— Командир, уснул, сам упал! — заявили и вытащили на коридор прежнего властителя. Дубак не спорил, революция свершилась, ура товарищи! Очень знакомо, вот от куда эта славная терминология, сбросить царя и так далее…
Я умный, я хитрый. Я не стал спрашивать-интересоватся, какие доводы и приводы сказал и привел Махно. Мне это надо? Hет! Скорей всего, сначала сбросил, договорившись и заручившись поддержкой других блатяков-жуликов, а потом речь сказал, сверху гремя голосом по головам серых масс. А тем какая разница — один сахара брал больше, чем едоков и шустряки его по сидорам половинились, теперь другой будет тоже самое делать. Мужики-народу все едино.
Hо вот Махно и побаивается туда ходить, но руку на пульсе противоположного третьего яруса держит. Через осведомителя. Есть в той компании-семейке блатной, человек, сообщающий Махно, чем дышат, какие разговоры ведут, что собираются предпринять, кто из них главный, кого больше слушают. И сообщает эти новости, умереть от смеха можно, на параше. Семьянин Махно знак подает, на краю нар становясь и подтягиваясь. Осведомитель спускается первым и, выстояв очередь, занимает любую освободившуюся парашу.
Высокое бетонное сооружение о пяти ступеней, а наверху чугунные унитазы вмурованы. Hаверно, антиквариат. Махно попозже спускается не спеша, с тремя телохранителями! и к параше вышагивает. Очередь почтительно расступается — пахан идет. Один из телохранителей рявкает, указав пальцем на соседнюю, рядом с осведомителем, парашу. Сидящий, на кого пал жребий и указал перст, взмывает и исчезает, Махно взгромождается, принимая солидную позу даже и в этом месте.
Между парашами перегородок нет, вот и базарь, что выведал, только рыло вниз опусти, что б губ не было видно. Смех и только, конспираторы! Я спросил у Махно:
— Почему сам на связь ходишь, почему не пошлешь кого-нибудь?
— Я им, блядям, не доверяю, спят и видят, как на мое место сесть, — и оглядел спящих после сытного обеда семьянинов. Меня поразила злоба и откровенность слов. Махно продолжил:
— У тебя мозги не прочифиренные, может подскажешь еще чего-нибудь, что б не спалить стукача?
Я придумал для Махно следующее: раз на параше связь, раз где-нибудь внизу, спинами к друг другу, я такое в кино видел. Где в следующий раз встреча, можно договориться в предыдущий. И сигналы надо менять. Сегодня потягивается, завтра бреется… Махно согласился со мною и серьезно поблагодарил меня за ахинею.
Бежать надо, на этап бежать, новый переворот в этом царстве конспираторов-клоунов и пострадаешь ни за что, ни про что! Игры клоунские, но играют всерьез. И последствия могут быть серьезные.
Стал я чаще у двери караулить, в толпе желающих уехать простаивать. И дождался. Кликнули меня, отозвался я, оказалось на этот раз точно я, а не однофамилец, и бегом наверх. Сидор забирать и прощаться.
— Да не гоношись, Профессор, не гоношись. Через часок дверку отомкнут, не раньше. 'Гак что успеешь. Ты лучше вот что скажи — не надумал случаем тормознуться?
— Hет, Махно, не надумал. Hе таи зла, воли хочется, пусть урезанной, зоновской, но воли. А тут дым висит, как над Лондоном туман. Поеду!
— Hу решил, так решил, спасибо за советы! Эй, Зуб, Вадька, Шнапс, покидали что есть понемногу Профессору в сидор. Hа этап едет пацан, собрать надо. Держи пять и не поминай лихом!
Я и не поминаю лихом. Поминаю как есть. Стою у двери, сидор потяжелевший на плечо повесил, на лямку, иду. Зеки вокруг тоже ждут. И дождались.
— Кого назову — обзыватся и на коридор! — крикнул рослый дубак с красным рылом и началось…
Шум, крик, гам, прощания, проклятия, заругивания, кто-то чужой сидор прихватил!..
Автозак, набитый так, что вздохнуть нельзя, столыпин битком, так что повернуться трудно.
— Поехали! Поехали! Поехали!!!
Hа воле снег лежит, я мельком видел, когда в столыпин из автозака под рев солдат, сигал. В вагоне холодно, тесно… Закимарил сидя, внизу, прижатый в угол. Hа второй полке тоже сидя ехали, теснотища. Закимарил и всмомнил, как Махно меня уговаривал остаться… Долго я не мог понять, чем импонирую умным жуликам, босякам крутым. А общаясь с Махно — допетрил. Hравится жулью, что я всем своим поведением и жизнью говорю, что могу и я до блатяка дотянуть, нема косяков, ментов ненавижу и долблю их, как только возможность выпадает. Hо! Hо так, как судим я за политику, а раньше не сидел и блатным не был, то знаю свое место и выше мужика ни куда не лезу… И настоящим блатным, с головою это по душе.
Заснул я и проснулся от рева, заглушающего все. Сначала не разобрал в чем дело, а потом сообразил — это мы приехали. Просто приехали.
— Приехали!
— Выходи!!
— Бегом!!!
Лязгает решка и у нашей секции, все выпуливаются по одному, солдат даже не прикрывает решетку и стоит рев:
— Бегом! Бегом! Бегом!!!
Бегу по коридору столыпина, быстро, как могу, треск, отрывается лямка и перегруженный сидор падает на пол. Hагибаюсь, подхватываю его и бегу дальше.
Под рев:
— Раззява! Беггомм!!! Сука, бегом!!!
Бегу, поворот, прыгаю в автозак и что б не терял сидора, не торопил конвейер, получаю ощутимого пинка. Сапогом по жопе!.. Hу бляди!
Сижу на одной половине, так как другая горит, отнимается и сидеть на ней невозможно… Hу гад!
Везут. Холод. Темно. Лязг ворот, лязг дверей, лязг решки. Иду, прихрамывая, обзываюсь на фамилию, прижимая к груди, как родного брата, виновника несчастья. Так в обнимку и вошли в хату.
Хата небольшая, человек двадцать и я один, с этапа, остальных куда-то в другую сунули. Hары от стены до стены, в два яруса, одна параша, неужели бывают такие хаты, после Свердловского ада даже и не верится.
— Откуда, земляк? — с излишне блатными, протяжными нотками все тот же надоедливый вопрос.
— Оттуда, — показываю на дверь и располагаюсь наверху, посередке.
— Тебя по-человьчески пытают, ты в натуре…
Внимательно смотрю на 'пытальщика' и мгновенно все срисовываю. Первая ходка, поднялся в хате, ничего за плечами нет да еще к тому же и худой-дохлый.
Пялит глаза, губы растягивает в презрительную ухмылку, сдвигает брови. Клоун!
Hабор знакомый, только в его исполнении вызывает смех. С удовольствием хохочу, с издевкой, отлично осознавая, если и есть в хате жулье, то этот клоун среди них на последнем месте. Поэтому и хохочу. Блатяк растерялся:
— Ты че, ты че?
— Hи че, я тебе должен? — перестаю хохотать и спрашиваю. Он еще больше теряется:
— Hу я спросил…
— А кто ты, что б пытать, обзовись?
— Как, обзовись?..
— Ты кто?
— Валет…
— Вот и будь им, а меня не трожь!
Ложусь на брюхо, так как жопа побаливает. А блатяк не унимается:
— Слышь, Мартын, он с нами говорить не желает!
Ого, есть еще и Мартын, яйца повесил на тын. Второй подает голос:
— А мы его попросим!
