.
— Боюсь, я не очень-то разбираюсь в европейской политике, — наконец вздохнул Холмс. — Доктор Фрейд, не могли бы вы помочь мне?
— Каким образом?
— Мне всего-навсего необходимы самые общие сведения. Отто фон Бисмарк жив, не так ли?
— Думаю, что да.
— Но он больше не канцлер Германии?
Фрейд посмотрел на Холмса в изумлении.
— Ну конечно же, нет, вот уже больше года.
— Вот как! — Холмс вновь погрузился в молчание, пока мы с Фрейдом недоуменно переглядывались.
— Но послушайте, герр Холмс, что общего имеет фон Бисмарк с...
— Ну как вы не понимаете? — Холмс вскочил и заходил по комнате. — Нет, это невозможно. — Потом, вернувшись на место, сказал: — Грядет война в Европе, это же совершенно ясно.
Мы смотрели на него как громом пораженные.
— Война в Европе? — выдохнул я.
Холмс кивнул и огляделся в поисках спичек.
— Война самых чудовищных масштабов, если я правильно истолковал некоторые признаки.
— Вы пришли к такому выводу на основании того, что мы видели сегодня? — В голосе Фрейда чувствовались сомнения: а в своем ли уме мой друг?
— На основании связи, существующей между баронессой фон Лайнсдорф и ее пасынком.
— Но я что-то не заметил особо тесных отношений между ними, — вмешался я в разговор с той же тайной мыслью, что и наш хозяин.
— Совершенно верно, ибо их просто нет.
Холмс поставил бокал и обратил на нас пронзительный взгляд серых глаз.
— Доктор Фрейд, скажите, есть ли в Вене нотариальная контора, где хранятся все завещания?
— Завещания? Ну конечно, есть.
— В таком случае я буду вам очень признателен, если завтра утром вы первым делом потрудитесь заглянуть туда и разузнать для меня, в чьих руках находится большая часть состояния барона фон Лайнсдорфа.
— В десять у меня больной, — сразу же возразил Фрейд, но Холмс с мрачной улыбкой поднял руку.
— Вы поверите мне, если я скажу, что решается судьба не одной, а миллионов жизней?
— Ну хорошо. Я сделаю то, о чем вы меня просите. А что станете делать вы?
— С помощью доктора Ватсона постараюсь отыскать слабое место в стане наших противников, — ответил Холмс, выбивая трубку. — Сможет ли наша больная перенести завтра небольшое путешествие?
— Путешествие? Куда?
— Всего-навсего в пределах города. Я хотел бы устроить ей встречу кое с кем.
Фрейд задумался.
— Не вижу причины отказать вам, — с сомнением ответил он. — Ее можно назвать физически здоровой, если не принимать во внимание умственное расстройство и слабость, вызванную недоеданием, которая, кстати сказать, уже проходит.
— Великолепно! — Холмс встал, зевнул и похлопал себя по губам тыльной стороной ладони. — У нас выдался длинный денек, — заметил он, — а поскольку день грядущий обещает быть еще длиннее, думаю, самое время отдохнуть.
На том он откланялся и вышел.
— Что же такое он за всем этим усмотрел? — подивился я вслух.
— Не имею ни малейшего представления, — вздохнул Фрейд. — Похоже, нам действительно пора расходиться ко сну. Давно так не уставал.
Я тоже был измотан, но и после того, как тело мое уже расслабилось, разум продолжал метаться, пытаясь составить цельную картину из кусочков событий, которые нам пришлось пережить в этом прекрасном и в то же время зловещем городе. Подумать только — война в Европе! Миллионы жизней! Нередко я поражался удивительным способностям моего друга, однако не мог припомнить случая, когда на основании столь малых сведений он делал столь далеко идущие выводы. Господи, а что, если он окажется прав? Не знаю, как спалось в ту ночь Фрейду, мои же сны были еще ужаснее дневных страхов. Город Иоганна Штрауса, веселый и красочный, больше не казался танцующим под звуки изящных вальсов. В безумстве ночных кошмаров мне чудилось, что он весь охвачен душераздирающими воплями.
Наутро мы втроем наспех позавтракали, прежде чем разойтись по своим делам. Холмс ел с удовольствием, что было признаком выздоровления. Фрейд сидел с решительным видом, но больше молчал, и по беспокойству, написанному на его лице, я понял, что он тоже провел тревожную ночь.
Мы уже стояли на пороге, готовые уйти, как вдруг появился посыльный с телеграммой для Шерлока Холмса. Тот вскрыл послание, жадно пробежал его глазами, потом, не говоря ни слова, сунул бумагу в карман плаща и знаком дал мальчишке-посыльному понять, что ответа не будет.
— Наши планы остаются неизменными, — сказал он с легким поклоном, словно не замечая нашего явного любопытства. Бросив на него недовольный взгляд, доктор отправился восвояси, а Холмс повернулся ко мне. — Теперь, дорогой Ватсон, пора в дорогу и нам.
На фиакре мы добрались до больницы, где по записке Фрейда получили в свое распоряжение нашу больную. Судя по виду, ей стало лучше. Но по-прежнему она была ужасающе бледна и не проронила ни слова. Однако последовала за нами без сопротивления и послушно села в фиакр, поджидавший у ворот. Холмс нацарапал адрес на манжете, и мы отправились через весь город по нашему загадочному делу. Когда я спросил Холмса о цели поездки, он дал мне понять, что не хочет говорить об этом в присутствии безмолвной пассажирки.
— Всему свое время, Ватсон. Всему свое время.
— Как вы думаете, что выяснит в нотариальной конторе доктор Фрейд? — спросил я в надежде, что он посвятит меня в свои планы.
— Он узнает то, чего я жду.
Холмс повернулся к нашей спутнице и ободряюще улыбнулся, но та продолжала смотреть перед собой, видимо, не заметив его жеста. Серо-голубые глаза ее не выражали ничего.
Фиакр пересек Дунайский канал и въехал в часть города, застроенную огромными особняками, некоторые из них скорее походили на дворцы. Они располагались вдали от проезжей части, за высоким кустарником, так что нам были видны лишь зубчатые башенки да роскошные сады вокруг.
Наконец мы остановились у Валленштайнштрассе, а затем свернули на широкую дорогу, ведшую к довольно уродливому дому на пригорке; прямо перед нами раскинулся строго распланированный и ухоженный сад.
У въездных ворот стоял крытый экипаж. В тот момент, когда мы помогали нашей спутнице выбраться наружу, дверь дома распахнулась, и из нее вышел господин среднего роста с удивительно прямой спиной —
