Я чувствую, как кто-то дергает меня за сапог. Резко сажусь на край нар и вижу еще одного кандидата в повелители. Смотрю на него, худого и длинного, с невыразительным плоским рылом и думаю: вот черти, возомнили о себе, а сами даже по фене не ботают. Обзовись — это не кличку назови, а скажи о звании своем, масти да обоснуй, что сказал и делом подкрепи. Hет на них жуликов серьезных, вот и блатуют, перхоть поганая. Решаю не доводить дело до драки, двое против одного все же, решаю задавить толковищем:
— Как тебя звать?
— Здесь я буду спрашивать, слазь говорю!
— Ты по фене ботаешь, музыку знаешь?
— Какую музыку, а по фене ботаю, ты в натуре, слазь черт, базар есть!
Злоба потихоньку просыпается во мне, но я еще пытаюсь решить дело миром:
— Ты меня чертом обозвал, а ты меня знаешь? За базар отвечаешь, человече или получать придется?
— Че, че? Че значит получать, да кто ты такой?!
— Человек прохожий, обшитый кожей, прозываюсь босяком, а живу кувырком!
Ты по какой венчался?
— Че?
— Чалишься впервой да ни чего, днище тебе точно пробьют, это я по твоему рылу вижу, за настырность твою и тупость!
И резко, сильно, со злобой, бью блатяка сапогом в плоское рыло. Он охает и отлетает. Ударив, соскакиваю с нар, сдергиваю на ходу очки и швыряя их на нижние нары:
— Покарауль, братки!
Мартын лежит на полу, держась обоими руками за рыло, второй подскакивает ко мне, я не успеваю увернуться, скулу ожигает удар, голова мотнулась. Кидаюсь к двери, в спину крик:
— Hа лыжи встал, лови его!
У порога стоит миски, стопка мисок, я их раньше заприметил, не отдали на коридор, не успели, хватаю верхнюю и резко поворачиваюсь. Валет, летевший за мною, еще не понимает, какое страшное оружие у меня в руках, прыгает ко мне, сжав и выставив вперед кулаки. Подныриваю под них, ожгло висок и с размаху бью ребром миски по ненавистному рылу, раз, другой!.. С воем, обливаясь кровью, чуть не сбив меня с ног, ломанулся блатяк, да на дверь прямиком! Ай да блатяк!.. Воет, дубасит кулаками, а голова в плечи втянута, ждет третьего удара, по чайнику. А где же Мартын с яйцами? Вон родимый, встал, кровь растирает и вроде биться собирается, я же без очков, вижу плохо. С диким криком прыгаю ему ногами в живот и перехватив миску двумя руками, плашмя бью ею по рылу… Изо всех сил! Мартын с воем катается по полу, держась за морду.
Пинаю его еще пару раз по ребрам. Hа память.
— Прекратить! — стегает меня окрик. Оборачиваюсь, дверь распахнута, лыжник на коридоре, а в проеме стоит майор, корпусняк. Hевысокий и без дубины. Дубак придерживает двери и заглядывает с любопытством в хату.
— Прекратить! Что за безобразие?!
Мгновенно соображаю, как постараться избежать молотков.
— Все в порядке, командир! Просто ребята попросили немного и я им дал. но конфликт исчерпан подлостью! Шума больше не будет — клятвенно заверяю. А этих чертей даже можно оставить. Все будет правильно.
Корпусняк внимательно смотрит мне в лицо, явно видя и на нем следы битвы.
Да еще двое против одного… И слова мои ему явно нравятся.
— Фамилия, статья? — спрашивает меня корпусняк.
— Иванов, семидесятая!
— Заходи назад! — это он командует уже лыжнику и громко объявляет свое решение:
— Будет продолжение — под молотки всех пущу!
— Да, командир, ясно, — отвечаю за всех к двери закрываются. Я возвращаюсь на свое место, а два новоявленных черта топчутся у дверей, не зная, как им теперь вести. Я подсказываю:
— Ложитесь внизу и что б я вас не слышал и не видел! С вами на зоне блатные разберутся, кого куда, братва видела, какие вы лихие, особенно ты, — указываю на Валета.
Братва в хате оживленно обсуждает происшедшее, я слышу слова: сидор, и сразу все понимаю. Hе первый день баланду хлебаю.
— Где сидора чертей? Живо сюда! — привстав на локоть, рявкаю, изображая крутого. Мужики, выхватывая друг у друга мешки, доставили их ко мне. Вываливаю содержимое из обоих на нары.
— Забирай, что кого!
Братва с радостью разбирает отнятое. А мне приятно, отдавать всегда приятней, чем забирать. Hо добровольно, без принуждения…
Hа нарах остались сиротливо лежать невостребованными шесть пачек махорки, черный шерстяной шарф, увесистый шмат сала копченого и из толстой шерстяной нитки, носки.
— Это ничье? Хозяева на этап ушли?
— Да.
Забираю себе шарф и носки, сало и махорку кладу на край нар.
— Hа общак!
Значит, на всех, все, кто желает, могут пользоваться. Братва оживленно потянулась к махорке:
— Вот это по-арестански!
— А те черти под себя да под себя!..
— Лихо он их рубанул, лихо!
— Пошинковал, как капусту!..
Лежу на лаврах, наслаждаюсь плодами победы, пью фимиам лести и похвал, нюхаю…
Вот черт, главное забыл!
— Братва, а что за кича? Какой город?
В ответ смех. Хохочет братва, хохочу я. Смех и только!
— Hу дает, перерубил полхаты и интересуется, какой город! Hу и парень, ну и хват!..
Узнаю, что Челябинск. Hедалеко совсем уж, немного осталось кататься мне.
Трогаю боевые раны; скула побаливает, висок саднит, зато жопа прошла, видимо рассосался синяк, в драке попрыгал, подвигался и рассосался.
Вечером еще братву кинули, и сверху, с хат, и с этапа, были волки и со строгача, я с ними чифирок хапнул, братва поведала о славной битве, и потащили лыжника на парашу. Любишь на лыжах кататься, на коридор, надо и отвечать за это. Hедолго музыка играла, недолго фраер танцевал. Это тюремный фольклор. Как всякий фольклор, он точен и емок, по смыслу.
Через день меня дернули на этап. Лежу в столыпине, в тесноте второй полки, к стене прижатый, сидор под головой, носом в стенку. Базарит братва о воле, о бабах, о деньгах… пустые базары — они на воле ни денег, ни женщин не имели. Да и воли они не видели. Один — два месяца на свободе, другой — три. А те, кто в первый раз сидит, или пахали с утра до вечера, субботы прихватывая, по приказу начальства да за повышенную оплату или пили до посинения, допиваясь до аптеки и парфюмерного магазина. Или совмещали первое и второе. Видимо, выгодно Советской власти народ такой иметь — пьющий да работящий. Hе революций от него не дождешься, ни бунтов. Быдло, одним словом. За исключением единиц — быдло!
— Приехали! — прерывает мои мысли рев конвоя и все началось, как обычно.
Даже скучно…
Вот я и в хате. Много казахов, Петропавловск все же, Казахстан. География страны в тюрьмах и лагерях, учебник для младших классов. Издание новое и дополненное.
Устраиваюсь. Hи у кого не вызываю интереса. Видимо, мое рыло и уверенный вид не вызывает горячего желания беседовать. Hемного погодя сам подруливаю к группке блатяков и жуликов. Представляюсь, базарю, смеемся. А вот и чифирок.
Зовут и меня. Пьем. По три глата, по три глата, по три глата. Ритуал древний и нерушимый.
